— Как скажешь! — саркастически хмыкнул Антон, — Можем поговорить о погоде. Только учти, с этого дня я тоже буду делать все, что захочу!
— Как будто когда-нибудь было иначе…
Я налила себе вина, включила телевизор. До конца вечера никто из нас не проронил ни слова.
На следующий день Антон уехал в Москву, чтобы встретиться с Лехой, поделиться откатом.
Я открыла прошлогодний журнал и, от нечего делать, пролистала его задом наперед.
Малыш забрался ко мне на колени и затих, прислушиваясь к ветру. Вьюга билась в окно, распаляясь все больше. На минуту она потеряла запал и какое-то время мерно сыпала хлопьями, потом вздыбилась до самой крыши, ударила в стекло сухой протяжной дробью.
Мне нестерпимо захотелось поговорить хоть с кем-то, выплеснуть горечь, сдавившую грудь, услышать теплый человеческий голос, задать вопросы, без надежды на ответ. Должно же быть хоть что-то в этом мире, кроме вечной холодной зимы, равнодушного белого снега. Я прижала к себе Малыша и зашептала ему на ухо:
— Ты знаешь, у китов есть свой язык.
Он послушно кивнул:
— И они понимают друг друга?
— Они понимают. Представляешь, как велик океан? Сколько в нем водится всяких созданий? В его глубинах живут существа, которых мы даже не можем представить. Великие горы, бездонные впадины — все скрыто под его поверхностью. А еще океан бывает жесток, тогда он нагоняет гигантские волны, способные разрушить маленькие острова. В океане живет солнышко, и если на закате ты помашешь рукой, оно пошлет тебе прощальный лучик. Ты будешь встречать его утром и знать, что встает оно только для тебя.
— И оно меня любит?
— Оно светит тебе одному.
— А киты?
— Киты посылают друг другу привет и плывут себе сквозь шторм и расстояния. И если один кит услышит другого, то непременно прогудит ему в ответ.
— А что еще киты умеют говорить?
— Китам хватает одного-единственного слова, чтобы услышать друг друга через весь океан. Жалко, что люди, живущие рядом, не могут докричаться друг до друга.
Малыш чмокнул меня в щеку и побежал к себе в комнату.
Я вынула из сумки телефон и набрала Антона.
— Как дела?
Антон рассмеялся и что-то промямлил в ответ.
— Ты выпил?
— Ну, выпил!
— А как ты поедешь? На улице метель, дорогу занесло.
— Порядок! — хмыкнул он и отключился.
Зная весовую категорию Лехи, я понимала, что Антону за ним не угнаться, но он будет сражаться до последнего и сядет за руль совершенно пьяным. Мне стало страшно — смерть близких людей до предела оголила нервы.
— Алиса, остаешься с Малышом!
— А ты куда?
— В Москву. Через час буду дома.
Парочка шальных седанов прошелестела в сторону области, и трасса снова опустела. Новая Рига свернулась в тоннель, просвистела белесыми тонкими струями. Тоннель закончился, и навалился город.
Я въехала на третье кольцо, с него спустилась на Кутузовский проспект.
Москва спала, придавленная снегом. Заблудший автобус лениво скользил по проспекту, чумазая шестерка шныряла в поисках клиента, Бородинский мост тонул в снегу, шпиль высотки терялся во мгле, и только могучий фасад плыл навстречу бесцветным исполинским кораблем. Я снова набрала Антона:
— Ты собираешься домой?
— Уже одеваюсь.
— Я жду тебя у входа в ресторан.
Они появились минут через пять, оба сильно навеселе.
Леха чмокнул меня в щеку, ткнул пальцем в циферблат и жестом подозвал водителя.
— Ты что тут делаешь? — спросил Антон.
— Тебя встречаю.
— Ну — ну, — ответил он и сел в машину.
До самого дома он не проронил ни слова, также молча поднялся к себе в кабинет и плотно прикрыл за собой дверь.
Была поздняя ночь, когда он прошествовал в спальню и, не включая свет, улегся на кровать.
— Зачем тебе понадобилось караулить меня у ресторана? — спросил он хрипло.
— Я просто отвезла тебя домой. Никто тебя не караулил.
— Ну, кто тебя просил? Ты меня жутко подставила!
— О чем ты говоришь? — я поднялась, включила свет.
— Я говорю о том, что Леха мог быть не один.
— Так он и был не один!
— Он мог быть с женщиной!
— Постой, а зачем он таскает любовниц на деловые встречи?
— Если чего-то не знаешь, молчи! — мрачно заметил Антон. — Это была дружеская встреча. Теперь он будет знать, что мне нельзя доверять. Ты разрушила мой бизнес!
— Какой у тебя жалкий бизнес, если его так просто разрушить! И все из-за такого пустяка!
— Это не пустяк — это жизнь, — зло произнес Антон.
— Ну, хочешь, я позвоню Лехе, извинюсь перед ним?
— Спи, ты уже сделала все, что могла, — и Антон отвернулся к стене.
Неделю мы почти не общались: только общие фразы и невнятные конструкции, заменившие нам речь. Мои силы таяли на глазах. Я уже не понимала, где истина, где ложь, как веси себя, чтобы не раздражать и без того угрюмого супруга. Алиса пыталась нас помирить, но отчаявшись, тоже умолкла. Дом погрузился в тишину, даже Малыш затих, не смея нарушить этот мрачный обет.
Но вот Антон заговорил:
— Звонила мать, приглашала на Рождество.
— Ехать обязательно?
— Не обязательно, тем более, там будет Лера.
Я заметалась, не зная, что решить. Ехать к свекрови и встречаться там с паскудной Лерой не хотелось до судорог, с другой стороны, забрезжил шанс наладить отношения с Антоном, представить Малыша родне. Все эти годы родню заменяла моя развеселая мать, а встречи с ней всегда кончались одинаково: травмпункт — разорванное ухо, ожог — травмпункт, травмпункт — пробитый череп… А как-то раз, наша старушка, знатный педагог, решила наказать Малыша за провинность и бросила в парке совсем одного. Домой наш Малыш пробирался по темным аллеям, через парк, через стройку, сквозь проезжую часть. Лифт Малыша не повез, в виду его малого веса, и пришлось ему карабкаться по грязной темной лестнице, по головам бомжей и алкашей.
Эллу Ильиничну внук интересовал мало, но реальность такова, что бабушки, хорошие — плохие, ребенку все-таки нужны. Следовало лишь контролировать процесс и не давать добрым старушкам укокошить Малыша. К тому же Лерина дочь Малышу приходилась родней, незнакомой, чужой, но родней.
Я посмотрела Антону в глаза и, не найдя там поддержки, робко предложила:
— Давай все-таки съездим. Поздравим свекровь, посидим за столом…
— Поздравим ее в другом месте, — перебил Антон.
— В другом, это как?
— Сходим с ней в ресторан.
— А смысл?
— Смысл в том, что я не хочу появляться в этом доме и видеть всех этих людей.
— Послушай, — возразила я мягко, — нас приглашают вместе с Малышом. В конце концов, ему пора знакомиться с родней.
— Как хочешь, но мне эта затея не нравится.
— Да что нам грозит? — подытожила я, — Ну, не сложится — встанем, уйдем. Никто силком держать не будет.
И тут раздался тихий голос:
— Я с вами не поеду! — в дверях стояла бледная Алиса.
— Почему? — от неожиданности мой голос дрогнул.
— Потому что не хочу иметь дела с этими придурками.
Я зашипела:
— Что ты говоришь!
Антон напрягся, но промолчал.
— Вся эта семейка — сплошные придурки! — закричала Алиса, от отчаянья сделавшись красной.
— Замолчи! — я схватила дочь за руку.
— Нет-нет, пусть говорит! — вступил Антон, — Придурком меня еще никто не называл.
— Она не тебя имела в виду!
— Я еще в состоянии сам разобраться, — холодный голос Антона не предвещал ничего хорошего. — Ну, продолжай! — обратился он к Алисе.
— Нечего продолжать: и ты, и все твои родственники совершенно извели маму. У нее больше нет сил, а вам все мало! Ты думаешь, я не вижу, как ведет себя твой Эдик, когда бывает у нас: я для него — только прислуга, а маму он просто презирает. Твоя Элла Ильинична всю жизнь на маму смотрит, как на врага, думаешь, я этого не замечаю! Думаешь, не слышу, как сам ты кричишь на нее с утра до ночи? Сколько еще она сможет терпеть и тебя, и твоих замечательных родственников! Разве это нормально, когда человек плачет по ночам, когда у взрослой женщины единственный друг — пятилетний малыш! За что вы ее наказываете? Что она вам сделала?
Из глаз Алисы брызнули слезы, ее кулачки затряслись, подбородок задрожал, затравленным зверьком она попятилась к стене.
Я схватила Алису в охапку, но тут голос Антона холодной волной накрыл нас обеих.
— Вон из моего дома! Чтобы духу ее больше не было! Пускай отправляется к бабке. Не желаю ее больше знать!
— Ты в своем уме? — закричала я, — Это же ребенок!
— Это уже не ребенок! — отрезал Антон, — А придурком в собственном доме я быть не намерен.
— И это все, что ты услышал? — слезы катились по моим щекам.
— Я услышал достаточно.
— Она никуда не пойдет!
— В моем доме ее больше не будет!
— Иди к себе в комнату, — шепнула я Алисе.
— Антон, не горячись, так нельзя! Ты же понимаешь, она не хотела тебя оскорбить. Ей стало обидно за мать, она просто пыталась меня защитить. Не принимай всерьез эту грубость. Ну пойми, наконец, у любого могут сдать нервы — она месяц назад потеряла отца.
— Не желаю ничего слушать! — рявкнул Антон. В этот момент его лицо напоминало маску языческого истукана.
— Подожди, успокойся, позволь, я все улажу!
Зная Антона, я уже понимала, что дочь он не простит, что будет помнить и мстить, но здесь и сейчас мне хотелось одного — маленькой передышки, временного призрачного мира, дающего шанс уцелеть. Я усадила Антона за стол, налила ему коньяка, сама устроилась напротив, покорно опустила голову. Больше всего на свете мне хотелось сейчас оказаться на далеком диком острове, где нет ни людишек, ни гнусных интриг, где мои дети плещутся в воде, и никто их не тащит на дно, где муж мой мирно засыпает по ночам и просыпается, счастливый и спокойный. Я понимала: не дело прятать голову в песок, ведь впереди вся жизнь, и в этой жизни есть место для добра и света. Но что-то мешало свободно вздохнуть, сбросить этот невидимый гнет, сдавивший грудь невыплаканной болью.