— Кто тебя так? — вопрос вполне ожидаемый, но я инстинктивно ощериваюсь, выпускаю все свои ядовитые иголки, словно маленький злобный дикобраз.
— Не твое дело, Красавин.
— Это как-то связано с пропажей денег из твоей сумочки? — не сдается он.
Я упорно молчу, уставившись в больничный потолок. Макс терпеливо ждет ответа в течение нескольких секунд, затем тяжело вздыхает.
— Бывают ситуации, когда гордость неуместна. Не понимаю, почему ты стесняешься мне сказать?
— Не хочу. Такой ответ тебя устроит?
— Не устроит. То, что я вчера на тебя наткнулся — это счастливая случайность. Ты могла проваляться в отключке несколько часов. Понимаешь? Ты могла, блядь, умереть, — Красавин начинает злиться, и тон его голоса напоминает мне о том, что я еще не скоро смогу вытравить из своей головы. — У тебя сотрясение мозга, Варь, и следы побоев на лице, а ты вместо того, чтобы пойти в больницу, решила погеройствовать.
— Мне нужно работать, чтобы содержать себя, — огрызаюсь я, раздраженно взглянув в голубые глаза. — Агния Викторовна предложила мне хорошие условия. Я была бы дурой, если бы отказалась.
— Ты дура и есть, — ультимативным тоном заявляет Красавин. — И ты там больше не работаешь. Я забрал твои документы.
— Ты… что? — шиплю я, задыхаясь от возмущения. Ушам не верю! Да кто он такой, чтобы принимать такие решения? — Ты охренел, Макс?
— Я смотрю, ты смелая только, когда мне угрожаешь. Если на тебя напали и ограбили, ты должна написать заявление в полицию, — Красавин упрямо гнет свою линию, повышая градус моего бешенства до взрывных значений.
— Предлагаешь мне накатать заяву на собственную мать? — выкрикиваю в сердцах, сжимая пальцы в кулаки и испепеляя Макса яростным взглядом.
Он каменеет, выражение лица меняется до неузнаваемости. В глазах бирюзовый шторм, на скулах выпирают желваки.
— Не повезло родиться в идеальной семье, — выпаливаю я и осекаюсь, запоздало вспомнив, что Красавин приемный ребенок. — Извини, с горяча ляпнула, — присмирев, отвожу глаза в сторону. — Мама… она хорошая. Когда не пьет.
— Надо было сразу сказать, Варь, — запустив пятерню в светлые волосы, негромко произносит Красавин. — Другие родственники есть?
Я отрицательно мотаю головой. Повернув голову, ловлю его задумчивый взгляд и чувствую, как смертельно устала.
— Не надо меня жалеть, — предупреждаю на случай, если он вдруг решит тоже погеройствовать. В его опеке я точно не нуждаюсь. — Я давно так живу и справляюсь…
— Я вижу, как ты справляешься, — перебивает Красавин.
— Уж прости, что звезд с неба не хватаю, — парирую язвительным тоном и меняю бесячую тему. — Сколько меня здесь продержат?
— Прокапают и отпустят. Лист назначений врач написал. Надо выкупить лекарства. Тебе положен постельный режим хотя бы на пару дней, — четко и по делу сообщает Макс.
— Я поеду к Даниловым. Буду проситься обратно, — бормочу упавшим голосом. Этот проклятый обморок всё испортил. Если Нина Григорьевна мне откажет, придется идти к Сурену на поклон. Вот он позлорадствует.
— Нет, у Даниловых тебе делать нечего, — бескомпромиссно заявляет Красавин. Иронично кривлю губы. Тоже мне диктатор выискался.
— Тебя забыла спросить.
— Не огрызайся, Варвара, — самодовольно ухмыляется, рассматривая меня, как забавную зверушку. — Первое время у нас с Викой поработаешь, а потом что-нибудь придумаем.
От его «щедрого» предложения меня передергивает и чуть пар из ушей не валит. Я как чувствовала, что он решит поиграть в благодетеля.
— Пожалел убогую? — снова выпускаю свои колючки.
— Херню не неси, — отмахивается Красавин. — Сейчас вызову медсестру, чтобы убрала капельницу, и поедем.
Ведет себя так, словно все решено. А моего согласия спросить? Может, я больше не хочу драить полы и толчки в его доме? Послать бы к чертям собачим, но вместо этого прикусываю язык и едва заметно киваю. Бабушка часто повторяла, что гордыня — смертный грех и до добра не доводит. Я тоже считаю, что гордостью сыт не будешь. Можно сколько угодно ерепениться, но реальность диктует свои правила, заставляя прогибаться и наступать себе на горло.
С больничного паркинга мы выезжаем где-то через час. Откинувшись на кожаном сиденье, я рассеянно смотрю в окно, провожая взглядом неоновые вывески и рекламные билборды. Ночная Москва завораживает обилием огней. МКАД яростно рычит тысячами моторов несущихся по дорожному полотну автомобилей. Удивительный город с безумным ритмом и бешеной энергетикой, магнитом притягивающих сюда искателей лучшей жизни.
— Посиди пять минут. Я быстро, — притормозив у круглосуточной аптеки, Макс оставляет меня наедине с разрозненными мыслями.
В салоне стерильно чисто, пахнет кожей, табаком и чем-то пряным. Приборная панель натерта до блеска, и даже прорезиненные коврики под ногами кажутся новыми. Под зеркалом на лобовом стекле болтается защитный оберег на кожаном шнурке и четки из черного агата. Потянув руку, трогаю гладкие бусины и невольно усмехаюсь, вспомнив, как всего пару дней Красавин выкинул меня из этой самой тачки в одних трусах. А сегодня скупает мне лекарства по рецепту и везет к себе домой. Чудеса, да и только.
— Держи, — плюхнувшись на водительское сиденье он пихает мне в руки полиэтиленовый пакет с медикаментами.
— Сколько я тебе должна? — спрашиваю ради приличия, отлично понимая, что он ни копейки у меня не возьмет.
— Миллион, — ухмыляется он, заводя двигатель.
А я же говорила! Пусть мы совсем недолго знакомы, но кое-что о его характере понять успела. Макс не жмот и способен на поступок. Как благородный, так и не очень… Сегодняшние, нет уже вчерашние события тому живой пример. Вся его педантичность и чистоплюйство — не более, чем внешняя мишура, внутри он совсем другой. Живет сердцем, эмоцией, импульсом. Творческая личность, обаятельный мерзавец, самовлюблённый говнюк. Рациональности и расчёта в нем ноль без палочки. Но это дело наживное. С возрастом мы все меняемся, учимся на ошибках, ожесточаемся, постепенно обрастая броней.
До коттеджного поселка долетаем без приключений. По дороге болтаем ни о чем. Он предлагает темы, я подхватываю. Диалог складывается непринужденно и просто, хотя уверена, что на душе у него так же мерзко и слякотно, как и у меня. Но мы оба держимся, притворяясь, что все у нас «зашибись». Он не расстался с любимой женщиной и не трахнул угодившую под горячую руку драную выдру, а я ничего этого не видела.
— Приехали, Варь, — Макс глушит мотор и отстегивает ремень. Протягивает мне ключи. — Беги в дом.
— Нет, давай вместе.
Красавин пожимает плечами и бросает связку в карман. Из автомобиля выходим одновременно. Я неловко топчусь на месте, пока Макс забирает из багажника мою спортивную сумку. Оказывается, он не только документы забрал, но и про личные вещи не забыл. И когда только все успел? В носу предательски щекочет. Я не растрогана, нет, просто минутная слабость, которая быстро пройдет.
В доме тихо и царит полумрак. Включив в прихожей свет, Макс матерится, заметив на обувной полке мужские кроссовки. Судя по реакции, явно не его. Благоразумно промолчав, я прохожу на кухню. Красавин с моими пожитками поднимается наверх.
На часах три часа ночи. Поздно для кофе или рано? Смотря для кого. Мне точно на пользу не пойдет. Недолго думая, включаю чайник и ставлю в кофемашину кружку для Макса. Осмотревшись по сторонам, замечаю гору немытой посуды в раковине. На столе бокалы с красными разводами и пустая бутылка из-под вина, заветренная колбасная нарезка на тарелке и наполовину съеденный набор суш. У кого-то вечер прошел гораздо приятнее, чем у нас, и ночь, вероятно, тоже. Нет, такой бардак до утра оставлять нельзя. Тяжело вздохнув, берусь за дело. Выбрасываю испорченную еду, грязную посуду ставлю в посудомойку, тщательно вытираю со стола.
— С ума сошла? Быстро спать, — вздрогнув от неожиданности, разворачиваюсь на пятках. Пышущий праведным гневом Макс подходит вплотную, вырывает тряпку из моих рук и бросает в раковину. — Бегом, — грозно сдвигает брови.
— Там… кофе. Тебе, — растерянно лепечу я, показывая на кофеварку.
— Спасибо, но я пас, — качнув головой, отказывается он. — Твои вещи в спальне. Дорогу не забыла?
— Я думала мы обсудим…
— Все обсуждения завтра, — отрезает Красавин, не дав мне договорить.
— А можно… — тереблю нижний край жакета, бросая на него просящий взгляд.
— Нельзя! — гремит он.
— Я про униформу. — тоже повышаю голос. — Можно ее оставить?
Окинув меня изучающий взглядом, Макс заметно смягчается и даже расщедривается на обаятельную улыбку. Таким соблазнительным засранцам, как Красавин, необходимо на законодательном уровне запретить улыбаться. Это же оружие массового поражения.
— Можно, — кивает он, нагло уставившись на мою грудь. Ох, не зря говорят, сколько волка не корми, все равно в лес глядит. Так и этот волчара, двух баб подряд оприходовал, а всё не угомонится никак. — А теперь дуй спать, Варвара, — не дав мне всласть повозмущаться (мысленно само собой), командует голубоглазый тиран.
— Слушаюсь и повинуюсь, — отвесив насмешливый поклон, задним числом понимаю, что зря обезьянничала. От притока крови к голове, перед глазами снова плывет. Схватившись за столешницу, сглатываю подступившую к горлу желчь и вымученно улыбаюсь.
— Дойдешь? — обеспокоенно интересуется Красавин.
— Ага, — горячо заверяю я.
Он недоверчиво прищуривается, пристально сканируя мою взбледнувшую физиономию и, шагнув вперед, подхватывает на руки. Взвизгнув, я что-то недовольно бурчу под нос, а внутри трепещу от щенячьего восторга. Даже когда первый красавчик школы пригласил меня на выпускной, я не чувствовала ничего подобного. Возможно потому, что тот парень и на половину не был так хорош, как неотразимый мудак Макс Красавин.
Максим
Мне удается вырубиться максимум на три часа, но сном полубредовое состояние нельзя назвать даже с натяжкой. Выработанный с годами цинизм и умение абстрагироваться от бомбящих негативных эмоций на этот раз дает серьезную трещину. Въедливая совесть не дремлет, прокручи