Я подаю Солливер руку, и она ее принимает.
Теперь под вспышками мы идем вместе. Над этой парковкой растянут купол, поэтому температура здесь такая же, как внутри, тем не менее в ВИП-холле у меня забирают пальто, а у Солливер — ее меха.
— Роскошно выглядишь, — говорю я.
— Благодарю.
Она окидывает меня взглядом. Этой женщине не нужно даже ничего говорить: Солливер Ригхарн знает, как смотреть на мужчину так, чтобы слова были лишними. На ее пальце красуется кольцо — к счастью, с ней все оказалось гораздо проще, чем с Лаурой Хэдфенгер. Настанет тот день, когда это имя окончательно сотрется из памяти и станет чем-то незначительным, как первый всплеск пламени, который случился у меня в колыбели.
Я этого не помнил, лишь по рассказам отца мог восстановить картину разрушений: няне повезло, что она успела выскочить за дверь, а следом в детскую ворвались мергхандары. Комната была полностью покрыта льдом, а в центре полыхающей ледяным огнем кроватки надрывался от крика я. Полностью покрытый защитившей меня чешуей.
Это произошло в тот момент, когда врачи решили, что я совершенно стабилен и пламя, которое заставляло мою мать носить ослабляющие пластинки, отступило до лучших времен. С меня сняли все датчики, а спустя несколько дней произошел выброс.
Именно поэтому я был склонен думать, что Лаура Хэдфенгер не лжет. Несмотря на то, что в нашем первенце была только моя сила, вряд ли она могла бы быть беременной от меня без последствий даже на ранних сроках. Особенно учитывая, что она — самая обычная женщина.
— Какая красота! — произносит Солливер, и в голосе ее действительно искреннее восхищение.
Она опускается в роскошное, обитое золотым бархатом кресло, которое я чуть отодвигаю для нее, разглядывает высокие прозрачные потолки. Освещение здесь построено таким образом, что наверху над нами по ощущениям раскинулось звездное небо, усыпанное искрами звезд. Разогревают Ригн Свихт только они, и, пожалуй, обивка кресел в ВИП-ложах. В остальном это царство льда, даже сцена напоминает каток.
Я едва успеваю об этом подумать, когда слышу голос Стенгерберга, как сейчас: «Лаура Хэдфенгер пострадала во время тренировки».
О том, что случилось со мной в детстве, никто не узнал, кроме моей семьи и посвященных. И точно так же никто не узнает, что я почувствовал в ту минуту.
— Ты здесь впервые? — интересуюсь я, опускаясь в свое кресло.
— В ложе правящего? — она смеется. — Разумеется.
Солливер из тех, кто привык к красивой жизни, а рядом со мной у нее будет все. Рад, что нас это взаимно устраивает, и еще больше рад, что она не напоминает о своей карьере — хотя казалось бы, она должна. Мне интересно ее разгадывать, потому что в ней есть определенная логика. В Лауре Хэдфенгер логики не было. А если быть точным, в ней была антилогика.
— Значит, сегодня у нас Тавархарт. — Она открывает программку на выдвижном планшете, смахивает голограмму с исполнителями — и тут же закрывает. — История семьи изгоя.
— Не любишь спойлеры?
— Странно было бы искать спойлеры в исторических событиях, — Солливер снова улыбается.
Одна из знаковых историй иртханов из Времен Погасших костров. Это очень странная эпоха, с одной стороны — переломная, именно тогда иртханы захватывали власть на земле, а драконы только учились им подчиняться, или, если быть точным, привыкали к тому, что появились человекоподобные хищники, справиться с которыми им не под силу. Тогда все земли были залиты кровью, иртханов, драконов, людей, но власть иртханов уже стала безгранична. Не случись той эпохи, возможно, мы до сих пор жили бы под землей, а все старания шаманов Пустынных земель пошли бы прахом.
Любую эпоху, любое действие и любого правителя можно рассматривать с двух сторон. Тавархарт был сыном того, кто уничтожал драконов во имя собственной силы. В те времена, когда костры над полыхающей землей только-только начинали гаснуть, семью судили по звериным законам. Отца и мать казнили, старшего брата тоже. Мальчика было принято решение не убивать, а отправить в пустоши без еды и питья. Без оружия и снаряжения.
Он выжил.
Мало того, что выжил, так еще и основал поселение на берегу океана, на месте которого сейчас находится Хайрмарг.
— Ты так хорошо знаешь историю иртханов?
— Я предпочитаю знать историю от и до. Без нее сложно понять настоящее.
Слышно рычание дракона. Пока еще тихое — знак того, что скоро начнется представление. Оно проносится по залу, эхом отражаясь от стен и затихая окончательно.
— У тебя высший балл по проходным экзаменам в школе, — говорю я. — Как так получилось, что ты отказалась от предложений ХГУ и НШМБ?
— В Ниргстенграффскую школу международного бизнеса я не пошла, потому что отец считал это слишком простеньким для меня. А в ХГУ уже почти отдала документы. — Солливер постукивает пальцами по подлокотникам. — Ну а потом случилось непредвиденное, Торн.
Она бросает короткий взгляд на меня, а после снова рассматривает сцену, ее руки расслаблены, нитка браслета обхватывает изящное запястье и стекает на подлокотник. Я не слышу в ее голосе напряжения, скорее, чувствую его на уровне звериных инстинктов, и оно возрастает с невиданной силой в тот момент, когда Солливер произносит:
— Я влюбилась.
Второе рычание почти полностью поглотило ее слова. Но я их хорошо расслышал — на слух иртханы никогда не жаловались, а я и подавно.
«В него».
Про него я знал все, он учился в ХГУ. На втором или на третьем курсе, такой же никчемный, как тот, кто согласился на сделку с Эллегрин. У них с Солливер завязался роман, он увлекался свингерством. В ту зиму, когда она должна была поступать, это все и случилось. Продолжалось недолго, около двух месяцев, пока об этом не узнал ее отец. Солливер отправили в Аронгару, где она училась в Зингсприде, на юридическом. Параллельно делая карьеру модели, но с этим ее отец уже ничего не смог поделать. В Аронгаре у него связей не было.
— Спорим, ты сейчас перечитывал мое досье?
От взгляда в упор ненадолго стало не по себе.
Не потому, что она смотрела мне прямо в глаза, как могла бы смотреть драконица, а потому, что она тоже меня читала. В собственном ритме, но гораздо легче, чем мне бы того хотелось.
— Что с того?
— Досье иногда лгут, Торн, — она усмехнулась.
А потом отвернулась, как раз в тот момент, когда рычание дракона возвестило о начале представления.
Постановка развивалась с художественными допущениями, но в целом сюжет был достаточно близок к историческим событиям. Драматизма добавляли с помощью таких трюков, как, например, крик Тавархарта на казни семьи:
— Я выживу лишь для того, чтобы уничтожить вас всех!
Сейчас, спустя столько лет было сложно просчитать, могло ли такое быть в реальности, а летописи об этом умалчивали. Я был склонен считать, что нет. Тем не менее он не просто выжил в ледяных пустошах, где не под силу выжить даже взрослому (как считалось), он построил свою империю, которая существовала еще несколько столетий после его смерти. И он действительно залил кровью тех, кто был причастен к казни его семьи, их земли.
За ним шли, его уважали соратники и боялись враги.
Он расправлялся с предателями, не глядя на имена и ранги, даже если они входили в его самое близкое окружение. Одним из знаковых событий в его истории считалась казнь родителей его первой жены, которые были замешаны в заговоре Трех Земель. Когда она отказалась на это смотреть, он сказал, что отправит ее к ним.
— Ужасный человек, — произнесла Солливер, когда снова вспыхнули светильники, и объявили антракт.
Зал шумел, растекаясь по многочисленным лестницам и холлам Ригн Свихт.
— Он не человек.
— Он иртхан, знаю, — она повернулась ко мне, — но это совершенно его не оправдывает.
— Ему не нужны оправдания.
Она пожала плечами.
— Мне казалось, мы обсуждаем то, что происходит на сцене.
— Так и есть. Оправдания ищут те, кто считают себя неправыми.
Солливер подперла пальцами подбородок:
— По большому счету, ему совершенно без разницы, прав он или нет.
— Ты так считаешь?
— Я в этом уверена, — она кивнула. — Помнишь слова его жены: он дал мне пощечину, когда я просила не убивать их. Я просила не за своих родных, а за свой народ.
— Это очень вольная вариация ее слов.
— Разве?
— В оригинале они звучали так: я просила не убивать их, и он ударил меня по лицу. «Они не заслужили прощения», — сказал он, и не изменился в лице, когда я произнесла: «Я прошу не за отца и за мать. За народ, который живет на их землях».
Солливер подняла руки:
— Сдаюсь.
— Совершенно на тебя не похоже, — хмыкнул я.
— Возможно, я просто читала вольный пересказ.
— Иногда вольный пересказ ключевым образом искажает смысл того, что случилось.
— Но ни коим образом не отменяет сути поступка. Он заставил ее смотреть на казнь матери и отца, хотя сам пережил подобное.
— Если бы она не пошла смотреть, это значило бы, что она на их стороне.
— Совершенно точно нет.
— Да.
Солливер приподняла брови:
— Тебе знаком смысл слова «дискуссия», Торн Ландерстерг?
— Он заключается в обмене экспертными мнениями.
— Он заключается в самой дискуссии, — она указала на сцену. — При том, что я все равно останусь при своем мнении, а ты при своем. Странно, что об этом тебе говорю я.
— Остальные боятся.
Уголки ее губ дрогнули.
— Ты так и не рассказала, в чем именно солгало досье.
Солливер отвернулась, улыбаться тоже перестала.
— Он был влюблен в свою однокурсницу, которая встречалась с другим. Однокурсница была не промах, и хотела присвоить себе сразу двух парней, но поскольку второй ее парень, в которого была влюблена уже она, был против такого расклада, она придумала всю эту многоходовку со свингерством. Надеялась, что со временем сможет уболтать своего парня на то, что я там лишняя, мой парень надеялся, что однажды она поймет, что он лучше — в том числе и в постели, а я надеялась, что он влюбится в меня и забудет ее. Этот круговорот идиотов в природе продолжался бы еще долго, есл