Антон сам тащил чемодан. Волок по сырому асфальту, оставляя серую дорожку и две неглубокие полоски от металлических ножек. Он не думал, что у него так много вещей и считал, что достаточно было взять футболку, шорты да кеды, чтобы ходить по длинным коридорам больницы. Он даже не подумал о зимней одежде, скомканной и скиданной в чемодан жесткой рукой тети Тани.
На стене у крыльца нарисован доктор Айболит и зайчик с перевязанной головой. Картинка казалась бы вполне подходящей для детского отделения больницы умалишенных, если не знать, что Айболит лечил исключительно зверей. А поскольку художники не могли не знать о специализации Айболита, сомнений не было – эта картинка насмешка над больными. Антон еще в прошлое посещение отметил, что у зайчика оторвано одно ухо, а у Айболита из кармана халата торчал серый ремешок, уж очень похожий на второе ухо бедного зайца.
Глядя на табличку, с названием клиники, Антон подумал: «зачем разделять детское отделение от взрослого, если в итоге всех держат в одной больнице?»
С дядей Мишей поздоровался охранник и разрешил не надевать бахилы. Взглянул на Антона и с сочувствием покачал головой. Антон показал ему язык.
Они подошли к ближайшему кабинету, всего в десяти шагах от каморки охранника. На двери написано: «Старший врач отделения – Чехов Петр Борисович». Дядя Миша поправил галстук, выпрямил спину, поднял подбородок и вошел не стуча. Антон с тетей Таней остались в коридоре, сидеть на коричневой кушетке, напомнившей Антону историю, приключившуюся много месяцев назад.
Дядя Миша в белом халате встречал их у порога. Охранник делал вид, что читал газету, сам же украдкой наблюдал за Антоном поверх газеты. Тетя Таня в то утро нервничала, от нее пахло валерьянкой, а на голове, в волосах торчал гусиный пух из подушки. Дядя Миша проводил их до кабинета старшего врача и велел ждать. Кроме них тут была женщина с синими мешками под глазами, взъерошенными волосами и измазанными помадой губами. Она сидела на кушетке, махала ногами и держала за руку бабушку в очках.
Антон с тетей Таней ждали стоя – кушетка всего одна и только на двоих. Не прошло и минуты, как бабушка решила заговорить.
– Вот не знаю уже куда её вести. Во взрослом отделении отказываются принимать, говорят, что несовершеннолетняя.
Тетя Таня нахмурила брови и взглянула на бабушку исподлобья.
– Можно подумать, такое понятие как «совершеннолетний» применим для таких. – Бабушка вяло хихикнула, так словно оправдывая свои слова.
Тетя Таня молчала, а Антон с интересом смотрел на странную женщину, напомнившей ему джокера из супергеройского фильма.
– Вы вот тоже привели сына, – решила бабушка, а затем запричитала, словно молитву, – эх, я бы ни за что её не сдала, если бы не соседка. Ей вздумалось обвинить мою дочурку в убийстве кошки. Да каком убийстве! – она подняла палец и помахала им в пустоту, – ритуальном!
Тетя Таня прищурилась, открыла рот и вздохнула, хотя больше это походило на зевоту. Достала из кармана куртки носовой платок и вытерла нос. Антон решил, что она это сделала только для того, чтобы хоть чем-то занять руки, без конца елозившие по карманам.
– Надо же такое придумать! – разгорячилась бабушка и теперь говорила с возмущением, – чтобы моя дочурка оторвала голову кошке голыми руками!
Тетя Таня вздрогнула и покосилась на руки Антона, словно оценивая их силу.
– Да она самый безобидный человек на земле! – выпалила бабушка на одном дыхании и топнула ногой по полу.
Одновременно с топотом приоткрылась дверь старшего врача и из нее выглянул дядя Миша. Махнул рукой, приглашая войти без очереди. Уже заходя в кабинет, Антон почувствовал прикосновение к ладони. Он обернулся и встретился взглядом с отекшими глазами женщины. Потрескавшиеся губы кровоточили, а десна и язык были черными, словно плесень на хлебе. Она улыбалась так широко, что казалось ей в рот легко бы поместилась ладонь.
Зайдя в кабинет обнаружил зажатый в ладони черный овальный предмет. Тогда он не придал значение, просто бросил на пол, но теперь, по прошествии времени и после пережитого кошмара в доме пуговичного человека, он мог предположить, что то была пуговица. Возможно он ошибался и то была просто конфета или камень, а может деталь от какой-нибудь сломанной игрушки. Да это могло быть все что угодно, даже зуб той сумасшедшей женщины. Но перебирая все возможные варианты, Антон не мог отделаться от мысли, что там была пуговица. Черная, овальная, такая же лежала на тумбе возле зеркала перед которым пуговичный человек пришивает глаза…
Дверь открылась, тетя Таня соскочила с кушетки со словами: «ну наконец» чем и вернула мысли Антона из прошлого.
Первым делом, как вошли в кабинет, Антон осмотрел пол, вспоминая куда укатилась пуговица, когда вывалилась из его ладони. У стены стоял шкаф, а под ним узкая черная щель. Даже если встать на колени, положить голову на пол не получится разглядеть что под шкафом. Тут нужен фонарик, такой как у Сашки, мощный, распугивающий мрак. Антон мысленно выругался и поднял взгляд.
За столом сидел толстый мужчина, с пучками светлых волос по бокам головы. Глаза маленькие, заплывшие жиром и походившие на свинячьи, уши красные, словно их только что трепали. Он нисколько не изменился за то время, что Антон его не видел – от него так же несло гвоздикой, а улыбка вызывала отвращение.
– Присаживайтесь на диван, – сказал он.
Антон бросил чемодан у двери и плюхнулся на мягкий, потрепанный диван.
– Не красиво себя ведешь, – прошипела на него тетя Таня, а толстый врач рассмеялся, хрюкнул и утешающе сказал: – Ничего, ничего, им можно.
После непродолжительного молчания, в ходе которого тетя Таня умещала свою задницу рядом с Антоном, доктор продолжил говорить:
– Ну-с и как у нас дела? – он смотрел на Антона.
Ответил дядя Миша, хотя рот открыла тетя Таня, желая поскорей рассказать зачем они снова привезли Антона.
– У него ремиссия. Кроме того, проявляется агрессия к…
– Да? – перебил толстый врач и нахмурил брови. Взял ручку, поднял ее на уровень глаз и глядел на Антона через ручку. – И как же она проявляется?
– Вчера, например, – он напал на сестру. – Влезла в разговор тетя Таня.
Врач поднялся с кресла и подошел к Антону.
– Зачем же ты, Антон, это сделал?
– Затем, что она кикимора! – закричал Антон, да так громко, что врач невольно отступил и запрокинул голову, словно боясь, что на него могут попасть слюни Антона. Тетя Таня отреагировала молниеносно – влепила такой подзатыльник, что у Антона из глаз пошли искры, а в шеи что-то хрустнуло.
– Вот, видите, – сказал дядя Миша и протянул ладонь к Антону, так, словно указывал на того, кто виноват во всех его бедах и бездумных решениях, в том числе решении жениться на тете Тани. Рука напряжена, пальцы плотно прижаты и потрясываются.
– Зачем же так кричать, Антон. У нас так не принято, ты ведь знаешь правила. – Доктор вернулся на рабочее место, залез в ящики под столом, немного пошарил и вытащил красный ежедневник. Сунул ручку в рот, полистал ежедневник, поднял взгляд на дядю Мишу, – а таблетки принимаете?
– Так нет, – растерянно произнес он, – месяц пропили после лечения, как договаривались и прекратили.
– А ведь я говорила, – укоризненно сказала тетя Таня, зло посматривая на мужа.
– Вы должны понять, у меня сейчас нет свободных коек. – Он слюнявил палец и перелистывал листы. – Вот, всё занято.
– Посмотрите еще раз, может все же найдется? Хоть самая захудалая. Нам подойдет даже матрац в каморке, – заискивающе сказала тетя Таня.
Врач пальцем зажал лист и посмотрел на тетю Таню всего несколько секунд, но Антон успел взмокнуть и испугаться за свою жизнь. Ни в машине, ни дома он так не боялся, как в этот момент. Именно таким задумчивым взглядом – что был у врача – смотрят, когда обдумывают важное решение. Антон почувствовал, что в этот момент решалась его судьба. Не тогда, когда его, вместе с чемоданом, затолкали в машину и не тогда, когда он выливал на Настю ил, а теперь. Его судьба, его жизнь в руках этого толстого, маленького врача.
– Ну хорошо, – улыбнулся он. – В пятой палате лежит парень. Он совсем плох, со дня на день должен отдать концы. Ты ведь у нас не из брезгливых? – усмехнулся он, переведя взгляд с тети Тани на Антона.
– А если оклемается? – встревожено спросил дядя Миша.
– То я назову это чудом и побегу в церковь неистово молиться, – он засмеялся, хрюкнул и замолк.
Тетя Таня и дядя Миша переглянулись, кивнули друг-другу, и дядя Миша осторожно спросил у врача:
– Можно как-то ускорить процесс освобождения койки?
Даже не задумываясь он ответил:
– Это как же? – чуть склонил голову.
– Ну, – замялся дядя Миша, – как обычно поступаем, когда нужно место.
– Ты это на что же меня подбиваешь? – спросил он.
Дядя Миша тупо уставился на него, а заем перевел непонимающий и бессильный взгляд на тетю Таню.
– Ну вот что, – Он засунул блокнот в стол, поднялся с кресла и подошел к ним. – Я думаю вы потерпите. Там ждать не больше двух дней. – Он похлопал дядю Мишу по плечу и пошел к двери, – За это время не только койка освободиться, еще мы выбросим одежду покойного из шкафчика и заменим простыни. А пока попейте таблетки, что я выписывал в прошлый раз, они его успокоят, снимут напряжение, сделают безвольным.
Он открыл дверь, встал на пороге и, улыбаясь, указал на выход.
Уже на улице, еще не дойдя до машины, тетя Таня высказала свои возмущения:
– Ну что помог твой друг? – интонация была насмешливая.
– Я не думал, что он такой прогнивший. Всегда же освобождал койки, когда кому-то надо, – рассеяно сказал он.
– Так там не простым людям, не таким как ты. Дурак, правильно про тебя написали. – Она кивнула на стену.
– Ну ладно тебе, поживет пару дней с нами. Чего так не терпится избавиться? – он разблокировал двери машины.
– А ты забыл, что он вчера с Настей сделал? С твоей дочкой, а? А если бы это не грязь была, а нож? – опершись на дверь машины, нервно высказывала она.