– Пойдемте, голубки.
Время, до того казавшееся застывшим, будто муха в янтаре, ускорило свой бег.
Притупилось ощущение, что происходящее – ночной кошмар, далекий от реальности. Теперь мы точно знали, что в этой пустыне, кишащей чудовищами, живут люди. Оставалось выяснить, какие они.
Нас ввели внутрь жука-повозки. Я огляделась, не вполне понимая, что именно вижу: внутри оказалось пусто, с потолка свисали странные отростки, похожие на порванные жилы. Они светились слабым голубоватым светом, который уродовал лица, мазал черным под глазами и носом. Пол и стены – бока и брюхо? – состояли из сцепленных пластин. Словно выпотрошили жука-носорога (летом ими кишел весь Алерт), точнее, его многократно увеличенную копию.
Мужчина со шрамами потянулся к одной из светящихся жил, дернул: наполовину утопленная в песок пластина медленно поползла, закрывая проем. Мы с Диего удивленно переглянулись. Пол закачался: жук поднимался на ножки.
Люди рассаживались вдоль стен, мы с Диего присоединились к ним, но выбрали отдаленное место.
– Что же, теперь мы влюбленные?
– Простите. Это была глупая идея.
– Не извиняйтесь. Вы были напуганы, однако сумели взять себя в руки. И придумали что-то… оригинальное, но правдоподобное. В тот момент я бы лучшего и не придумал.
– Считаете, нам поверили?
Диего вдруг положил руку мне на затылок, притянул ближе – и поцеловал! Сердце подступило к горлу, кровь зашумела в висках. Мне стало страшно и неприятно, захотелось отстраниться, вырваться. Но вместо этого я сидела не шевелясь. В мыслях набатом било: «Но ведь он только что убил человека, он весь в его крови».
– Теперь, может, поверят, – Диего отстранился. – И еще: нам нужно перейти на «ты». Ведь странно, что сын кузнеца и дочь торговца, да еще и влюбленные, так сдержанны в разговорах.
– Ты! – прошептала я едва слышно. – Не делай так больше.
Диего гортанно рассмеялся.
Я почти стерла рукавом незнакомый привкус со своих губ, когда к нам подошел один из жителей пустыни. Сел рядом на корточки, сгорбился. Принялся объяснять, коряво и нескладно, что мы направляемся в поселение и что жилы освещают не только механического жука, но и шатры. Они никогда не гаснут, ни днем, ни ночью.
– Откуда взялись эти жилы? – поинтересовался Диего. – Никогда раньше такого не видел.
Голос жителя пустыни упал до шепота.
– Жилы и все остальное, все вещи, оружие и даже сам жук – все это взяли из тела зверя, – он попытался объяснить, что это за зверь, но ничего не получилось: слова выходили невнятными, переставали складываться в предложения, речь стала похожа на бессвязное бормотание маленького ребенка.
– Как зовут вашего предводителя? Или как он у вас называется? – прервал Диего.
– Главный. Так и зовут. Может, когда-то и было настоящее имя, да он его забыл. И вы свои имена тоже забудьте, раз вам сделали плохо на той стороне. Пустынники все забывают. Ырк вон свое имя тоже забыл. Выдумал новое.
– Тебя зовут «Ырк»? – Я догадалась, что он говорит о себе.
– Ыыыы, – протянул житель пустыни довольно, обнажив острые зубы. – Р-каааааа.
Его лицо вдруг стало бессмысленно счастливым, и меня от этого передернуло.
Ырк все еще тянул букву «а», когда тряска стихла и бок механического жука снова раскрылся, словно разрезанный. Я ступила на холодный песок, выдохнула облачко пара. Кажется, еще немного, и воздух превратится в лед, и слова будут таять на языке, не успев прозвучать.
Взгляду открылись смутные очертания барханов, голубые макушки шатров. Ткань некоторых шатров была тонкой: сквозь нее проглядывали темные фигуры людей. В памяти всплыли спектакли гастролирующего театра теней, на котором я побывала однажды, много лет назад.
Главный подвел нас к небольшому шатру, сказал:
– Теперь ваше. Наслаждайтесь.
Внутри оказалось неуютно. Кучи тряпья да странные предметы – наверное, служили заменой мебели. Неровные поверхности, с потолка-конуса спускались светящиеся жилы, оплетали палку, удерживающую ткань над головой. В синем свете лицо Диего казалось мертвенно-бледным, но все равно красивым.
Он проводил меня к некоему подобию кровати – возвышению, укрытому странными шкурами, неровно сшитыми толстыми нитками. Шерсть была жесткой, неприятной на ощупь, пахла странно.
Главный откинул полог, прорычал что-то неразборчиво. Диего вышел на улицу, оставив меня в одиночестве. Я не вслушивалась в их разговор; обходила шатер, ощупывала предметы, ища в них знакомые черты. И находила: решила, что можно приспособить под стол, под тумбочку, под разные нужды. Все было изготовлено из странных, незнакомых материалов – кажется, из какого-то металла. Впрочем, в сплавах я не разбиралась.
Когда Диего вернулся, я спросила:
– О чем вы говорили?
– Об охоте. Представляешь, в пустыне есть места, где водятся разные зверьки, чье мясо пригодно к пище. Местные жители почти каждый день охотятся, выкуривают их из норок. Они обнаружили наши следы как раз во время охоты, решили догнать. И вот мы с ними. Честно признаться, устал страшно. Никогда в жизни еще так не уставал. Давай, что ли, ложиться спать.
Мы оба долго молчали, вдруг смутившись. Затем Диего тихо проговорил:
– Если боишься, могу лечь на полу.
– Ты замерзнешь, – я покачала головой.
Забралась под одеяло из шкур. Простыня и подушки были сшиты из плотной грубой ткани, похожей на парусину. Поколебавшись, Диего лег рядом, близко-близко. Мне стало очень тепло.
Я лежу на песке едва дыша, боясь пошевелиться, а темное, смутное нечто с человеческой фигурой, но без очертаний (без лица, без волос и без кожи) ощупывает мое тело. Холодные скользкие пальцы проводят линии по плечам, по животу, бедрам. «Пожалуйста, не надо», – молю я, а чудовище отвечает голосом сестры: «Сама виновата».
Я поворачиваю голову – песок царапает щеку – и вижу других чудовищ. Они тянутся ко мне и шипят, визжат, воют о том, как долго меня ждали и как сильно хотят есть.
Дернувшись, я проснулась и почти сразу поняла, что больше не засну. Диего лежал рядом, дышал размеренно; лицо его оставалось спокойным, безмятежным. «Как он может – после того, что с нами произошло?» – подумала я с завистью. Мне бы поспать нормально, без кошмаров. Стертые еще на балу ноги болели, перед глазами плясали круги. Я казалась себе сломанной куклой, выброшенной вдоволь наигравшимся ребенком.
Отчаянно хотелось домой. Я уткнулась лицом в колени и заплакала. Старалась потише, но всхлипы рвались из груди, эхо дробило их под куполом шатра.
Проснувшись, Диего резко сел; безмятежность пропала с его лица. Он хмуро кивнул мне, поднялся на ноги, подошел к куче тряпья, собранной у входа. Вытянул что-то, похожее на неумело сшитую рубашку, ношенную боги знают сколько раз. Брезгливо встряхнул, удерживая двумя пальцами, надел. Чуть отодвинул полог, прислушался к ночной тишине.
Я наблюдала за ним, затаив дыхание, забыв о слезах. Слабо вскрикнула, когда Диего быстро вернулся, подхватил меня, ловко завернул в шкурное одеяло. Оно было тяжелым, это одеяло, да и во мне порядочно веса, но Диего, кажется, это не беспокоило.
– Что ты делаешь?
Не ответил, лишь улыбнулся таинственно. Откинул полог, вышел в ночь, в пустыню, подальше от шатров. Опустился на песок; меня из рук не выпустил, устроил у себя на коленях.
– Зачем вы меня вытащили?
– Ты плакала, – Диего особенно выделил «ты», словно напоминая о нашем соглашении. – Извини, не умею успокаивать женщин. Я думал посмотреть с тобой на звезды, но их не видно. Интересно, можно ли здесь вообще увидеть звезды?
Я хотела ответить кое-что резкое и колкое, но заметила движение в стороне шатров. Ничего особенного, словно кто-то откинул полог и выглянул на секунду – наверное, услышав мой голос. Скорее всего, показалось, но рисковать не стоит.
Лучше вернуться: так будет безопаснее, да и мало ли кто водится в этих землях. Раз уж тут есть зверьки, роющие норы, то наверняка могут быть и змеи. Не стоит сбрасывать со счетов и… чудовищ.
Но я отчего-то не решилась попроситься обратно в шатер. В руках Диего – в этих случайных объятиях – было уютно. Настолько, что мысли стали невесомыми. Холодный воздух щекотал горло при дыхании и отчего-то казался пряным. Я запрокинула голову, прислонившись затылком к плечу Диего, вдохнула полной грудью.
Небо завораживало – бездонностью, беззвездной чернотой. Манило: возьми кисти и краски, нарисуй какие хочешь созвездия.
– Иногда моя мать исчезала, и домашние сбивались с ног, пытаясь ее отыскать. Все углы обходили – впустую. А стоило ей вернуться, нападали с расспросами; мама отмалчивалась, переводила стрелки… Она умела хранить секреты, – вдруг сказал Диего. Я постаралась сосредоточиться. – Однажды в день моего рождения – на шесть лет, кажется, – она показала мне свое тайное место. Небольшое углубление на крыше дома, осталось на месте старого дымохода. Когда маме бывало плохо, она забиралась туда и долго смотрела на небо. Я к ней присоединился, это стало и моим тайным местом. Однажды я всю ночь провел на той крыше. Помню, звезд было так много. А еще помню вопли искавших меня слуг.
Я подумала, что мама Диего, наверное, была очень красивой. Затем перед глазами встала склонившаяся к воде ива. Ветки-косички.
– У меня тоже было тайное место.
…А еще подвалы и пустые комнаты старой части замка, где гулял ветер и наверняка водились призраки.
– И не одно.
И закрытая на ключ комната брата.
– Только меня никто не искал.
Звучало жалко, но что поделать. Так уж получилось в моей жизни.
Мы долго сидели – молча, неподвижно. В какой-то момент я закрыла глаза и вдруг провалилась в то лето.
То лето пахло крыжовником и розами. Мне было совсем мало лет.
Тускло светился ночник, я лежала в мягкой постели и смотрела на маму. Светлые волосы забраны в высокий пучок, на лоб упала непослушная прядь. Ресницы длинные-длинные, от них на щеки ложились лучистые тени.