Кроме того, что сейчас держит ее за руку.
Уже за одно это я готов его убить.
Крышку ноутбука спасает только литье, это «Верт», а «Верт» знает, что делает.
К счастью для всех, у меня звонит телефон. К счастью для всех, это Арден, и он набрал меня первым.
— Я у тебя в приемной, а твоя Одер меня не пускает.
«Моя Одер» никогда никого не пустит, если я сказал: «Не беспокоить».
— Одер, — вдавливаю палец в коммуникатор, — пропусти.
Арден выглядит так, словно не спал пару дней. В моих мыслях это звучит особенно забавно. Я забываю о том, когда вообще спал — мой мозг напоминает искусственный интеллект, генерирующий новые нейронные связи беспрестанно.
— Я хотел переговорить с тобой лично, — он без приглашения опускается в кресло.
— Хотел — говори.
Арден смотрит на меня в упор.
— Да, ты действительно сильно изменился.
— Действительно, — я киваю. — Полагаю, ты за инструкциями?
Он качает головой.
— Торн, я не должен был туда ездить.
— Это правда.
— И за это я прошу прощения. За то, что не предупредил тебя. Но этой девочке нужна помощь, а не психологический прессинг. И уж тем более…
— Предоставь мне, — я выделил последнее слово, — решать, что нужно делать матери моего ребенка. Или женщине, которая больше не имеет ко мне никакого отношения.
— Ты ведь не считаешь, что она беременна. — Арден покачал головой. — Совершенно точно не считаешь. Иначе бы мы сейчас не говорили с тобой, по крайней мере, не об этом.
— Я уже спрашивал, как считаешь ты. Ничего вразумительного от тебя не добился.
— Потому что я не знаю. — Арден разводит руками. — Я был рядом с ней два раза, и оба раза чувствовал пустоту. Она как чистый лист, Торн. Для гормонального фона — серьезной перестройки, еще рано, но…
— Вот поэтому ты поедешь туда и сделаешь то, о чем я тебя прошу.
— Я поеду туда потому, что ты хочешь меня наказать. — Арден подается вперед. — Потому что я поехал туда, не спросив твоего разрешения. Позвони ей, поговори с ней нормально. И я сделаю для вас все, что в моих силах.
Ноутбук закрыт, но перед глазами все равно пальцы Эстфардхара на ее запястье. Улыбка Лауры, которую я помню так хорошо.
— Я попрошу Одер забронировать для тебя ВИП-переход на завтра. Что касается остального, сегодня вечером проведем небольшую встречу со Стенгербергом и Мирденхардом.
Арден качает головой. Я помню его мальчишкой, с которым мы вместе проходили полосу препятствий на полигоне. Помню, как он пытался перекинуть мне текст по философии, потому что я вместо подготовки всю ночь провел на тусовке в клубе.
— Нет, — говорит он. — По поводу этого мой ответ останется неизменным, Торн.
Этот мальчишка — в прошлом. В настоящем передо мной военный врач, который отказывается исполнять приказ. В первую очередь. Поэтому сейчас я снова касаюсь коммуникатора:
— Одер, пожалуйста, сообщи Стенгербергу об аресте Ардена Ристграффа.
Я отключаюсь раньше, чем тишина в приемной станет слишком говорящей. Впрочем, гораздо более говорящей кажется тишина, которая ледяной пустыней растянулась над моим столом. В эту долгую паузу я думаю о том, как забираю Лауру Хэдфенгер из Раграна, и как закрываю границы Ферверна.
О том, как она кричит подо мной, и о том, как мои рейтинги в глазах избирателей падают ниже уровня подземных пещер. Но это — именно то, что заставляет (или помогает?) вытолкнуть из себя совершенно нормальный выдох, проглотив рваный.
И жестко посмотреть Ардену в глаза.
Я думал, что знал о пустоте все, но я ошибался. Чем дальше — тем больше. После ареста Ардена не она заполняла меня, а я заполнял ее. Собой. Делами. Заседаниями. Тренировками на пределе сил.
Строительство бассейна уже шло, но с того дня я ни разу не появился в резиденции. О Верраже не спрашивал и не хотел знать. Потому что чувствовать тоску своего дракона (когда я в последний раз его чувствовал) было гораздо проще, чем этого маленького зверя. Я уже сто раз проклял тот день, когда согласился перевезти его в резиденцию — а главное, сто раз проклял тот день, когда взял Лауру Хэдфенгер с собой в Ниргстенграфф.
Все в ней шло вразрез с теми чувствами, которые я пытался заставить себя испытывать, меня бросало из крайности в крайность с такой силой, что впору было писать заявление об отставке.
Но я был бы не я, если бы так просто сдался.
От Доррентхайна пришло официальное уведомление о том, что процесс выхода Ферверна из Мирового сообщества одобрен, а это значило, что начинаются долгие несколько месяцев бюрократических проволочек. В течение которых у меня будет возможность отозвать свое решение.
Отзывать решение я не собирался.
Равно как не собирался подавать в отставку.
Не из-за нее. Не из-за этой маленькой лживой твари, игравшей все это время со мной.
«Ты мое прошлое, будущее и настоящее».
Ее прошлое, будущее и настоящее было перечеркнуто той ночью, а следом — переездом к Эстфардхару. Если с первым я еще мог бы справиться (возможно, спустя долгие годы), со вторым — нет. Арден не ошибся, когда сказал, что будь она на самом деле беременна, наш разговор был бы иным. Точнее, его бы попросту не было.
Сейчас Лаура Хэдфенгер жила с Эстфардхаром, и я наблюдал за их милой «семейной» идиллией. Она собралась за него замуж.
Замуж.
Если харргалахт можно было оправдать попыткой спрятаться от меня, то замужество — определенно, нет. Впервые во мне проснулись такие темные чувства, справиться с которыми было не под силу даже мне. Признаюсь честно, я больше не пытался.
— Ферн Ландерстрег, ферн Бермайер сейчас проводит заседание, — произнесла Одер. — Оно продлится еще около получаса, как только он освободится, его секретарь свяжется со мной.
— Благодарю.
Полчаса не срок, я и так ждал слишком долго.
На экране маячил открытый отчет от Стенгерберга, а точнее, два отчета. Один из них касался Эстфардхара — на снимках они с Лаурой выходили из Дворца регистрации. Этому отчету было уже несколько дней. Второй Стенгерберг отправил сегодня.
В пустошах близ Ниргстенграффа спустя столько времени были обнаружены обрывки плаща Лодингера и кровь. Все, что от него осталось — экспертиза подтвердила, что это именно его кровь. Оставалось только догадываться, каким образом он забрался так далеко — за семнадцатый круг, но психам везет. Они действуют на каких-то внутренних энергетических ресурсах, нормальному существу не подвластных.
Если вспомнить Гранхарсена — того, что промыл мозги возглавлявшему в те годы Ферверн иртхану — он добрался до глубоководных фервернских драконов, приближаться к которым — чистейшей воды самоубийство. Он не только приблизился, он вливал себе их кровь. При этом действовал с филигранной осторожностью во всем остальном, и именно поэтому продержался так долго.
Будучи одержимым идеей создать единую нейросеть драконов и подчинить их себе. По всему миру.
Когда после его смерти вскрыли его компьютер и его наработки, у фервернских ученых волосы встали дыбом. Потому что чисто теоретически это было реализуемо. Поскольку все драконы связаны между собой — это научно доказанный факт — объединить их через один мегамощный приемник, или попросту говоря, ретранслятор, суперхищника, было сверхзадачей. Тем не менее, задачей разрешимой, с ужасными для всего мира последствиями. Если сосредоточить власть над всеми драконами в руках кого бы то ни было, даже относительно адекватного, это неизменно приведет к жутким последствиям. Не говоря уже о том, к чему мог привести такой инструмент в руках Гранхарсена.
Я лично изучал его наработки, когда пришел к власти — и распорядился их уничтожить. Потому что гениальная схема управления драконами через нейросеть — прямой путь к уничтожению мира. Потому что схема Гранхарсена была рабочая.
Полчаса — действительно не срок, коммуникатор пискнул раньше, чем внутренние часы заставили меня вернуться к обозначенному времени.
— Ферн Ландерстерг, ферн Бермайер на связи, — коротко проинформировала Одер перед тем, как нас соединить.
— Ферн Ландерстерг, добрый вечер.
— Добрый день, — к делу я пришел без предисловий. — Существует прямая вероятность того, что в Мериуже скрывается женщина, решившая вывезти из Ферверна моего первенца и наследника.
— За нас, — произносит Солливер. И кажется, что ничего не было несколько дней назад, но оно было.
Ее слова действительно подтвердились, но она ни жестом, ни взглядом, ни мимолетным вопросом не проявляет интереса к тому, что тогда произошло в ложе. Блики играют в гранях ее украшений, и наш ужин снова видят все. По сути, уже без разницы, потому что завтра — наша официальная помолвка.
Никто не будет задавать вопросов, потому что официальная в данном случае ключевое. Никому не нужна красивая история любви Солливер Ригхарн и Торнгера Ландерстерга, все понимают, что это — чистейшей воды политика. И так будет всегда.
— За совместное будущее, — я поднимаю бокал.
Она улыбается и слегка касается губами краешка. Я замечаю, что она вообще не пьет. Это было видно и по прошлому нашему выходу, и сейчас. Бокал рядом с ней стоит, как украшение для живой ленты в соцсетях или для фото. Иногда для того же самого она берет его в руки, но в остальном — Солливер не пьет. И я понимаю, почему.
Если однажды отравилась водой из рук любимого человека, впоследствии всегда будешь сгорать от жажды.
Бермайер сообщил, что вынужден провести внутреннее расследование, после чего с радостью пригласит меня или моих специалистов для того, чтобы они могли взять анализы. На этом мне и стоило бы успокоиться, но спокойствия нет. Я могу отправить туда врача, заменившего Ардена на его посту, но я не хочу.
Я хочу присутствовать там лично.
Смотреть ей в глаза. Хочу смотреть ей в глаза, когда она поймет, что если мне понадобится, я найду её даже на краю света. И никакой Эстфардхар не встанет у меня на пути.
— Торн, — Солливер напоминает о себе, — давай убежим отсюда.