– Иди сама.
И я иду – туда, где, как мне кажется, находится выход. Прочь от этого безумия.
Ветер толкает в спину, шепчет в кронах, но я не знаю его языка, а он не знает моего, поэтому ведет не в комнату, а на улицу. Там колючий холод, а мое платье домашнее, легкое. «Прекрати», – прошу я его. Чужие пальцы касаются узла на затылке, повязка исчезает. Я оказываюсь на запасной лестнице, здесь сквозняк. Алан набрасывает свой пиджак мне на плечи, говорит:
– Я отведу тебя в комнату.
Я проснулась, почувствовав, что стало жарко. Выползла из-под пледа, коснулась прохладного пола голыми стопами, на секунду зажмурилась от удовольствия. А заметив Аврору, смутилась: женщина сидела рядом, в кресле, читала книгу. Боги, и как только я умудрилась заснуть в гостях?
– Вам лучше, Эни?
Я кивнула, извинилась за то, что доставила столько проблем. Аврора, отложив книгу, тщательно меня осмотрела, потрогала лоб, а затем вдруг взяла меня за руки, закружила по комнате:
– Раз вам лучше, давайте выбирать платья и маски! Ах, это такое удовольствие – наряжаться! Покружитесь-ка!
Я выполнила просьбу, юбка надулась куполом.
– У вас хорошая фигура. Мне кажется, синий цвет вам подойдет… Но, насколько я поняла, вы предпочитаете серый и бежевый?
Серый и бежевый. Ткани таких цветов продавались в Алерте. Был еще болотно-зеленый, но он мне не нравился.
– Не то чтобы предпочитаю… Просто мама сшила мне эти платья, – тихо сказала я.
Фернвальд давал мне деньги; хватило бы на наряды не хуже, чем у Авроры. Но в магазинах я была редкой гостьей, продолжала носить сшитую мамой одежду.
У нее не получались изящные стежки и воздушные оборки, которые были в моде и которыми Лилия любовалась, листая страницы журналов. Моя сестра заказывала наряды из столицы, и они подчеркивали ее красоту, делали ярче и без того яркие глаза. А у меня никогда не получалось выбрать что-то путное, доставленные наряды приходилось перешивать. Более того, примеряя их, я казалась себе подделкой под собственную сестру, неаккуратной, несовершенной. Ей-то все подходило, что ни выбери.
В конце концов мама не выдержала и решила шить мне сама. С тех пор я часто мерзла в одном белье в продуваемой мастерской, где мама снимала мерки, делала пометки на ткани белым мелом.
– Мама, наверное, очень вами гордится. Особенно теперь, когда у вас есть ветер.
– Я ей об этом… не писала. Мне не нравится мой дар.
– Отчего же? – удивилась Аврора.
– Есть ветра, которые поднимают волны и топят корабли. И превращают комнаты людей в музеи, склад печальных воспоминаний. Я говорю о комнате моего брата.
– Эни, думаете, родители не примут ваш дар из-за этой трагедии? – Аврора осторожно подбирала слова, словно пробовала их на вкус.
Она не хотела обидеть. Не знала, что случилось в Алерте несколько лет назад. Да и как она могла узнать? Неужели от Фернвальда, который забыл дорогу домой? Тем не менее ее фраза вызвала раздражение. Поморщившись, я сказала, роняя слова, будто камни:
– Мой брат Рейнар с детства был одержим морем. Но судно, на котором он работал, потерпело крушение. Точнее, просто исчезло, обломков не нашли. Был сильный шторм. Рейнара объявили пропавшим без вести; родители уже не надеются, что он вернется. Но я чувствую: брат еще жив.
Шторм, высокие волны и ветер, выкидывающий моряков за борт. Наверняка родители не свяжут мой дар и пропажу судна Рейнара одной нитью. Но я связала, и этого оказалось достаточно.
– В детстве я свой дар ненавидела, – вдруг усмехнулась Аврора. – Из-за него меня считали странной. Тогда моя семья жила бедно, на окраине столицы, рядом с неблагополучными кварталами. По ночам я часто просыпалась из-за лая бродячих собак, а утром бежала на учебу со всех ног, боясь столкнуться с беспризорниками. Отец хотел выгодно выдать меня замуж, начал постоянно устраивать знакомства, едва мне стукнуло четырнадцать. Но выгодные партии срывались… Некоторые не хотели ждать несколько лет, пока я достигну брачного возраста. Другие…
Аврора громко рассмеялась, даже слезы на глазах выступили.
– Другие чувствовали омерзение, стоило мне обернуться змеей. Сбегали из дома, сверкая пятками. Родителям я врала, что сильно волнуюсь и превращение происходит не по моей воле. Но на самом деле делала это специально. Женихи мне не нравились, да и не хотелось становиться жертвенным ягненком.
– Вы тогда познакомились с дядей? – осторожно спросила я. – Еще в детстве?
– Верно. Однажды мне в руки попалась газета со статьей об открытии академии. Я тут же собралась и поехала туда. Оказалось, что номер был старым, и отбор уже прошел. С этим я смириться не смогла. За несколько дней выяснила, кто за что отвечает, к кому обращаться. Встретилась с Фернвальдом, подкараулив его у входа, заставила выслушать меня, посмотреть, как оборачиваюсь. Взять если не в ученицы, то в помощницы, да хоть в посудомойки.
Аврора помолчала, улыбаясь воспоминаниям. Затем продолжила:
– Я люблю и уважаю вашего дядю. Если бы не он, ничего хорошего в моей жизни не случилось бы. Учась в академии, я встретила будущего мужа, поправила положение, навсегда распрощалась с домом в бедных кварталах. А еще обрела настоящих друзей.
– Там вы встретили Алана? – Я затаила дыхание, ожидая ответа. Их отношения с Авророй до сих пор смущали меня, вызывали интерес.
– Нет, мы с детства общались. Так уж получилось, что мы с Аланом оказались слишком похожи: оба тяготились своим положением. Остальные дети нас часто дразнили, ни в какую не принимали в свой круг. Наверное, были по-своему правы – все же мы сильно выделялись. Мы не умели быть беспечными и чаще всего обсуждали амбициозные планы вместо игр. Долгое время мы с Аланом только и были друг у друга. Разница в пять лет не мешала, часто я считала Алана умнее и взрослее собственных сверстников… Знаешь, Эни, когда я попала в академию, то постаралась сделать все, чтобы хорошо зарекомендовать себя: прекрасно училась, помогала преподавателям, участвовала в мероприятиях. Меня ведь взяли вне конкурса, моя семья не могла оплатить даже малую часть содержания, не говоря о пожертвованиях. Но я очень старалась оставаться на хорошем счету, и когда пришло время, попросила Фернвальда взять Алана. Так он стал его учеником и помощником.
– Ого!
Я была впечатлена и теперь смотрела на Аврору совершенно другими глазами. Прежде она казалась избалованной молодой женщиной, которая в жизни бед не знала. Но теперь мне стало ясно, почему Алан смотрел на Аврору с таким выражением, почему тянулся к ней, искал глазами, проезжая мимо сквера. Единственный друг детства, девочка, сделавшая для него, может быть, даже больше, чем сделали родители. «А кто ему ты? – шепнул внутренний голос. – Тебя Алану просто навязали, вот ему и приходится быть вежливым». Я постаралась отогнать непрошеные мысли.
Заметив мое хмурое выражение, Аврора спросила:
– Вам нравится Алан, Эни?
– Нет! То есть не знаю!
Мой голос прозвучал нервно и жалко. Но я и в самом деле не могла понять, нравится ли мне Алан. Я слишком долго была влюблена в Ричарда, цеплялась за это чувство, писала письма. Но я давно его не видела, да мы и никогда не могли быть вместе. Алан же…
Алан мог бесить до невозможности: когда забывал предупредить меня о чем-то важном, поступал эгоистично. Но когда он проявлял знаки внимания, помогал с поисками информации о Рейнаре, называл себя моим другом, сердце радостно вздрагивало.
– Если бы Алан дал понять, что я ему интересна, то, может быть…
– Эни, Алан очень замкнутый, быстро обрастает скорлупой. Боюсь, сам он никогда ни на что не решится. Но если вы поговорите с ним, обозначите свой интерес, Алан точно оценит. И наверняка согласится попробовать.
Мы надолго замолчали, обдумывая разговор. Удивительно, но с Авророй было не страшно делиться секретами. И раз уж у нас выдался день откровений, я решила спросить:
– А как это все произошло у вас с мужем? Как вы поняли, что хотите попробовать?
Лицо Авроры словно засияло, в глазах появился блеск.
– Обожаю эту историю! Если честно, не думала, что в этом городе остались люди, которые ничего о ней не слышали, – Аврора заливисто рассмеялась, и я тоже не сдержала улыбки. – Как я уже сказала, мы встретились в академии. Старшекурсник, первый на потоке, наследник приличного состояния. До нашей встречи Густав слыл повесой, поэтому я не воспринимала его всерьез. Но Густав так красиво ухаживал, терпел капризы, встречал и провожал, исполнял малейшие прихоти. Знаешь, Эни, страшно влюбляться в человека, которому ты совершенно не ровня. Тем более был нюанс, о котором он не знал. В общем, однажды, когда мы с ним уединились, я решила провернуть то же, что проворачивала и со всеми остальными ухажерами. Обернулась змеей в самый… волнующий момент.
Я на секунду представила сбитые простыни, полупрозрачный полог, два силуэта, мужской и женский. Кажется, густо покраснела. Аврора продолжила:
– Я думала, Густав испугается, почувствует отвращение. Как и многие до него. В первый миг у Густава были такие глаза! Вы бы видели, Эни! Я собиралась уползти, но он вдруг схватил меня за хвост и сказал, что никуда не отпустит… И вот мы уже десять лет живем душа в душу. Кажется, Густаву просто-напросто нравятся змеи: иногда он носит меня на плечах, оборачивает вокруг шеи, как шарф.
По спине пробежал холодок. Жуткое, наверное, зрелище…
– Что-то мы с вами засиделись. Пора отправляться за платьями! Тем более что погода наладилась.
После такого откровенного разговора думать о платьях не хотелось. Еще больше не хотелось пить настойку – Фернвальд клал ее в боковой кармашек моей сумки. Часовая стрелка застыла на четырех; я попросила у Авроры воды.
В этот раз в кармашке обнаружился пакет с порошком и колба с мутной, вязкой жидкостью. Прилагавшаяся записка гласила, что все это нужно хорошенько размешать в прохладной воде. Красивые буквы, изящный почерк…
Напиток горчил. Когда я допила до дна, в глазах потемнело, словно наступила ночь. Я схватилась за край стола, чтобы не упасть, поморгала. Улыбнулась, когда морок рассеялся: