Любовь моя, Лилия…»
Звезды так далеко.
В тусклом свете фонаря, без опоры, писать желание было тяжело. Мы смеялись, мужчины подставляли спины. Я вывела на клочке бумаги «Дай мне узнать о Рейнаре», прикрепила записку к подкладке. Генри Кастелрой помог Эдит зажечь фитиль ее фонарика, следя за тем, чтобы она не поранила пальцы. Огонек дрожал, отражаясь в блестящих глазах девочки.
– Ну, давай: раз, два, три!
Купол раздулся, Кастелрой разжал ладони. Фонарь взмыл, но, поднявшись выше наших голов, замер в воздухе, потом стал медленно оседать, пока не упал в траву; огонек погас.
Повисло неловкое молчание. Эдит заплакала:
– Так значит, я теперь никогда-никогда не стану актрисой?
– Эдит, ну что за глупости. Ты станешь кем захочешь, – поддержала Аврора, но девочка продолжала горько рыдать.
Не выдержав, я подошла к ней:
– Хочешь, отдам тебе свой фонарик? Только оставь, пожалуйста, мое желание. Можно прикрепить еще одну записку.
Аврора мягко меня отстранила:
– Спасибо, Энрике, но моей дочери пора спать. Франц, проводи ее, – обратилась она к дворецкому. Тот поднял закричавшую девочку на руки и, не обращая внимания на пинки, унес ее в дом.
Я изумленно посмотрела на Аврору. Улыбнувшись, та пояснила:
– Не стоит потакать любому желанию ребенка. Иначе потом он сломается от болезненных уроков, которые преподаст жизнь.
Казалось, не было ничего общего между этой сосредоточенной женщиной и той задорной, озорной девушкой, что вчера ворвалась в кабинет и повисла у Алана на шее. Меня поразил и озадачил такой контраст. Но в следующую секунду Аврора рассмеялась и по-детски всплеснула руками:
– Давайте зажжем наконец фонарики и отправим их к нашим звездам!
Звезда Авроры называлась «Эрк», изображалась в виде прекрасного юноши с арфой. Это его мелодии мы слышим во снах, а проснувшись, забываем.
У меня была Элсир, девушка с повязкой на глазах. Она думает, что окружающая ее темнота и есть весь мир, поэтому страдает от одиночества. У Эдит – Мули, птица с красными перьями, которая рождается в огне заката и умирает в пламени восхода.
Беловолосая и печальная Салой с зеркалом в руках – у Алана. Она молода и прекрасна, а ее отражение все в морщинах.
У Роберта Коррика и Марии оказалась одна звезда, четырехликая Савин. Северянам она кажется ребенком, южанам – древней старухой; на восток Савин смотрит глазами невинной девушки и окидывает запад взглядом страстной женщины.
Остальные: старик с мальчиком и Генри Кастелрой – не признались, под какими звездами родились.
Все сосредоточились на собственных фонариках, а я медлила, наблюдала. Купола наливались жаром, огоньки трепетали, по земле ползли причудливые тени.
– Да что ж это такое! – воскликнул Коррик, когда его фонарь, зависнув в воздухе на несколько секунд, пошел на снижение.
– Руки-крюки, – засмеялась Мария.
Но тут и ее фонарик, поднявшийся выше остальных, стал падать. Роберт Коррик ухмыльнулся. Увы, но и остальные отправленные к небу желания до своих звезд не долетели.
– Ветра вроде бы нет, да и зажгли мы правильно, – Генри Кастелрой пожал плечами.
– Думаю, дело в фонарях, господа, – подал голос дворецкий. – Приношу свои извинения. Видимо, партия оказалась бракованной.
– Не страшно, – махнула рукой Аврора. – Сделаем это на следующей встрече. А что насчет пряток?
Боясь замерзнуть, мы отказались от игры и уже собирались покинуть сад, как вдруг Алан привлек всеобщее внимание:
– Энрике, почему же ты не зажгла фонарь?
– Но ведь все они сломаны… Фонарь все равно не взлетит, – растерянно ответила я. Но добавила, прочитав в глазах остальных любопытство. – Хорошо, можно попробовать.
– Я помогу, – Алан встал за моей спиной, скользнул ладонями вниз по рукам, провел большим пальцем по левому запястью, немало меня смутив. Затем занялся фонариком. Помог мне расправить его, поджег фитиль.
– Отпускай!
Я разжала руки. Фонарь даже не поднялся, сразу стал медленно падать, спускаться к земле, оставляя шлейф гари. Огонек дрожал, готовый вот-вот угаснуть.
– Вот видите…
Было обидно, хотя на удачу я и не рассчитывала.
Ветер налетел внезапно, ударил в спины. Мария испуганно охнула, когда ее густые волосы упали на лицо. Фонарь дернулся, устремился вверх. Ветер подхватил его, завертел как игрушку, поволок вдоль крыши, затем поднял на уровень труб, потом еще и еще выше. Все застыли в изумлении. Когда фонарик превратился в едва различимую точку в небе, Алан сказал:
– К самой звезде.
Коррик присвистнул:
– Ничего себе! Вы, верно, загадали что-то особенное.
– Нет, я загадала…
– Шшш, молчите! Иначе не сбудется.
– Не думал, что такое бывает. Такой ветер… – удивленно пробормотал старик. Еле слышно, но я почему-то обратила внимание.
Мальчишки рядом с ним уже не было.
Кто-то положил теплую руку мне на плечо. Я обернулась, но никого не увидела. Странное ощущение не исчезло, тепло ползло по спине, пощекотало шею. Стало не по себе: все смотрели на меня со странным выражением, словно чего-то ждали.
Тепло переместилось, опоясало мою грудь, ткнулось в ладонь. После недолгого замешательства я рискнула опустить голову.
Змея!..
Ее гибкое тело сомкнулось вокруг моей груди. За спиной, перекинутый через плечо, покачивался хвост, а чешуйчатая головка наматывала круги вокруг моей кисти, щекотала раздвоенным языком.
Я закричала, затряслась от страха. С детства боялась змей. Накатила тошнота, мысли стали спутанными, в глазах появились белые точки: такое бывает, если резко встать с кровати после сна. Или переволноваться.
Когда дрожь утихла, я обнаружила себя уткнувшейся лицом в грудь Алана; сладковатый запах его одеколона успокаивал.
– Ну вы даете, Аврора! – сказала Мария. – Не думала, что от вас можно ожидать таких шуток.
– Энрике, простите меня. Это было посвящение. Теперь вы полноправный член нашего маленького общества.
– Общества разгильдяев, – добавил Коррик.
Я отцепилась от Алана. Язык едва слушался:
– Где… змея?
– Я была змеей, Энрике, – улыбнулась Аврора. – Это мой дар. Ужасный, правда?.. Ах, пойдемте скорее в дом. Мне нужно сбросить оставшуюся кое-где чешую.
Все засмеялись, а я едва сдержала слезы. Ну зачем было так издеваться?.. Я чуть в обморок не упала. Здравый смысл велел посмеяться вместе со всеми, сделать вид, что ничего особенного не произошло. С огромным трудом я выдавила из себя улыбку.
Вернувшись в зал, гости разбрелись по группам. Я присоединилась к Марии, Коррику и Авроре за столом. Мне хотелось потихоньку переговорить с хозяйкой вечера, попросить больше не пугать меня. Ну и, конечно, любопытно было узнать чуть больше о ее странном, редчайшем даре.
В детстве от Илаи я слышала истории о людях, оборачивающихся в птиц, зверей и даже рыб. Нянюшка брала героев из фольклора и придумывала собственных, рассказывала об их удивительных приключениях. Увы, в реальности люди с таким даром встречаются редко и чаще всего не умеют оборачиваться полностью, от чего сильно страдают. Отращивают шерсть, звериные уши, когти или вовсе плавники. Начинают есть сырое мясо или, наоборот, траву.
«Наверное, встретить Аврору – настоящее везение», – подумала я, собираясь с духом, чтобы задать вопросы. Но едва я открыла рот, к столу подошел дворецкий и сообщил, что малышка Эдит плачет и отказывается засыпать без поцелуя на ночь. Извинившись, Аврора отправилась успокаивать дочь.
Коррик высказал пожелание выпить «Черную Розу», дворецкий разлил вино по бокалам.
– Вы все еще пьете эту приторную гадость? – спросила Мария. – У вас всегда был плохой вкус.
Коррика, казалось, ничуть не задели ее слова:
– Вы правы, вкус у меня ужасный. Именно поэтому я в свое время выбрал вас из всех девушек.
– Не забывайтесь, их было не так уж много. И это я вас выбрала.
– Значит, у вас тоже плохой вкус, милая Мари.
Они посмотрели друг на друга так, что я почувствовала себя лишней и поспешила отвести взгляд. Сосредоточилась на собственном бокале. Я подняла его к свету, вдохнула аромат, пригубила.
В Алерте мы пили вино по праздникам. Настоянное на ягодах, оно было сладким и очень крепким, кружило голову с одного глотка. А виноградное вино казалось мне пресным, хотя, наверное, я не умела пить его правильно.
Бокал опустел, и я отставила его в сторону. Дворецкий тут же приблизился, долил вина; в этот момент я отвлеклась, не успела отказаться. Оставлять бокал нетронутым посчитала неудобным, напиток наверняка не из дешевых.
Я выпила вино быстро, почти залпом, встала из-за стола. Решила найти Алана, зачем именно, я не знала. Точнее, вариантов было много. Мне хотелось поругать его за то, что почти весь вечер проводит отдельно, не помогает влиться в компанию. Что позволил Авроре обидно подшутить, не защитил, хотя мог бы. Что проявил заботу, помогая зажечь фонарь, только когда у него, Алана, были зрители.
Да и вопросов изрядно накопилось. «Что связывает вас двоих?», «Почему ты так часто бросаешь на нее многозначительные взгляды?», «Зачем делаешь крюк мимо ее дома по дороге в академию?»
Насколько я помнила, после прогулки Алан снова присоединился к старику у камина. Но подойдя ближе, я обнаружила в одном из кресел Генри Кастелроя. Высоко вздернув подбородок, он с помпезностью произносил речь. Единственный слушатель, старик, дремал, уронив голову на грудь, но Кастелроя это совсем не смущало.
Я усмехнулась, но тут же сникла. Алан как сквозь землю провалился, и все, что мне хотелось бы ему сказать, множилось, сдавливало горло. Моего плеча коснулась теплая рука. Я обернулась и увидела Аврору. Призналась, немного смутившись:
– Я искала Алана.
– Неужели он вас не предупредил? Ах, этот мальчишка! Не сердитесь, Эни, но Алану пришлось срочно уехать.
– Куда?
– Он получил сообщение от Фернвальда.
– Почему мне ничего не сказали? – Я не заметила, как повысила голос. Генри Кастелрой нахмурился, прервал монолог. Старик шумно всхрапнул.