Он очутился посреди ромашкового поля, над головой голубое небо, а напротив стоял белый щенок с черным носом. Антон знал, что щенка зовут «Лейла», он сам так назвал.
«Будь же милый верным мне, будь послушным и безвольным.»
На лице появляется безмятежная улыбка, приятные фантазии заполонили мысли, вытесняли опасения и тревоги.
«Раздевайся поскорей, я иду, встречай меня!»
Последние слова сказаны громко, с злостью. Щенок неожиданно превратился в Настю. У нее в руке палка, она угрожающе размахивает ей перед лицом Антона, открывает рот и высовывает длинный, раздвоенный язык. Кричит, но вместо слов слышно только шипение.
Антона словно кипятком окатили. Он вышел из гипнотического состояния, часто заморгал, не понимая почему стоит в зарослях камыша, вместо ромашкового поля.
Запах корицы стал таким сильным и отчетливым, что затмевал даже смрад ила. Во рту было сладко, словно после съеденной конфеты.
Песня повторялась сначала, снова и снова, как заклинившая пленка в магнитофоне, как повторяющееся изо дня в день тарахтения жигуля под окном, как похожие друг-на-друга дни Антона.
А между тем, кроме пения, Антон слышал еще один звук. И этот звук был основным, пение же маскировало его, старалось скрыть за нежным женским голосом. Но Антон услышал. Он уже не разбирал слов песни, он уже не слушал женщину, а вычленял, пробирался через завесу к основному звуку. Это походило на хруст ломающихся веток старых сосен, на множество лопающихся панцирей улиток и на бесконечный шелест листвы, когда тащишь по ней толстый и длинный поливочный шланг. Антон еще раз потряс головой и только теперь осознал, что стоит со спущенными шортами, обувь лежала рядом, а его босые ноги по щиколотку утонули в иле. С него окончательно спало оцепенение, навеянное песней. Он дернул ногами высвобождая их из плена, натянул шорты, схватил ботинки и подбежал к брату. Там, впереди, за Сашкиной головой трещали камыши от натиска чего-то большого и тяжелого, земля потрясывалась, а песня все лилась и лилась, как вонючая, застоявшаяся вода из позабытого ведра.
Сашка стоял чуть впереди, футболка небрежно валялась на земле, кроссовки рядом, но брюки все еще на нем. Пальцы беспорядочно, бездумно теребили заевшую бляху. А еще Антон увидел на камыше, рядом с плечом брата свою белую, мокрую футболку. Он сдернул её и ударил Сашку по руке.
– Ты… ты чего? – Сашка смотрел на него безумными, непонимающими глазами, словно только что очнулся от сна.
– Бежим скорее! Там кикимора! – махнул головой, но и без этого жеста Сашка услышал её приближение. На мгновение обернулся, оценил примерное расстояние, подобрал свою одежду и, вместо того, чтобы бежать, принялся натягивать на себя содранную футболку.
Наконец песня смолкла. То существо, что стремительно приближалось догадалось, что ребята перебороли гипноз. Теперь отчетливо слышны звуки ломающегося тростника и камыша. А еще стрекот и щелчки, но не от стрекоз, а от языка ящерицы или змеи. Большой, водяной змеи, такой, которая не просто кусает ядовитыми зубами, а проглатывает за раз.
Антон уже отбежал на несколько шагов, но заметил, что Сашки позади нет. Развернулся и увидел, как толстый чешуйчатый хвост обвился вокруг талии Сашки и чуть приподнял над землей. Это была не просто водяная змея, а гигантская доисторическая тварь. Таких размеров, которые показывают в фильмах ужасов про анаконд убийц. Хвост, толщиной с тело Антона лоснился, как блин на сковороде. Антон оцепенел от ужаса. Он никогда в живую не видел змей таких размеров. И ведь это только хвост! Он поднял глаза, за голову брата, скользнул взглядом по хвосту, уводящему в камыши. Там, в зарослях висела в воздухе женская фигура, покрытая чешуей. Туловище плавно переходило в змеиный хвост. Она покачивалась, словно водоросли от легкого течения. Раздвинула руками тростники и показалась Антону во всей красе. Зеленые глаза, напоминающие болотную жижу, две дырки вместо носа, безгубый рот и трепыхающийся раздвоенный язык. Темные волосы, больше похожие на собранную в кучу тину, на руках между пальцами перепонки, как у лягушки, а все тело покрыто темно-зеленой чешуей, как у рыбы или змеи. Она надвигалась, а гладкий, серый язык приближался к лицу Сашки.
Антон запаниковал и подумал, что скоро умрет, что это создание проглотит его целиком, как делают змеи и будет переваривать живое, трепыхающееся тело несколько месяцев. Он попятился, не выпуская из виду зеленых глаз. Нога угодила в яму, Антон упал, но встать не смог, пополз, натыкаясь спиной на стебли камыша и ощущая задницей, как втыкаются сломанные панцири улиток. У него было одно желание: поскорее убраться, спрятаться от страшного монстра. Он собирался бежать домой, прыгнуть в кровать, закрыть голову подушкой и пролежать бездвижно несколько дней. Каким-то чудом, неимоверным усилием он смог подняться и побежал, но вскоре вновь упал, лицом в землю. Ил забился в ноздри, попал в рот, запеленал глаза. Антон сплевывал мерзкие комки грязи, продирал глаза. За спиной слышны стоны брата и шелест змеиного тела в камышах. Кикимора не гналась за Антоном, ей хватило одной жертвы.
Антон поднялся на ноги. Последнее падение отрезвляюще подействовало на его мысли. Он задумался, почему Сашка не кричал, а лишь стонал, словно в рот засунули кляп? Возможно ли такое, что хвост кикиморы пропитан парализующим ядом? А может Сашка не кричал потому, что увидел убегающего Антона и подумал, что брат его бросил и не придет на помощь, хоть заорись до потери пульса. Второе больше походило на правду, Сашка разочаровался в нем. Горькая слюна застряла в горле комом, загудело в ушах, а глаза налились кровью. Неужели он действительно готов бросить брата, лишь бы спастись самому? Он затаил дыхание и закрыл глаза, собираясь с силами, чтобы признаться самому себе насколько он паршивый друг. Крепко сжал челюсть, так, что молочный больной зуб надломился и вывалился на язык. Сначала Хвича, а теперь Сашка. Два друга за день. А ведь они единственные, кто оставался у него в жизни. И что делает он? Сдает одного и отворачивается от второго!
Ну уж нет! Пальцы сами собой сжались в кулаки до белизны костяшек. Еще оставалась частичка эгоистичного сознания, которая шептала «зато останешься цел» и подталкивала бежать. Но Антон яростно и безжалостно давил её. Он развернулся, сплюнул под ноги гнилой зуб, наступил на него, вдавил в ил и пошел спасать брата.
Сашка все еще висел в воздухе, только теперь вверх ногами. Брошенный, преданный взгляд бегал по камышам, ища Антона.
– Я тут! – крикнул Антон и побежал к брату.
Сашка заулыбался, глаза заблестели.
– Антоха, найди нож. Он выпал, где-то подомной! – прокричал брат.
Кикимора увидела его, зашипела и подняла Сашку еще выше, так, что теперь до него не достать. Антон быстро нашел нож, обхватил ржавую рукоятку и, прогоняя сомнения, побежал на кикимору, яростно крича, как учил его Сашка.
Один сильный удар вогнал нож по рукоять в толстый хвост. Кикимора взвизгнула, прямо как человек, как Настя, сломавшая ноготь или заметившая на носу красный прыщ. Ослабила хватку и метнулась в заросли. Сашка упал на спину, плюхнулся словно мешок картошки в грязь. Черные брызги ила окропили ноги Антона и стволы камыша.
Они бежали босиком, не обращая внимание на острые панцири улиток, безжалостно впивающихся в ступни. Толстые стволы камыша били по лицам, по плечам, по рукам. Синяки появлялись прямо на глазах. Кикимора не долго горевала о проткнутом хвосте, чуть поскулила в зарослях и решила вернуться, отомстить обидчикам, прихлопнуть хвостом, вогнать по шею в ил и отгрызть головы.
Выскочили из зарослей, Антон споткнулся о корягу, так не кстати торчащую из земли. Упал, растелился на пузе, лицом уткнулся в вонючий ил. Попытался подняться, но ноги не могли найти опору, скользили, оставляя толстые разводы. Он походил на черепаху, застрявшую в грязи, безнадежно перебирающей лапами, но не способной сдвинуться с места. Сашка даже не попытался обогнуть или перепрыгнуть брата, он запнулся о его ноги и упал рядом, обрызгав и без того грязное лицо Антона. Цепляясь друг за друга им удалось перевернуться на спины.
От камышей отделяло несколько шагов, если бы Антон в тот момент мог соображать, не думая о преследующем монстре, то непременно оценил расстояние в три с половиной шага.
Они смотрели в заросли, а оттуда наблюдали за ними. Два зеленых огонька почти у верхушек камыша, почти там, где летали стрекозы, чей стрекот не слышно за комариным писком.
– Вот так! – завопил Сашка, – сюда ты уже не пройдешь!
Кикимора щелкнула языком, прошипела что-то на своем кикиморском языке, бессильно махнула хвостом, срезая верхушки стеблей и исчезла. Шум ломающегося камыша еще какое-то время стоял в ушах. А запах корицы постепенно улетучивался, оставляя зловонию ила.
– Ты видел, как толстый хвост? – первым подал голос Сашка.
– Да, – коротко ответил Антон.
– Никакая это не кикимора, – говорил Сашка, помогая брату подняться. – Змеюка! Женщина-змея! Я видел такую по телевизору, ее держат в клетке в цирке.
Сашка, помимо своих кроссовок и футболки, держал в руке варежку, покрытую илом.
– Ну хоть трофей унес. В коллекции прибыло. – Он не улыбался, в глазах все еще просматривалось застывшее опасение, что кикимора может вернуться, зайти за линию отделяющую островок камыша и сожрать их.
– Выбрось его, вдруг это принадлежало мальчику, съеденному кикиморой.
– Так и есть. От этого трофей еще ценней.
– А вдруг призрак того мальчика будет преследовать нас? – спросил Антон.
– Но ведь пуговичный человек или жена смотрителя кладбищем нас не преследует. Так почему этот мальчик будет? – он выдавил скудную улыбку, – смотрю ты все же вернул свою футболку.
Антон перевел взгляд с варежки на футболку, крепко зажатую в кулаке. Она в черно-зеленых пятнах и воняла илом. «Ну хоть не дерьмом», – подумал Антон и развернул футболку.
– И вот еще что, возьми-ка это. Обмажешь платье Насти.
Сашка поднял грязную банку, валяющуюся под ногами, набрал в нее жидкий черный ил и подал Антону.