ет оказаться… не человеком.
Диего ли я оставила на дюне перед Стеной?
Почему он догнал меня не сразу, где задержался?
Где он был, когда я встретила Лилию?
Но ведь Диего спас меня. А потом уснувшую нес на руках. Если бы он задумал что-то плохое, то воспользовался бы моментом.
– О чем вы задумались, девушка с морским именем? – Диего прерывает молчание. Устал, видимо, от моего взгляда.
– Лилия и вы. Как это произошло?
– Я появился на свет, когда отец был уже в преклонных годах. Недовольный жизнью, избалованный богатством старик, требующий удовлетворять его малейшие прихоти, – Диего тяжело сглатывает; наверное, его уже мучает жажда. Затем сипло продолжает: – Едва мне исполнилось семнадцать, я подался на службу, дома появлялся редко. Оказывается, пока я служил, у отца возникла идея вывести особенную породу быков; именно для этого он обратился к герцогу Алерту. Как видите, они договорились не только о быках.
Я помню ту особенную породу. Огромные черные звери с изогнутыми рогами и удивительно добрыми глазами. Их выращивали в соседней деревне, куда я ходить не любила. А вот отец проводил там дни и ночи, его дар – слышать животных и говорить с ними – в то время кормил всю нашу семью.
Мне становилось страшно, когда я пыталась представить, как папа просит зверей не рваться из клеток, слушать людей, подчиняться им. Что чувствует, разговаривая с теми, кого выращивают ради мяса? Я никогда не спрашивала папу об этом.
Диего продолжает после короткого молчания:
– Сначала это не беспокоило. Когда меня поставили перед фактом, девочка-невеста была еще маленькой, всего-то двенадцать лет. Казалось, впереди еще бездна времени. Я тогда не пошел против отца: он стал часто болеть, и я старался лишний раз не волновать его. Делал вид, что играю по его правилам. Но с вашей сестрой, Энрике, я был честен: сразу написал ей, что как только появится возможность, расторгну помолвку. Лилия согласилась, но попросила… стать ее другом. Писала об одиночестве, о музыке и о книгах. Я согласился поддержать общение.
– У Лилии всегда было много поклонников, даже в детстве все хотели с ней дружить… – я чувствую себя странно, потерянно.
Одиноко – моей сестре, которую все вокруг считали первой красавицей? Которую постоянно приглашали на светские вечера, которой присылали подарки и письма? Разве все это можно назвать одиночеством?
– Значит, она лукавила, – вздыхает Диего. – Раньше Лилия не навязывалась, письма были редкими. В конце июля мой отец умер, и я напомнил вашей сестре о соглашении. Она повела себя… странно. Написала, что ничего не помнит, с нетерпением ждет свадьбы. Пообещала, что ее родители примут меры, если я откажусь. Словом, полнейшая чушь. Я переехал в столицу; адрес держал в секрете. А потом…
– Вы узнали обо мне.
– …О том, что некая девушка из рода Алерт приехала погостить у дядюшки.
– Но почему вы ждали бала? Связались бы с Фернвальдом, назначили встречу. Зачем было вести себя так грубо, хватать меня за руку, против воли тащить на танец?
– Не хотел втягивать в это дело лишних людей. Но, как видите, втянул. Благими намерениями…
Нас прерывает странный шум. Скрежет.
С каждой секундой звук нарастает. Что-то стремительно приближается, ползет.
Мы с Диего вскакиваем, пытаемся убежать – но быстро понимаем, что времени нет, да и сил тоже. Непонятный шум давит на нервы, бросает в дрожь. Между барханами мелькает что-то темное, громадное.
– Чудовище… это чудовище!
– Замрите. Не двигайтесь, – одними губами шепчет Диего. – Может, оно обойдет нас стороной.
В какой-то момент звук стихает. Затем ближайший бархан взрывается, протараненный насквозь. Нас обдает колючим песком. Неведомое существо, горбатое, с округлыми боками и угловатой головой, замирает в нескольких метрах. Лап не видно; что-то в теле этого гигантского жука дребезжит и лязгает. Пустые, будто стеклянные глаза невидяще смотрят на нас. «Он слепой, – думаю я с внезапным облегчением. – Может, принюхивается?»
В следующую секунду громадное туловище сплющивается, происходит что-то необъяснимое, невозможное: бок жука вскрывается, будто его вспарывают изнутри. Диего заслоняет меня. Из-за его плеча я смотрю на то, как из жука высыпают черные фигуры.
Люди.
Разного роста и телосложения, одетые в странные одежды, с оружием в руках – с чем-то, похожим на дубины или самодельные лезвия. Лица жуткие, словно сшитые неумелой мастерицей из обрезков тканей: они покрыты пятнами и шрамами, землисто-серые, синеватые, сожженные солнцем до черноты. Очень разные, пестрые; одутловатые и плотно натянутые на черепа. Я пытаюсь сосчитать людей, по после тридцати сбиваюсь и путаюсь. А заново уже не начать.
– Кто вы такие? – звучный голос разносится по пустыне. Язык наш, но говор странный, ударения стоят не там, где им положено. Вперед выходит огромный человек; даже не знала, что люди могут быть такими высокими. Я, наверное, и до пояса ему не достану. Лицо и лысая голова человека покрыты причудливым рисунком из шрамов. Глаза маленькие, вдавленные, но от взгляда, прямого и пронзительного, становится не по себе. Должно быть, этот человек главный здесь.
– Изгнанники, – отвечает Диего необычайно спокойным голосом.
– Выродки? – шуршит по толпе. Лица искажаются от страха.
Диего ощутимо напрягается. Я догадываюсь: он не знает, как повести себя дальше, не ошибиться. Пауза затягивается, наступившая тишина кажется предвестником беды. Необходимо что-то срочно решать, что-то говорить.
«Выродки», – я катаю это слово по языку, от корня до кончика, шепчу одними губами, вслушиваясь в звучание. И, кажется, понимаю, что эти люди имели в виду. Кричу что есть сил, лишь бы услышали:
– Мой отец торгует пряностями, Диего – сын кузнеца! Нас хотели выдать за других, но мы сбежали вместе. А потом…
Мгновенно сориентировавшись, Диего подхватывает:
– Денег почти не было; тянули все, что плохо лежало. И однажды нарвались на одного богатея. Он организовал целую охоту, и нам ничего не оставалось, кроме как уйти за Стену.
По толпе прокатывает рокот. Я перехватываю руку Диего, крепко сжимаю, думаю с отчаянием: «Пожалуйста, поверьте нам». Кто-то из людей кричит:
– Прикончим мальчишку, слишком он хилый. А девку отведем в лагерь. Наши дохнут, скоро за хозяйством смотреть некому будет.
– Не пойду! – возражаю я.
– Да кто тебя спросит, малявка?
– Я откушу себе язык!
– Смелая девочка, – мужчина со шрамами смеется. У него необычный голос, заставляет всех остальных умолкнуть; даже пустыня словно замирает, вслушивается. – Ладно, сопляки. Устроим поединок. Ты, – он приближается, хватает Диего за плечи, отводит в сторону, подальше от меня. – Будешь драться с Трехпалым. Победишь, и мы примем, лишнего слова не скажем. Хотя ручки у тебя слишком нежные для сына кузнеца.
– Я готов драться. До первой крови?
– До смерти.
Я едва не вскрикиваю. Диего не сможет победить, он слишком устал, давно не ел и не пил. К тому же запястье опухло.
– То есть вы позволите мне убить одного из ваших?
Мужчина со шрамами наклоняется к Диего, что-то тихо говорит – я смогла различить только слово «обмен». Помедлив, Диего напряженно кивает.
– Дайте ему хотя бы напиться!
– Это можно, – мужчина со шрамами отстегивает флягу с пояса. Взглянув на меня с благодарностью, Диего припадает к ней, долго пьет, дергая кадыком.
В следующую секунду толпа растекается, образовывает круг. Вперед выходит человек, которого назвали «Трехпалым». Кожа его белая, с синеватым отливом, голова с проплешинами. Грузная перекошенная фигура – словно в этом теле когда-то переломали все кости, и они срослись криво, неправильно. Серое лицо, водянистые глаза.
В сумерках мне приходится напрягать зрение, подмечать детали.
Трехпалый. Одна рука нормальная, а вторая длинная, почти достает до колена. Оканчивается тремя отростками, смутно напоминающими пальцы. Меня передергивает: в который раз вспоминается чудовище, притворившееся Лилией.
Диего снимает рубашку, отбрасывает в сторону, обнажая подтянутый торс с развитыми мускулами. Человек со шрамами объявляет начало боя.
Тело на тело. Удары. Напряженные лица, пот по вискам, по лбу. Когда Диего опрокидывают на землю, я закрываю глаза. За спиной люди что-то хрипло выкрикивают – видимо, поддерживают своего. «Грифы и стервятники, – думаю про них. – Больше никто не смог бы выжить в таком месте».
Не открывая глаз, я опускаюсь на песок.
Из кого-то выбивают стон, кто-то падает.
Как странно. Бал, ожидание встречи с Аланом – кажется, будто это было в другой жизни. С кем-то еще, не со мной. Едва ли сутки прошли, а все так изменилось. Еще вчера я точно знала, от чего умру, а теперь могу лишь гадать.
Внезапно толпа затихла. Сердце оборвалось: все закончилось? Нет, борьба продолжается, слышатся удары, рваное дыхание. Только люди, образовавшие кольцо, молчат. Я осмеливаюсь открыть глаза как раз в самый страшный момент: Диего опрокидывает противника, тот хрипит; из горла вместе со слюной толчками выходит кровь. Поднявшись, Диего плавным движением сворачивает противнику шею.
Кто-то цепляет меня под мышки, вздергивает на ноги. «Ну что, малявка? Рада?» – хриплый голос в самое ухо. Я поворачиваю голову и оказываюсь лицом к лицу с человеком со шрамами. Глаза у него в красных прожилках, с грязно-желтыми радужками.
Резко отстраняюсь; остальные начинают смеяться, когда я, споткнувшись о собственную ногу, теряю равновесие и снова оказываюсь на песке. «Бу!» – то ли в шутку, то ли всерьез один из людей пошел на меня, высоко поднимая колени, грозя затоптать.
– Хватит, – громко просит Диего, и его слушают.
Я думаю о том, что нужно встать, броситься к нему в объятия… Ведь так поступила бы влюбленная девочка? Но мертвое тело со свернутой шеей так близко, а перед глазами то и дело встает заплаканное лицо Лилии. Тогда Диего легко убил чудовище, теперь – жителя пустыни. Ни разу не потерял самообладания; стоит весь в поту и крови, с трудом переводит дыхание – но на лице ни тени растерянности, страха или смятения.