— И ты бы стал меня слушать? — усмехается он. — После того, как я просил тебя не высылать меня из страны, а ты просто вышвырнул меня за дверь?
— Если бы ты сказал, что Ингрид нужна защита…
— Не Ингрид, — он судорожно вздыхает, ссутуливается в кресле и разом становится старше лет на десять. — Оррис. Она жива. И, вероятно, она у них.
Если что-то в этой жизни еще могло меня удивить, это только что было озвучено.
— У кого? — уточнил я. — У тех, кто пришел к тебе с предложением?
— Если бы. У тех, кто запретил говорить с тобой на эту тему. Сразу после того, как на меня вышли представители оппозиции и случилась первая встреча — на которой меня просили выступить противником твоей реформы, со мной связались. Это была очень странная связь, не оставившая ни следа на моем ноутбуке, подтвердить которую я никак не мог. Звонок в мессенджере исчез без следа. Они сказали, что, если я хотя бы слово скажу об этом, Оррис умрет. Мгновенно. И как бы крута ни была твоя служба безопасности, они все равно узнают о моем проколе раньше, и никто не сможет ей помочь. Я все время пытался понять, какой им от этого толк, и не мог. Если они хотели, чтобы я работал с оппозицией, все это было слишком сложно.
— Значит, тот, кто вышел с тобой на связь от партии оппозиции, шантажировал тебя не совсем честным делом? А впоследствии — некто неизвестный — жизнью Оррис?
— Да.
Я касаюсь наушника.
— Роудхорн, проверьте того, с кем встречался Хэдфенгер. Выясните, кто он, когда примкнул к партии противников реформы. Срочно. Передай информацию Крейду и поставь ее в приоритет.
— Сделаю.
Отключаю связь и смотрю на сидящего передо мной старика — сейчас его по-другому даже язык не поворачивается назвать.
— Рассказывай, — говорю ему. — Все. Подробно. Как так получилось, что ты женат повторно при живой жене?
— Живой… — он усмехается, а потом опускает глаза. — Мы не планировали второго ребенка. Мы с Оррис не слишком-то преуспели в жизни в тот момент. Чтобы ты понимал, у нас был Даргел, но дела шли не очень, моя практика не раскачивалась, ее работа секретарем закончилась, когда начальник полез ей под юбку. Когда ее уволили, с деньгами стало совсем туго.
— Тогда тебе подвернулось дело того хакера?
— Да. Набл с ним, — Хэдфенгер махнул рукой. — Я взялся за него не из-за взятки, та сумма была ничтожно маленькой, чтобы ради нее рисковать. Я взялся за него, потому что не было ничего другого.
— Ничтожно маленькой? — я хмыкнул, глядя на сумму с шестью нулями.
— А это не взятка. — Хэдфенгер обхватил себя руками, как если бы его знобило. — Точнее, все так подумали — могли подумать. Именно тогда я понял, что оппозиционеры никак не связаны с теми, кто обещал убить Оррис.
Это пока что открытый вопрос.
— Потому что они не знали, что это — ее гонорар.
— Гонорар за что?
— Клинические испытания. — Юргран снова посмотрел мне в глаза. — Нам предложили принять участие в клинических испытаниях нового препарата. Точнее, ей предложили. Нужны были женщины. У нас были долги. Кредиты. Даргела собирались отчислить из садика, потому что мы просрочили оплату на два месяца. Она согласилась. Она пошла на эти набловы испытания, потому что иначе…
Он сделал паузу, потом продолжил.
— Вот только она не знала, что беременна. Мы предохранялись. Срок был слишком маленький, анализы ничего не показали — или нам нарочно об этом не сообщили, но суть в том, что когда Оррис прошла курс, выяснилось, что она на втором месяце.
Желание придушить его своими руками я подавил.
— До того, как тебе начали угрожать жизнью Оррис, — сказал я очень тихо, — прошло много времени. В частности, когда ты отправлял мне резюме своей дочери — и ничего об этом не сказал.
— О чем я должен был сказать?! Лаура — нормальная девочка, у нее все в порядке со здоровьем, я…
— Она становится иртханессой, — я подался вперед, и Хэдфенгер резко отпрянул. Вжимаясь в спинку кресла, затравленно посмотрел на меня. — Что за препарат?! Где проходили испытания?! Где сейчас Оррис?
— Я… — он открыл рот и снова его закрыл. — Я…
Я сжал ладонь, в которой под чешуей заструилось пламя, в кулак. Перчатка недолго продержится, если прямо сейчас не взять себя в руки.
— Лаура знала об этом?
— О чем? — переспросил он. — Об испытаниях?! Разумеется, нет! Оррис в коме с самого дня родов, и я думал… я решил, что так будет лучше…
Я поднялся. Шагнул к нему, и в этот момент снова пиликнул наушник.
— Ферн Ландерстерг, откройте, пожалуйста, ссылку.
Ссылка от Роудхорна на моем смартфоне вела на соцсеть. Я коснулся ее, и динамик ожил знакомым голосом:
— Всем привет. Меня зовут Лаура Фил, но когда-то я была Лаурой Хэдфенгер. Хэдфенгер — фамилия, которую дал мне отец, но с некоторых пор я больше ей не являюсь. С того дня, как я отказалась выходить за Торнгера Ландерстерга, моя жизнь превратилась в череду переездов и бесконечных интриг.
Светлые волосы, без укладки, растеклись по плечам, по больничной рубашке.
За спиной — палата.
И взгляд — прямо мне в глаза.
В грудь словно ударила Ледяная волна, а следом за ней — собственное пламя. Пламя, которое поднималось по позвоночнику, разрастаясь внутри, мешая дышать нормально, не превращая изнутри в лед, а интоксикацией отравляя каждую клетку тела.
— Когда-то я думала, что все это возможно только в приключенческих фильмах и книгах. Несколько месяцев назад я была одной из самых обычных студенток: я заканчивала Хайрмаргский Государственный Университет по специальности «Экономика и маркетинг». Я строила планы и думала о том, куда отправлять свое резюме, когда получу диплом. Меня пригласили на кастинг в шоу «Эрвилль де Олис»: это было моей мечтой долгие годы. Моя мама хотела стать Соурской чемпионкой, но получила серьезную травму. Обо всем этом мне рассказал отец. Так же, как и о том, что она отдала за меня свою жизнь — когда встал выбор между спасением меня и ее, она выбрала меня. Точно так же я сейчас выбираю своего ребенка.
После всего, о чем мы только что говорили с Хэдфенгером, слышать это вдвойне сложно, а желание придушить застывшего в кресле ее отца становится еще сильнее. Впрочем, после всего отцом его назвать сложно. Чьим бы то ни было, не только ее.
— Я узнала о том, что беременна, когда уехала из Ферверна. Я уехала из Ферверна, потому что не могла дольше оставаться с мужчиной, которому нет до меня никакого дела, и до которого я пыталась достучаться всеми возможными способами, пока не сдалась. Однажды я сдалась. Но больше не сдамся.
Если собственное пламя отравляет кровь, то эти слова падают в нее как раскаленные камни. Один за другим.
— В Рагране я хотела начать новую жизнь. Я хотела просто жить, спокойно выносить и родить своего малыша, увидеть его первую улыбку, подержать на руках — тогда как его отец счел меня недостойной быть матерью и прислал ко мне тех, кто должен был принудительно вывезти меня в Ферверн. Мне помогли этого избежать, но у этой помощи была своя причина.
Если бы я не знал, что это невозможно — на мне с детства не работает никакое ментальное воздействие — то подумал бы, что это именно оно. Иначе объяснить то, что я не могу отвести взгляда от ее глаз, было сложно. Впрочем, уже в следующий миг у меня получилось: Лаура неосознанным жестом поправила волосы, и взгляд скользнул за тонкими пальцами, которые она сцепила на столике-подставке, вмонтированном в подлокотник больничной койки.
— Спецслужбам Раграна было выгодно держать меня при себе, когда они узнали о моем положении. Они убили девушку, которая могла выдать мое состояние — ее звали Лари Эрро, и у нее была своя студия танцев. Когда власти Раграна решили, что им выгодно отдать меня в Ферверн, мне снова помогли бежать — на этот раз в Аронгару. Чтобы на следующий день прийти за мной с целью уничтожить меня и мою Льдинку. Так я называю ту, кого уже сейчас люблю больше жизни.
«Так я называю ту, кого уже сейчас люблю больше жизни».
В этих простых словах не было драмы или надрыва, да по большому счету, в них не было вообще ничего, за что можно зацепиться — и именно этим они цепляли. Спокойствием, уверенностью и простой незамысловатой искренностью признания в любви тому, кто еще не родился.
— Сейчас я нахожусь в закрытой клинике, и мне предлагают инсценировать собственную смерть, чтобы избежать международного конфликта. Я не хочу международного конфликта. Я не хочу больше жертв. Я беременна первенцем главы Ферверна, и у меня хотят отнять мою жизнь и моего ребенка. Поэтому я сейчас обращаюсь ко всем, кто меня видит и слышит. Ко всем, кто только готовится стать матерью или отцом, или уже стал. Я просто хочу жить и растить свою дочь. Помогите мне избежать участи безвольной куклы политических интриг.
Пламя в моей крови перестало жечь, и неудивительно: сейчас оно кристаллизовалось льдом, застывая прямо в венах. Хорошо, потому что то живое, что было во мне несколько секунд назад, сейчас способно было уничтожить не только Зинспридское побережье, но и изрезать весь город льдами и снегом.
— Помогите мне вернуть мою жизнь и свободу. Поддержите меня в сети — чем больше людей узнает правду, тем больше шансов, что меня и Льдинку не разлучат. Я отправляю это видео, и я не знаю, сколько оно просуществует. Но надеюсь, достаточно, чтобы мою историю узнал мир.
Лаура потянулась вперед, и выключила камеру, но даже в черном прямоугольнике, который сейчас перечеркнул дисплей, я по-прежнему видел ее лицо.
А вот мое, судя по всему, было страшным, потому что Юргарн Хэдфенгер — стоило мне к нему повернуться, отпрянул, наткнулся на кресло и только чудом, уцепившись за спинку, не свалился в него.
— Торн…
— Собирайся, — очень спокойно сказал я. — Ты возвращаешься в Ферверн.
— Ты не имеешь пр…
Я вплотную шагнул к нему, и его голос оборвался.
— Ты поедешь в Ферверн. Ты и твоя семья. Поедете по своей воле или под арестом. Решать тебе. Роудхорн, — я коснулся наушника, — проследите за тем, чтобы семья Юрграна Хэдфенгера через час была в Хайрмарге.