– Где сейчас ваша бригада? – спросил Зарубин Охрименко.
Тот достал из-за пазухи потертую, свернутую в несколько раз карту, развернул ее и показал место расположения бригады.
– Ехать лесом?
– Все время лесом. Дорога хорошая.
– Так… – сказал Зарубин. – Пошлем половину своих людей. – Он взглянул на командира. – В общем, сколько усадятся на машину и на подводы, столько и пошлем.
– Замечательно! Просто замечательно! Мы шестнадцать километров за два часа покроем, – радовался Охрименко.
Бойцы Веремчука и Толочко разместились на подводах. Охрименко с группой партизан сел в машину. На нее погрузили девять пулеметов, два миномета, гранаты, патроны.
– Трогай! – дал команду Зарубин. – Счастливо!
– До вечера!
– Резерв главного командования в действии, – бросил на прощанье Веремчук.
Перед заходом солнца партизаны Зарубина подошли к развалинам элеватора. Отсюда, с высоты, был виден весь город. Справа, с кладбища, били немецкие батареи. На переезде – скопление автомашин, подвод; все торопятся выехать на старое шоссе. В нескольких местах полыхают пожары. Со стороны станции доносятся сильные взрывы. К небу взлетают клубы дыма, снопы искр, языки пламени. Наша артиллерия уже бьет по окраине города. Снаряды ложатся все ближе и ближе к переезду. Там уже паника. Над городом, пользуясь отсутствием советских истребителей, кружатся два «мессера».
Костров быстро бежит к развалинам элеватора и через знакомый пролом в стене устремляется вниз, в подвальное помещение. Тут Бакланов, Марковский и несколько незнакомых людей.
– Гранат нам, гранат надо! – бросается к Кострову Бакланов.
– Зачем?
– Микулич прислал – Губы у Бакланова дрожат. – Там, под церковью, целый штаб засел.
– Пойдем наверх.
Бакланов коротко докладывает обо всем Зарубину. Выясняется, что на кладбище в церковном подвале находится какой-то командный пункт. Бакланов предлагает с пятью-шестью партизанами незаметно добраться до кладбища и атаковать подвал. Тотчас же отбирают добровольцев, нагружают их гранатами и отправляют с Баклановым.
– Ура!.. Ура!.. – доносится со стороны вокзала.
– Кажется, наши показались, – взволнованно сказал Добрынин.
– Это Гурамишвили, – опуская бинокль, ответил Зарубин. – Ну, друзья! – Глаза командира бригады радостно сверкают. – В город! Кажется, нас опередят! За мной!
Все бросились через дорогу, в сторону кладбища.
В яру, из которого партизаны совершали налет на тюрьму, увидели Микулича. Он стоял на коленях около куста орешника и перевязывал голову Бакланову.
– Братцы! Власыч! Товарищ майор! – растерянно заговорил старик. – Помогите… спасать надо… Такой человек гибнет!..
Но помощь была уже не нужна. Глаза Бакланова навсегда закрылись.
Микулич вытер мокрое от слез лицо руками и доложил Зарубину:
– В подвале заперто человек двадцать офицеров. Идите, я останусь. Надо схоронить Ивана Тимофеевича…
Немцы в панике метались по городу. Сильная стрельба слышалась со стороны вокзала, а в городе она возникала только местами – то здесь, то там. Из окон домов уже выглядывали взволнованные жители.
Партизаны бежали по улице, обстреливали одиночные машины, подводы. Гитлеровцы уже не сопротивлялись и не отстреливались. Они спасали свои шкуры.
Но вот из-за угла дома выскочили Беляк, Крупин и с ними группа подростков. Увидев партизан, они бросились к ним.
– Подготовьтесь… фашисты, – проговорил Беляк.
– Ложись! – подал команду Зарубин.
На улицу выбежало десятка три гитлеровцев. Их встретили огнем; половина тут же свалилась, остальные повернули обратно.
– Лови! Бей их! – закричали школьники и бросились вдогонку.
– Наши! Наши! Танки! – кричал кто-то, захлебываясь от радости.
На главной улице, все усиливаясь, слышался тяжелый рокот моторов и гулкие выстрелы пушек.
– Наши!.. Наши!..
Из дворов, не обращая внимания на стрельбу, выбегал народ. Появились женщины, дети… Все бежали на главную улицу.
Толпа росла, как снежный ком, и катилась вперед с ликующими криками.
Покрывая многоголосое «ура» и восторженные возгласы, по улице с грохотом и лязгом стремительно неслись на запад грозные, несокрушимые танки.