Индиец довольно засмеялся.
— Еще бы, ведь он ему на любимую мозоль наступил! Это все равно как если бы Саддам Хуссейн сказал эмиру Кувейта, что его столица — типичный Багдад! Или, например…
Рамалингамсвами вздрогнул одновременно с внезапно грянувшим звонком в дверь.
— Кто бы это мог быть? — встревоженно спросил он у Андрея Васильевича и тут же, хлопнув себя ладонью по лбу, с облегчением сказал: — Совсем забыл! Ко мне ведь еще один гость должен приехать. Минутку!
Индиец открыл дверь. На пороге появился улыбающийся усатый человек, при виде которого у Андрея Васильевича немедленно испортилось настроение. Человек, увидев Андрея Васильевича, тоже стер с лица улыбку. «Тебя только здесь не хватало. На кой черт глупый Рамалингамсвами нас обоих пригласил?» — подумал Андрей Васильевич и приподнялся, чтобы приветствовать новоприбывшего, который был не кем иным, как афганским военным атташе Гуль Ака. В отличие от Рахмата, спасенного по просьбе Виктора Ивановича одним европейским посольством, Гуль Ака был взят пакистанцами, но, присягнув на верность им и новым афганским властям, остался работать в Исламабаде. Андрей Васильевич всеми силами избегал встреч с ним, испытывая немалое смущение из-за постыдного поведения московского руководства, бросившего своих афганских друзей в беде, хотя и знал, что сам ни в чем не виноват.
Деваться было некуда. Гуль Ака, поговорив немного с хозяином, подсел к Андрею Васильевичу и как ни в чем не бывало начал неторопливый разговор об афганских делах. Говорил он, впрочем, не по-русски, как прежде, а только по-английски и называл Андрея Васильевича «мистером», а не «товарищем».
«Что ему от меня надо?» — гадал Андрей Васильевич, но вскоре сообразил, услышав заданный как бы невзначай вопрос:
— А куда девался Рахмат, вы не знаете?
— Не знаю! — соврал Андрей Васильевич. — Не имею ни малейшего представления.
— Ну да, конечно! — согласился афганец и спросил: — Я слышал, что когда ваше посольство эвакуировалось из Кабула, то попало под ракетный обстрел в аэропорту. Говорят, были жертвы?
— Да, — неохотно признал Андрей Васильевич.
— Так вам и надо! Иногда очень полезно побывать в чужой шкуре! — неожиданно грубо и резко сказал по-русски Гуль Ака, встал, злорадно ухмыльнулся и направился в столовую, куда хозяин уже созывал гостей.
Глава десятаяЯНВАРЬ 1993 ГОДА
Противостояние моджахедов в Кабуле привело к почти полному разгрому города. Боевые действия между различными афганскими партиями охватили практически всю страну.
Наиболее остро последствия этих событий ощутил на себе Пакистан, который не смог найти взаимопонимания с правительством Раббани. Более того, многие афганские командиры и боевики переключили внимание на своего бывшего покровителя, опираясь на окрепшие за годы войны экстремистские исламские организации в самом Пакистане. Итог их деятельности — взрывы в Пешаваре, Лахоре и Исламабаде, контрабанда наркотиков и оружия, резкое ухудшение криминогенной обстановки в Пакистане — стал, по сути, расплатой Исламабада за собственное многолетнее вмешательство в афганские дела.
Пытаясь вновь поставить ситуацию в Афганистане под свой контроль, осенью 1994 года пакистанцы «выпустили на арену» созданное ими Движение Талибан, костяк которого составили получившие необходимую боевую подготовку учащиеся пакистанских духовных училищ-медресе. За очень короткое время талибы захватили большую часть страны, население которой приветствовало их как избавителей от произвола моджахедов. В свою очередь, это привело к резкому обострению и без того непростых отношений между пакистанцами и президентом Афганистана Раббани, не желавшим проводить угодную Исламабаду политику. Дело дошло до погрома пакистанского посольства в Кабуле и практически полного прекращения отношений между Кабулом и Исламабадом после того, как в сентябре 1995 года талибы взяли крупнейший афганский город Герат. Дальнейшее наступление талибов привело к захвату ими в сентябре 1996 года Кабула, отступлению отрядов Раббани и Масуда на север и новой вспышке войны, все более приобретающей форму этнического противостояния между различными народами Афганистана.
В стороне от афганских событий не осталась и Россия. Вспыхнувшая в 1992 году гражданская война в Таджикистане, в немалой степени спровоцированная нестабильностью в соседнем Афганистане, вынудила эмигрировать из Таджикистана тысячи мирных русских жителей. Россия до сих пор расплачивается жизнями своих солдат и пограничников, отбивающих вот уже несколько лет нападения и рейды афганских и таджикских боевиков через таджикско-афганскую границу. Из Афганистана и Таджикистана в Россию хлынул поток наркотиков.
Захват Кабула талибами и их последующий наступательный порыв на север, к границе СНГ, лишний раз показали, что Россия никак не изолирована от происходящего в Афганистане и по сей день.
— Что теперь с ним делать, просто не знаю, — жаловался посол Виктор Иванович сидевшим у него Андрею Васильевичу и офицеру по безопасности Жоре Галкину. — Казалось бы, такое везение — пленный к нам сам в посольство пришел. Это же редчайший случай, а что же в итоге получается? Ведь мы уже пакистанцам сообщили, что у нас пленный туркмен объявился, который день переговоры с ними ведем, торопим, чтобы они скорее бумаги на его отъезд оформляли, — и на тебе!
Виктор Иванович уже в третий раз стал с озабоченным видом перечитывать вслух телеграмму из Москвы — ответ на сообщение посольства о туркмене Аманове, который на днях внезапно объявился в посольстве и заявил, что он пленный, сбежавший от моджахедов. Обрадованный посол немедленно велел привести Аманова к себе, напоил его чаем и расспросил о том, где и когда он попал в плен и как ему удалось вырваться от афганцев. Аманов отвечал на вопросы Виктора Ивановича как-то глухо и сбивчиво, но посол, принявший это за проявление вполне понятной усталости и нервного потрясения, деликатно не стал вдаваться в детали, отправил туркмена отдыхать и дожидаться решения своей судьбы, а сам в тот же день послал донесение в Москву о случившемся, добавив, что сейчас же начнет прорабатывать с пакистанцами вопрос об отъезде Аманова на родину.
— Так вот, повторяю! — громко сказал Виктор Иванович. — Они пишут, что Аманов никогда в Советской Армии не служил и в Афганистане тем более не воевал. Более того, он, как установлено, наркоман — ну, это мы теперь и без них знаем.
— Да уж! — подтвердил Жора Галкин. — Его уже вторые сутки крутит и ломает. Мечется по квартире, грозит, что обратно уйдет, если ему хотя бы план не дадут…
— Какой еще ему план понадобился? — спросил у Жоры удивленный Андрей Васильевич. — ГОЭЛРО? — пошутил он.
— Нет, не в обычном смысле план, а план — наркотик, — пояснил раздраженный Жора. — При чем здесь ГОЭЛРО! Пора бы уж тебе знать, востоковед, что план — это так у нас в Средней Азии гашиш называется, а здесь — чарс, понял? Знаешь? Тогда нечего острить, будто нам одних этих угонщиков «Аэрофлота» не хватало — знай мотайся к ним в тюрьму — так тут еще и этот кадр на голову свалился! Еле-еле его утихомирили, успокоительного дали, а я двум пограничникам еще велел все время у него сидеть, разговоры с ним вести и без передыху в шахматы играть, чтобы отвлечь от черных мыслей. Вторую ночь уже с ним о жизни беседуют — ни отдохнуть им, ни поспать — а ведь их у меня всего четверо. Как службу нести? А он еще нахваливает: «Хорошо у вас тут! Чисто и еда вкусная. А женщины есть?»
— Просто ум за разум заходит! — с тяжелым вздохом признался посол. — Если бы он только наркоман был, так ведь он к тому же, как из Москвы сообщают, собственную мать в наркотическом припадке ярости зарезал и… исчез.
— Он, надо думать, потом из Туркмении через границу в Афганистан махнул, поблуждал там, а когда надоело, решил с нашей помощью домой вернуться и сюда поэтому притопал, — высказал предположение Андрей Васильевич. — Интересно, на что он рассчитывал? Думал, что мы все за чистую монету примем?
— Наверное, — сказал хмурый посол. — То-то он мне при разговоре в первый день нес какую-то маловразумительную околесицу о своих злоключениях в Афганистане. Я тогда еще его по списку пленных и пропавших без вести посмотрел — нет его там, но это ничего не значит, поскольку список-то, кажется, весьма приблизительный. А на что он рассчитывал, когда к нам пошел? Сие мне неведомо! Впрочем, хотел бы я знать, каким местом думали и те девять наших уголовников, что сюда в девяностом году на захваченном самолете прилетели? «Аллах акбар, Аллаху акбар!» — твердили, когда пакистанцам в аэропорту в Карачи сдавались. Видать, надеялись на то, что их за это мусульмане с распростертыми объятиями примут. Счас! Здесь не забалуешь — схлопотали по пятнадцать лет каждый и сидят теперь в кандалах в пакистанской тюрьме, после которой им наша курортом покажется. Что же все-таки будем делать, а, коллеги? Какие у вас мысли на этот счет?
В кабинете воцарилось тягостное молчание. Андрей Васильевич, дисциплинированно, но безуспешно попытавшийся собраться с мыслями «на этот счет», насторожился, услышав какие-то странные приглушенные звуки, доносившиеся снизу, из узкого колодца посольского двора, на который выходила окнами представительская квартира с поселенным в ней Амановым. Жора Галкин, извинившись, тут же исчез. Через пару минут звуки прекратились и снова стало тихо, так тихо, что можно было расслышать отдаленное нежное воркование голубя в посольском саду.
«Тишина, — подумал Андрей Васильевич. — Слава Богу, что пограничники и Жора — ребята опытные и знают, как с такой публикой обходиться. Что все-таки дальше? Ну же, думай! Какой бы этот Аманов ни был, но на родину мы его отправить обязаны, особенно раз он сам туда рвется. С другой стороны, если паки узнают, что он убийца, то нипочем его не выпустят, поскольку у нас с ними нет соглашения о выдаче уголовных преступников. Значит, об этом нам надо молчать. Да, но ведь он теперь не наш гражданин, а туркменский. Посольства у туркмен пока здесь нет. Как с этим быть? Будь он пленный, то никаких бы вопросов — наш, не наш, но тут ведь совсем другое дело… Может быть, в телеграмме есть какие-нибудь мудрые указания на этот счет? Сейчас спросим…»