— Сразу же. Они с ней просто разово встретились в кафе.
— Хорошо. Жди инструкций.
Я отключился, поднялся и подошел к окну.
Мне нужно было время, чтобы переварить эту ярость и осмыслить встречу, которая казалась немыслимой. Зачем Ардену встречаться с Лаурой Хэдфенгер? Если она не беременна. А если она беременна, и он промолчал?
Я вернулся к столу и вдавил палец в коммуникатор.
— Одер, соедини меня с Арденом. Срочно. — Я перевел взгляд на прикрытые завесой тонировки высотки за окнами. — Где бы он ни был.
— Хорошо, ферн Ландерстерг.
Коммуникатор пиликнул за моей спиной спустя пять минут. Я приблизился к столу и снова коснулся панели.
— Что такого произошло, Торн, что ты общаешься со мной через секретаря?
— Это ты мне расскажи, Арден, что такого произошло, что ты за моей спиной встречаешься с Лаурой Хэдфенгер.
Из трубки донесся смешок.
— За твоей спиной, учитывая, что на ней у тебя глаза Стенгерберга, сделать что-либо невозможно. Я встречался с Лаурой, чтобы сказать, что в случае ее беременности ей грозит опасность, и ей нужно срочно принять меры, чтобы уберечь и себя, и ребенка.
— Она беременна?
— Я не знаю.
Я опустился в кресло.
— Она подпустила тебя к себе, Арден.
— Да, это действительно чудо.
— И ты не взял у нее кровь?
По ту сторону связи воцарилась короткая пауза. Которая, впрочем, ожидаемо прервалась:
— Торн, о чем ты вообще говоришь?
— Я говорю о том, что ты мог привезти мне анализы.
— Ты это сейчас серьезно? Как ты себе это вообще представляешь? Она говорила со мной исключительно потому, что я пригласил ее в кафе. Эта женщина представляет тебя кем-то вроде глубоководного дракона, и если честно, временами я с ней согласен.
— Мне совершенно все равно, кем она меня представляет. Мне важно знать, носит она моего первенца или нет. Ты можешь это сделать, и ты можешь сделать это так, что мы не окажемся в состоянии холодной войны с Раграном. Лаура Хэдфенгер при всех ее странностях чрезвычайно доверчива, и, если ты проведешь с ней определенную работу, она согласится сдать тебе анализы добровольно.
Очередной паузы мне хватило, чтобы просмотреть экономические показатели. Вскользь, конечно, но тем не менее.
— Торн, если она беременна, ей действительно нужна помощь. Ей действительно нужен ты. Почему бы тебе не поговорить с ней нормально?
— Напомни, у тебя дополнительный диплом психолога? — поинтересовался я. — Оставь свои умозаключения при себе и выполняй приказ, Арден. Рядом с ней трется Эстфардхар, это может создать определенного рода сложности, но если она беременна от меня, сложности будут уже у него. Даю тебе отпуск на месяц, Стенгерберг и Мирденхард из внешней разведки сделают все, чтобы тебе было легче работать. За это время у меня на столе должен лежать отчет с результатом исследований ее крови.
— Нет.
Ответ, в сущности, был предсказуем. Потому, что я хорошо знал Ардена.
— Я повторю второй раз исключительно потому, что мы друзья. Мне нужны ее анализы, и их сделаешь ты.
— Эта женщина заслуживает лучшего, Торн. И она совершенно точно не заслуживает того, чтобы все подряд ее предавали. Исключительно потому, что мы друзья, я сейчас с тобой все еще говорю, и мой ответ останется неизменным. Нет.
Я постучал пальцами по столу. Залитый солнцем Хайрмарг казался чужим, как если бы я только что случайно здесь оказался, а не провел в нем всю жизнь.
— Нет, — повторил я. — В таком случае, Арден, ты пойдешь под трибунал.
— Трибунал? — хмыкнул друг. Или бывший друг. Пока что я смутно понимал, кто он для меня, потому что все, что было привычным, осыпалось как под ударом лавины. — В мирное время?
— Что ты знаешь о мире? — поинтересовался я. — Или о том, что сейчас происходит в мире?
— Так расскажи мне, Торн. Поговори со мной нормально, а не приказами.
«Как ты предполагаешь нашу совместную жизнь, если общаешься исключительно приказами?»
«Поговори со мной. Пожалуйста».
Это тихое, совершенно без претензий, прозвучавшее в тот вечер, когда я забирал ее из дома отца после случившегося в ресторане взрывает мир ледяным пламенем. Потому что я-настоящий и я-сидящий в тот момент рядом с ней — мы стоим на противоположных полюсах, но сейчас я снова становлюсь им. До боли сжимаются пальцы от невозможности ее обнять, и что-то похожее раздирает грудь изнутри. Я знаю, что если сейчас позволю это себе, она утонет в моих объятиях, и мир больше никогда не будет для меня прежним.
Она, одна ее просьба, способна была изменить все.
Это я допустил, чтобы это случилось — с ней. Это я приказал мергхандарам стоять за дверями. Не приближаться, чтобы не портить ей праздник.
Потому что попросила она.
Так же, как просила меня снять щиты. И в тот момент, когда я соглашался, я просто представлял себе ее улыбку. Ее счастье. Ее последнюю встречу с однокурсниками в неформальной обстановке, потому что мы оба прекрасно понимали: после официального обручения подобное будет уже невозможно.
Я вспоминаю, и грудь сдавливает, как от нехватки воздуха. Я помню, насколько я был близок к тому, чтобы притянуть к себе эту девочку, чтобы держать ее у самого сердца. И не менее близок к тому, чтобы просто свернуть тому парню шею — без объяснений и разбирательств, просто потому что могу. Потому что он заставил ее через все это пройти. Потому что он ее касался.
Но я смотрю на нее — и даже ярость рассеивается, тает под этим солнечным взглядом. Поразительно, насколько теплыми могут быть глаза. Я никогда не видел таких, и никогда больше не увижу, потому что это меня разрушит. Она меня разрушает — все, к чему я шел столько лет, и делает меня слабым. Именно ее я не смогу защитить, если все продолжится в том же ключе.
Она говорит. Что-то пытается объяснять, но мне не нужны эти объяснения.
Я знаю, что она не виновата, но мне сейчас важно совершенно другое. Мне важно удержать себя на той грани, к которой мы оба подошли. Поэтому когда она замолкает, когда ее последний вопрос — что ты чувствуешь — повисает в воздухе, я говорю:
— Ничего.
Меня понемногу отпускает. Привычный контроль растекается силой по телу, пальцы больше не сводит от желания ее обнимать, пропуская между них длинные светлые пряди. Я вполне способен объяснить, в чем дело, и я говорю то, что должен. Впрочем, когда я это говорю, мне уже не хочется сжимать горло того парня, чувствуя, как хрустят позвонки. Я это констатирую, как факт — и отпускаю.
Сильные чувства не для меня.
Мне они категорически противопоказаны. Когда в тебе живет такая сила, когда ты стоишь у власти, ошибку можно допустить только один раз. Ошибку, которая не повлекла за собой критические последствия, и я ее допустил. Сегодня. Когда позволил ей пойти на этот обед, выпускной, не суть важно.
Сейчас мое сердце бьется ровно, я знаю, что все выясню и во всем разберусь.
Я все решу.
Это главное.
Остальное — подождет.
Реальность оживает голосом Ардена в тот самый момент, когда я в нее возвращаюсь.
— Торн? Торн, все в порядке?
— Все, — коротко отвечаю я.
— Ты замолчал.
— У тебя есть сутки, чтобы принять решение.
Я отключаюсь, не позволив ему ответить. Случай с Арденом — как раз тот самый, в который я слишком глубоко погрузился. Что касается мирного времени, сейчас мы как никогда близко к состоянию холодной войны. Халлоран просто так не оставит то, что начал я, а я не откажусь от того, что считаю важным. Негласное соперничество Аронгары и Ферверна началось задолго до нас, но если в прошлом правящим удавалось изящно обходить острые углы, сейчас это уже не вариант. В Мировом сообществе все равны — в теории — но в любом обществе существует негласный лидер.
Это практика.
Или реальность, в которой все заглядывают в рот Халлорану, потому что гуманитарная помощь и всякие миротворческие течения — это его прерогатива. Я сторонник того, что каждый должен справляться сам, будь то человек или государство. Если постоянно тыкать в нос косточкой, любой виар сложит лапки и будет жиреть, потому что ему не нужна охота. То же самое происходит со странами: буквально.
Гораздо проще диктовать условия тем, кто виляет перед тобой хвостиком за еду.
— Ферн Ландерстерг, — коммуникатор оживает голосом Одер, — через полчаса у вас встреча с Неддгером по внешней экономике. Вы просили напомнить. Документы уже у вас на почте.
— Да, благодарю.
Я открываю файлы, которые мне прислал Неддгер, и внимательно их изучаю. Очень внимательно. Потому что если я прав, с внешней экономикой скоро все будет сложно.
Или, говоря проще, ее не станет.
Глава 8
Ригн Свихт — фервернский аналог Грандвэй. Как это ни парадоксально, но так его называют даже фервернцы, потому что родиной шоу-бизнеса все равно принято считать Аронгару. Или Огненные земли, если заглядывать далеко в прошлое, плясать и петь гораздо веселее там, где тепло. Там, где суровый климат вынуждает исключительно охотиться и строить утепленные дома, не до развлечений.
Все это осталось в прошлом, в далеком прошлом, но переливающийся огнями ледяной кристалл театра, в действительности напоминающий кусок льда, раскаляющийся изнутри, всего лишь второй в мировом рейтинге.
Солливер роскошна в длинном вечернем платье, мех на ее плечах подчеркивает плавные контуры женской фигуры. Лиф слегка присобран, и под струящейся тканью снова нет белья. Это платье, честно говоря, белья и не предполагает, главное его украшение — переливающаяся ткань, напоминающая жидкий металл.
Я заметил, что она тоже любит холодные цвета, и в этом мы с ней удивительно совпадаем.
Из флайса на ВИП-парковке я выхожу первым, и сразу же начинаются вспышки. Журналисты, которых сюда допустили, проверены с головы до пят, да если говорить честно, все проверены с головы до пят. Все здание Ригн Свихт от первого и до последнего квадратного метра проверено моей службой безопасности, поэтому безопасно здесь настолько, насколько вообще возможно.