– Отмыкая замки и отводя стражу, Ларсис надеется, что в этот раз Эйле не сбежит.
Алан хмыкнул:
– И какой в этом смысл?..
Историю о Ларсисе и Эйле начинают активно вспоминать и пересказывать в конце осени, когда в воздухе появляется неуловимый запах приближающихся холодов. Люди обсуждают не только легенду, но и предстоящий бал-маскарад, который традиционно устраивается в первый день зимы.
Бал-маскарад – традиция, дошедшая до нас сквозь бездну поколений. Многие называют этот праздник днем признаний в любви – конечно, легенда при этом искажается. Ведь сбежавшая из чертогов бога девушка делает все, чтобы ее не нашли. Люди же надеются, что их узнают под масками. А некоторые Эйле и вовсе приходят на бал лишь затем, чтобы какой-нибудь Ларсис поскорее взял их в плен…
Какая пошлость. Я однажды сказала об этом Лилии, но она лишь покрутила пальцем у виска и отчего-то покраснела.
В столице бал-маскарад, наверное, намного зрелищнее, чем в нашем северном городке, в Алерте. В газетах вчера писали, что в этом году королевская семья откроет для гостей свои двери и что бал посетит принц из соседней страны. У магазинов с нарядами и тканями ажиотаж, украшения расходятся за полдня. Эйле всех возрастов тщательно продумывают наряды, Ларсисы от них не отстают.
– Вы уже выбрали наряд, Эни? – спросил Фернвальд.
Я промолчала, растерявшись.
– О, так это тайна? Уверяю, я никому не скажу. Тем более что не мне быть вашим Ларсисом.
Фернвальд подмигнул Алану. Я смутилась, отвела взгляд. Вспомнила свой первый и последний бал несколько лет назад: духоту, шум, пестроту. Тесный корсет, сдавивший грудь, слишком длинную юбку, в которой путались ноги. Пронзительный восторг Лилии на обратном пути – тогда как мне хотелось закрыть глаза и провалиться в сон. Недовольство родителей – потому что отказалась танцевать с навязчивым, обильно потеющим господином.
После этого я оставалась дома, с моей ласковой Вэйной, которую не брали на бал из-за слабого здоровья.
– Я не пойду.
– Почему? – удивился Алан.
Я сказала, что не люблю шумные мероприятия, однако Фернвальд будто не услышал моих слов.
– Милая, вы должны восполнить все, чего не получили в Алерте, – воскликнул дядя. – Там ведь скука смертная, каждый день повторяет предыдущий. Я, признаюсь, считал, что столичная жизнь быстро захлестнет вас. Как же я ошибался! Вы больше похожи на Алана, не стремитесь окружить себя людьми. Скажите, Эни, вам не нравится в столице?
«Мне не нравитесь вы» – хотела бы я ответить так. Хотела бы я иметь больше смелости и прямо спросить, что за настойки дядя в меня вливает, почему от них становится так плохо. Почему я мерзну, хотя все вокруг твердят, что осень в этом году выдалась необычайно теплой, и только частые дожди портят картину. Впрочем, я знаю, почему это происходит. Я видела – в его записной книжке и в глазах, где не было жалости.
Иногда, оставшись одна, я думала, что надо бы собрать вещи и уехать домой. Но ждут ли меня там? Письма от родителей приходили сухие и короткие, почти официальные. И у меня рука не поднималась написать в ответ, что мне плохо и хочется назад.
Мои ответы тоже получались сухими, в них было все на свете, кроме самого важного. В них не было превратившейся в змею Авроры, не было мальчика, показавшего мне мой страх. Не было настоек и упражнений Фернвальда и не было ветра. Ни слова о том, что дар, столь долгожданный, меня пугает, что я его совершенно не чувствую, не могу научиться управлять.
Слова сами сорвались с языка:
– Столица меня пугает.
Фернвальд рассмеялся:
– Всего три месяца прошло, Эни. Одна-единственная осень. Когда выпадет снег, здесь будет сказочно. Улицы украсят фонарями и гирляндами. А весной пройдет фестиваль цветов – это точно придется вам по вкусу.
«Если смогу дожить до весны», – отстраненно подумала я.
Внезапно Алан громко стукнул чашкой о стол, привлекая к себе внимание. Сказал:
– Необязательно мучиться на балу всю ночь. Поболтаем со знакомыми, если кого-нибудь из них узнаем, станцуем пару раз и сбежим, – помолчав немного, Алан добавил: – Эвга, дочь Его Величества, будет открывать бал. На это стоит посмотреть.
– О, да! Девочка готовится днями и ночами, – усмехнулся Фернвальд.
И я сдалась. Не из-за дочери короля, нет. Согласилась, только чтобы меня оставили в покое.
На следующее утро выспаться мне не дали. Говорливая Магда разбудила ни свет ни заря: раздвинув шторы, она впустила в комнату солнце. Заставила поесть, проводила до экипажа, где обнаружился заспанный Алан.
– К чему такая спешка? – спросила я, зевая. – Новые артефакты завезли?
Алан пожал плечами, помог забраться в карету. Выглянув в окно, я усмехнулась: мы опять ехали по длинной дороге, через парк. Покосилась на Алана – неужели не стыдно? Могли бы еще немного поспать.
К моему удивлению, карета замедлила ход, затем и вовсе остановилась у ворот, украшенных коваными золочеными розами.
Алан пояснил:
– Сегодняшний день ты проведешь с Авророй. Она поможет выбрать наряд для бала. Поболтаете о всяких женских штучках.
– Это Фернвальд попросил ее побыть моей нянькой?
Алан пожал плечами: дескать, не знаю, да и какое мне до этого дело. Я прикрыла глаза, попыталась почувствовать ветер, призвать его. Хотелось хлестнуть Алана ледяным потоком – за это его отстраненное, равнодушное выражение.
Но ветер не приходил.
Я приподняла веки и встретилась с любопытным взглядом Алана:
– Не получилось? – уточнил он язвительно, угадав мои намерения.
– К сожалению.
– Да ладно тебе, не злись на Фернвальда. Он очень старается.
Я хотела ответить кое-что едкое, но сдержалась. Выскочила из кареты, рванула на себя ручку.
Увидев меня, Аврора разулыбалась, мы обменялись любезностями, из которых я узнала, что малышка Эдит отправилась на выездное занятие. Затем Аврора провела меня в гостиную, приказала подать чай.
– Боги, как здесь душно. Милая, – крикнула она удаляющейся девушке-прислуге. – Откройте, пожалуйста, окно.
– Душно? А я с самого утра мерзну… – пробормотала я, поежившись.
– Мерзнете?.. – Аврора приподняла светлые брови, затем цепко схватила мое запястье, нащупала пульс. Мне захотелось выдернуть руку: перед глазами так и стояла блестящая змеиная чешуя. Посчитав удары сердца, Аврора положила прохладную ладонь мне на лоб. – Да у вас, кажется, небольшой жар!
Последнее слово потонуло в шуме. Я перевела взгляд за окно. Сильный ветер гнул верхушки садовых деревьев, шумел сквозь открытую форточку.
Аврора ловко укутала меня в плед, поставила градусник.
– В это время года всегда так, – пробормотала она, сосредоточенно натирая мне виски какой-то остро пахнущей мазью. – Эдит тоже температурила, недавно выздоровела.
В отличие от вечера с фонарями, сегодня Аврора выглядела сдержанной, серьезной.
– Выпейте, – она протянула мне кружку. Напиток оказался приторным, медово-мятным, совсем не похожим на горькие дядины настойки. – Это лекарство от простуды. Из старых запасов, позже я для вас еще приготовлю.
– Не стоит, – смущенно пробормотала я.
Аврора улыбнулась:
– Мне это в удовольствие. Вы, может быть, не знаете, но я училась медицине. После рождения Эдит пришлось отойти от практики, но мелкие заказы выполняю. Даже ваш дядя, представьте, иногда обращается за помощью… – она вдруг замолчала, отвела взгляд. – Эни, я хотела бы попросить прощения за тот случай. Алан рассказал, что вы, оказывается, сильно боитесь змей. Если бы я знала раньше…
Голос Авроры успокаивал. Я почему-то вспомнила, как мама пела нам с Лилией колыбельную, когда мы были маленькими. Плавный, тягучий напев тек по воздуху словно патока, казалось, обволакивал от макушки до кончиков пальцев.
Я вдруг поняла, почему людей так влечет к этой голубоглазой женщине: Аврора была такой же, как та колыбельная: мягкой, теплой. Она пахла чем-то родным, знакомым и близким, чем-то, что вызывало ностальгию.
Теперь было трудно поверить, что недавно я злилась на эту женщину.
Неверно расценив мое молчание, Аврора тяжело вздохнула, а после воскликнула искусственно веселым голосом:
– Кажется, будет ураган! Вы ведь знакомы с ветром, Энрике? Пожалуйста, скажите ему, негоднику, чтобы обошел стороной мой сад. Мне жаль молодые деревья с тонкими стволами.
– Я еще не умею им управлять. Простите.
– Я пошутила. А окно, пожалуй, стоит закрыть.
Хлопнула форточка. Гул ветра, забившегося между рамами, гоняющего пыль по улицам, отдалился, вытеснился тишиной.
Я вдруг подумала об Алане. Как у него дела? Наверное, уже подъехал к академии. Сгорбился над очередным артефактом, грызет кончик карандаша – вредная привычка, но ему идет. Отметив новое свойство, начинает торопливо говорить, проглатывая окончания слов. Говорит, говорит, а потом спохватывается: некому записать.
Нет, скорее всего, Алан молчит. Раньше, до меня, он прекрасно справлялся в одиночку. Его почерк небрежен, но понятен, а разбить информацию по нужным графам – несложная задача…
– Алан, помогите мне, – Фернвальд протягивает ассистенту книгу. Прежде чем повязка ложится мне на глаза, успеваю разглядеть переплет. Витиеватые буквы, напоминающие изображение растения, увиденного в дядином кабинете в ту ужасную ночь. Шипастое, остролистое. Горькое. На обложке надпись, которую я не могу разобрать.
В этот раз повязка плотная, черная. И темнота, которую она приносит – сплошная. Непроглядная. Алан произносит слова. Незнакомые, на другом языке. Я повторяю их про себя, пытаясь запомнить, но тут же забываю.
Заговор, заклинание. В памяти всплывают тысячи историй про колдунов, про старинные обряды, когда шаманы били в бубны и пели песни, а девушки и юноши танцевали вокруг костров; вплетенные в венки ленты трепетали на ветру.
– Иди! – шепчет Фернвальд.
– Куда идти?
– Куда захочешь.
Но с повязкой я ведь слепа, мне нужен проводник или хотя бы трость.