– Я думал, вы хотя бы честная. А на деле… Прекратите этот фарс, Лилия.
Я чуть не рассмеялась от облегчения. Надо же, оказалась втянутой в разборки с одним из ухажеров собственной сестры. Жаль, что не с Ричардом, моей первой любовью, молодым человеком, которому я написала столько писем, но ни одного не отправила. Я бы хотела повидаться с ним, чтобы понять, были ли мои чувства настоящими или я просто выдумала их, страдая от одиночества в холодном Алерте.
– То, что я вам написал тогда, было ошибкой. Наша помолвка отменена, и это окончательное решение.
Помолвка?.. Только я собралась спросить о ней, как меня неожиданно перебили. Череда громких хлопков перекрыла музыку, ударила по нервам. Сюрприз? Аврора говорила, иногда на балах их устраивают – приятные неожиданности. В прошлом году – выступление известной цирковой труппы, прибытие которой держали в тайне вплоть до самого бала…
Музыка, лившаяся свободно, со стоном оборвалась. Откуда-то послышалось бульканье и хрип, женщина рядом истошно закричала.
Нет. Сюрпризы так не преподносят.
Мы едва не налетели на остановившуюся пару, и кто-то налетел на нас. Меня сбили с ног, толкнули на пол. Я попыталась подняться – осторожно, стараясь не порвать платье. Но меня снова неаккуратно задели.
Ощущение дежавю. Вспомнились площадь и здание суда, человек на ступенях, сгрудившаяся вокруг него толпа. Широкая спина, к которой меня прижали напиравшие сзади люди. Паника. Мелькнувшая вдалеке форма гвардейцев. Оцепление. Я тогда чудом выбралась, проползла между чужих ног.
Хлопок, еще хлопок. Гулкий, громкий. Словно брат богини времени Мал ломает сухие ветки…
В тот день на площади тоже были хлопки, но тише, гораздо тише…
Незнакомец подхватил меня поперек пояса, поставил на ноги, прошептал, опалив ухо дыханием: «Держитесь. Попробуем выбраться». Каждый шаг давался тяжело, приходилось грубо расталкивать людей. Напуганных, поддавшихся панике, растерянных: некоторые застыли на одном месте, словно приросли к полу. Другие суетились: как и мы, ломились куда-то, нещадно топчась по ногам. В суматохе потерялись ориентиры, пропало ощущение реальности происходящего. Сердце бешено колотилось где-то под горлом. «Алан. Аврора. Фернвальд, – отбивала кровь в моих висках. – Вот бы найти их».
– Лилия, осторожно! – Незнакомец схватил меня за плечо, дернул на себя. Я прижалась к его боку, ноги словно налились свинцом. Из толпы, прямо перед нами, вынырнул человек в маске ворона, с которым я недавно танцевала. Рукав его костюма был оборван: крыло лишилось вязаных перьев, распустилось, некрасиво торчали разноцветные нитки.
В правой руке ворон что-то сжимал. Что-то маленькое и блестящее.
Хлопок раздался совсем близко, оглушил и ослепил. На секунду стало совсем темно. А потом…
Я почувствовала, что падаю. С большой высоты.
Ветер свистит в ушах, хлещет по лицу. «Дай мне оседлать тебя, иначе разобьюсь», – умоляю я. Ветер смеется почти по-человечески. Не дает сосредоточиться, не разрешает управлять собой.
Где-то невообразимо далеко Орлия, идущая вдоль поваленного дерева, останавливается у одной ветки. «У основания сухая, а конец вырастил листья. Как думаешь, срезать ее?» – спрашивает богиня.
И берет из рук Мала ножницы.
Глава 14На другой стороне
Волны захлестывают меня с головой, черная бездна утягивает на глубину. Все ниже и ниже, туда, где лишь огромные светящиеся рыбы с зубами острыми, как кинжалы.
Вдруг кто-то резко выдергивает меня из воды, хлопает по спине.
Я оказываюсь в лодке.
Напротив сидит Кельгос, бог весел и неводов. Сегодня у него плохой улов, всего одна девчонка. И это странно, ведь я танцевала на балу. Умереть могла от чего угодно, только тонуть было негде. Впрочем, какая разница, от чего и куда потом…
Мне хочется спросить Кельгоса о брате: видел ли он его, вытаскивал ли неводом, как вытаскивает других утопленников? Но бог лодок не ответит: он всегда молчит, потому что внутри него вода. Кельгос захлебнулся, когда Анеледа, воспылав страстью, утянула его корабль на дно. И теперь каждый год, в первый день зимы, она возвращается на то место, оплакивает несбывшуюся любовь и увядшую молодость.
Кельгос вдруг бросает весла, тянется ко мне, трясет за плечи. Боль прошивает мысли, руки-ноги немеют, под веки забивается песок. А ведь в легенде говорилось, мертвецы ничего не чувствуют… «Глупая легенда», – так сказал бы Алан.
– Хватит, пожалуйста, – прошу я, но из горла вырывается лишь стон.
Внезапно все прекращается, Кельгос отступает. Чувствую, как меня сажают, протирают мне лицо мягкой тканью. Мучительно долго пытаюсь открыть глаза, разодрать слипшиеся веки, привыкнуть к яркому свету. Понять, почему я больше не в лодке. И даже не в воде.
Я в крови.
В ней, горячей и липкой, утопают мои руки. А недалеко от них, тоже наполовину утопленная, лежит простая маска без узоров. Не моя, у меня была другая. Изящная, тонкой работы. Поднимаю голову и вижу: багровое марево простирается до самого горизонта. Приглядеться не успеваю, обзор мне закрывают.
Измятая темно-синяя ткань, пуговицы с гербами. Я цепляюсь за них взглядом, поднимаюсь выше, к воротнику, забрызганному каплями подсохшей крови. Наконец добираюсь до лица. Сердце пропускает удар. Я неуклюже пячусь, раскаленная кровь обжигает руки и оголенные щиколотки.
Я не встречалась с этим человеком, но сразу его узнала. В день, когда мы прощались, Вэйна написала на обратной стороне его портрета: «Если встретишь его, обходи десятой дорогой». Кажется, рисунок так и остался в кармане дорожного платья, сложенный вчетверо.
– Почему вы смотрите так, будто увидели чудовище? – усмехается незнакомец красивым, чуть хриплым голосом.
– Я вас… знаю.
– Разумеется, Лилия. А теперь давайте попробуем подняться.
Незнакомец протягивает руку, я цепляюсь за нее. Но ослабевшие ноги не держат, и я снова сползаю вниз, падаю тряпичной куклой. Незнакомец раздраженно выдыхает сквозь зубы.
– Где мы? Почему здесь кровь? – спрашиваю я прежде, чем он успеет произнести хоть слово.
– Это не кровь, приглядитесь. Песок, просто красный. Кажется, мы угодили в пустыню, – незнакомец проводит по спутанным волосам, резко дергает, выдирая небольшой клок. Бормочет. – Странно, что дворец так плохо охранялся. Или в гвардии нашлись предатели?..
Я облизываю спекшиеся губы, киваю. Слухи о тайных обществах, плетущих заговор против королевской семьи, гуляли по столице, обсуждались даже в самых респектабельных местах.
– Перед нами появился человек. Я провела с ним один танец, поэтому хорошо запомнила его маску ворона, – пытаюсь собрать спутанные мысли. Хотя бы их, раз тело не слушается. – И этот человек что-то сжимал в руке. Это не было похоже на пистолет, скорее на… Амулет. Я недавно видела похожий.
Нам с Аланом однажды пришлось поработать с амулетами. Их доставили в академию в чемодане со множеством защитных механизмов: защитные коды, потайные отделения. Алан нервничал, его руки тряслись; я старалась разбавить атмосферу, задавая вопросы. «Я люблю артефакты, потому что они близки к природе, – объяснил мне тогда Алан. – Они появились сами по себе, без цели и смысла. Словно осколки зеркала, отразили то, что было перед ними. Амулеты же сделали люди для своих сумасшедших игр во власть».
Я возразила тогда: «Ты ведь говорил, артефакты тоже опасны. Кто знает, в чьи руки они попадут?»
Алан ответил: «Да, но артефактом невозможно воспользоваться без ущерба для себя. Хочешь что-то получить, придется что-то отдать. По сути, ты получишь свое же, только преобразованное, замененное на то, что действительно хочешь. Амулеты не требуют жертвы: пользуйся, пока не иссякнут. Только такая власть порождает безнаказанность, ощущение вседозволенности».
«Но мы ведь работаем над защитными амулетами, – возразила я. – Разве это плохо?»
– Амулеты, значит? – Незнакомец вырывает меня из мыслей. Солнце слепит глаза, и я не могу ясно разглядеть черты его лица. – Лилия, с каких пор вы в них разбираетесь? Почему не упоминали об этом в письмах?
– Может, потому, что я не Лилия?
– Такого не может быть.
– Почему?
– Надо же, вы опять за свое, даже в такой ситуации. Неужели в вас совсем нет гордости? После расторжения помолвки я просил больше не писать. Вы продолжили. Более того, приехали в столицу. На светских приемах о вас постоянно вспоминали – о юной леди Алерт, прибывшей к дядюшке с далекого севера. Но я-то, я-то знал, за чем именно вы приехали.
В голосе незнакомца столько пренебрежения, что мне становится не по себе. Я до сих пор не понимаю, о чем он говорит, поэтому не могу возразить. Но сейчас не время и не место выяснять отношения, даже будь я на самом деле Лилией. Помолвка, переписка – что еще скрывали от меня в семье? Впрочем, не стоит этому удивляться…
Незнакомец снова вздергивает меня на ноги, и на этот раз я, к удивлению, не падаю. Вспыхнувшее раздражение придает сил. Даже горло перестает хрипеть.
– Меня зовут Энрике. Девушка, о которой вы говорите, моя сестра. Мы не слишком ладим друг с другом, но вам я все равно не позволю говорить о ней таким тоном, – не дожидаясь ответа, я отворачиваюсь, бреду прочь.
В этом странном месте солнце кажется слишком большим. Горизонта не видно, он скрыт за дюнами и барханами. Я словно в ловушке: везде, насколько хватает глаз, лишь багровый песок с темными и светло-желтыми проплешинами. Все еще греет стопы, но уже не так сильно, как прежде. Наверное, ночь будет холодной. Нужно поспешить и найти ночлег, а я даже не знаю, в какую сторону идти. Мне бы сейчас дар Рейнара…
Незнакомец следует на несколько шагов позади, песок хрустит под его подошвами. У подножия дюны он нагоняет меня, спрашивает уже спокойно:
– Это правда?
Я отмечаю, что у него яркие зеленые глаза. В другое время я бы, наверное, восхитилась их красотой.
– Я ничего не знаю о помолвке. Но неужели вы ни разу не видели портрета Лилии?