Диего стоял, вытянув руки, над которыми дрожал воздух. А чудовище корчилось, визжало и плакало. Кривящийся рот, слезы из слепых глаз, потерявшие контроль руки и ноги бились о песок. И, кажется, в криках творения проклятых земель я все-таки слышала что-то похожее на слова, вот только понять их не могла. Приблизилась, вслушиваясь. «Стой, где стоишь, – резко одернул Диего. И добавил мягче: – Тебя может задеть».
«Убей его, зачем так долго мучить», – попросила я, но Диего или не услышал, или не смог обуздать свой дар.
«Е-ы-р-а-ш», – хрипела тварь, и это было так жутко, что я взмолилась: «Замолчи, пожалуйста, замолчи».
Хрипы оборвались. Чудовище повернуло ко мне лицо, уставилось черными провалами на месте глаз; его руки и ноги так и продолжали извиваться, бессильно биться о песок.
«Хватит, – мои нервы не выдержали этого пустого взгляда. – Умри, пожалуйста. Уже пора».
Чудовище тонко проверещало, будто отвечая, а потом его тело обмякло. Я выдохнула с облегчением, перевела взгляд на Диего и поняла, что еще не все кончено. Мужчина так и не опустил руки, и воздух над ними теперь не просто дрожал – потрескивал, словно в ладонях горел невидимый огонь.
В следующую секунду тело твари мелко затряслось; было видно, как перекатываются мышцы под тонкой кожей, водят по сторонам глаза под опущенными веками.
«Прекрати!»
«Если б мог, прекратил бы», – зло бросил Диего.
В тот момент я окончательно убедилась в двух вещах. Первое: чудовища когда-то действительно были людьми. Такими, как я, мои родители и сестры, Фернвальд или Алан. Встреченная у речки тварь и впрямь казалась человеком, которого разобрали по частям и собрали в произвольном порядке, перепутав все, что только можно было перепутать.
Второе: Диего менялся. Меня охватил животный страх, когда я смотрела на него, терзавшего уже мертвое существо. А еще обида на собственное бессилие. Не зная, чем помочь, я позвала ветер, но он, как всегда, не ответил. Запахи – гари, паленой кожи и волос – сводили с ума.
В какой-то момент я словно поддалась этому безумию: бросилась на Диего, вцепилась ему в спину, повалила в воду. Вода зашипела, запузырилась. Мужчина дернулся, скривился от боли; ему потребовалось много времени, чтобы прийти в себя. А после он поднялся, выжал одежду и волосы – они сильно отросли за последнее время, доставали до плеч. Сказал: «Спасибо. Мне жаль, что тебе пришлось увидеть меня в таком состоянии».
В шатре Диего успокаивал меня, пел колыбельную своей земли. Голос его, бархатистый баритон, был настолько красив, что я завороженно слушала и просила петь еще и еще.
С этой охоты мужчины вернутся без змей, равейл, песчаников и прочей живности, которой можно насытиться. Только бы живые. А день или несколько без еды можно перетерпеть.
– Не боись за Ловкого. Он даровитый, справится, – Мель прервала мои мысли.
Я вздрогнула, услышав слово «даровитый». Проглотила рвущиеся наружу оправдания: ведь женщина вряд ли подразумевала то, о чем я сразу подумала. Все-таки Мель была моим единственным другом, поддерживала, пыталась отвлечь; защищала меня во многих ситуациях, даже если я была виновата.
Ей бы родиться где-нибудь в южных герцогствах, в приморском городке, притаившемся в горной лощине. Гулять по склонам, собирать травы. Устроиться помощницей доктора, лечить людей или скот. А вместо этого – одинокая жизнь, надсадный кашель, от которого, как она сказала, «будто скручиваются внутренности». Мель была слабой, и я боялась ее потерять. Но за Диего боялась гораздо, гораздо больше.
– Зайдешь ко мне, когда наступит полуденный зной? Хочу тебе кое-что отдать.
– Что?
– Увидишь. Это мелочь, мне когда-то мама подарила. Сказала передать дочке, как появится, но дочки-то у меня нет, – и добавила быстро, пряча глаза: – Не бери, если не понравится.
– Спасибо, – я крепко обняла Мель.
Время до полуденного зноя прошло в немом отупении. «Что, если Диего не вернется? – трепетало в мыслях. – И если это все-таки случится, что будет со мной?» Ведь тогда ничего не останется, ни единой ниточки из прошлого за Стеной. От мыслей об этом кровь стыла в жилах.
Когда Мель подошла ко мне, нервно кусая губы и что-то бормоча, я не сразу поняла, чего она хочет. Затем вспомнила про подарок, кивнула, поплелась следом. Играла в странную игру по дороге – ступала так, чтобы каждый раз четко попадать в след Мель. За спиной оставалась цепочка следов, словно только один человек шел по красному песку.
Подарком оказался медальон, полупрозрачный круглый камешек. Мель перевернула весь шатер вверх дном, прежде чем отыскала его. Медальон был небольшим и очень красивым: голубоватый свет жил, чудно преломлялся в сердцевине; казалось, внутри замурован светлячок. Как детская забава – жуки в янтаре.
– Спасибо. Очень красиво.
– Это папа подарил моей маме, когда уезжал из деревни, где они жили. Сказал, так она в любой момент сможет найти его. Но она его не нашла. Он ее обманул, да? Я знаю. И мама знала, но всегда берегла эту вещь.
Я с тоской подумала о своих родителях: порой мне казалось, каждый из них уже давно живет своей жизнью, но они всегда были неизменно вежливы и нежны друг с другом. Я обняла Мель, зарылась лицом в складки ее одежды, пряча слезы. Женщина мягко похлопала по спине: «Ну будет, будет».
Когда снаружи раздался шум, я выбежала из шатра и что есть духу помчалась к месту, где обычно останавливался жук-повозка.
– Боже, только бы жив был, только бы жив! – соседка Вольная бежала рядом, позабыв о своей хромой, недавно вновь воспалившейся ноге. Молилась мертвому богу по дороге.
Как и всегда, жук стоял на полусогнутых лапках и больше походил на живое существо, нежели на бездушную повозку. Мы столпились вокруг, время тянулось, а дверь все не открывалась. В наступившей тишине стук собственного сердца оглушал.
Когда брюхо жука все же раскрылось и из темноты вышел Главный, по толпе пронесся вздох облегчения. Пустынник оглядел нас, указал на двух человек, остальным жестом приказал расступиться. Вперед вышли Мель и Риги, крупная женщина, по силе уступавшая разве что Главному. Они вошли в темноту, откуда пару секунд спустя послышался протяжный стон. Я похолодела: показалось, это голос Диего.
Выйдя из оцепенения, я принялась расталкивать людей, прорываться вперед, не обращая внимания на недовольство. Едва не упала перед повозкой, успела ухватиться за край проема. Вздрогнула, когда мою руку накрыла чужая ладонь. Встретилась с внимательным зеленым взглядом. Кинулась Диего на шею, прильнула всем телом. Живой, живой, живой!
– Тише, запачкаешься… – пробормотал мужчина. Обратился к Главному: – Мы можем пойти домой? – и сразу получил согласие.
– Я хочу помочь.
– Там ты уже ничего не сделаешь. Лучше помоги мне.
Диего покачнулся, и я подставила ему плечо, обхватила талию, увлекла по живому коридору; расступившиеся пустынники провожали нас тревожными взглядами. Когда мы свернули в узкий проулок между шатрами – кратчайшая дорога домой, хоть и неудобная, – Диего вдруг выпрямился, отошел. Он больше не хромал.
– Что за неуместный спектакль? – возмутилась я.
– Тебя берег. Не нужно было тебе их видеть, погибших, – ответил он с едва скрываемым раздражением.
Я растерялась от неожиданности: что сделала не так? Поняв мое смятение, Диего пояснил:
– Мы разделились на группы, и свою я убил. Случайно, разумеется. Не смог совладать с огнем.
– Главный…
– Не знает. Ни он, ни другие. Разумеется, я не сказал. И ты, будь добра, держи рот на замке.
На секунду в глазах потемнело, земля ушла из-под ног. Я попыталась схватиться за шатровую стену, но лишь мазнула рукой по пустоте. Диего между тем оставался спокойным. Улыбался, словно ничего не произошло.
– Я тебе не верю. Я знаю тебя, ты не мог.
Мужчина поморщился:
– Как сильно мне надоела эта игра в голубков! Каждый день ложь, постоянное притворство. Но теперь, слава богам, можно немного выдохнуть. Ырк мертв. В ближайшее время никто не будет крутиться возле нашего шатра, подслушивать и подглядывать.
– Что ты имеешь в виду?
– Я думал, ты умнее. Разве еще не поняла? Главный приказал Ырку следить за нами. За мной. А за тебя отчитывается Мель – думала, делать ей больше нечего, лишь бы с тобой возиться? Мель ошивалась рядом с нашим шатром днем и вечером, Ырк ночью. Знаешь еще что? Оказывается, Ырк не мог чувствовать холод, таким вот особенным был.
Я хотела снова повторить, что не верю ни единому слову, но не смогла.
Моя добродушная, искренняя Мель всегда была рядом. Не успевала я удалиться от шатра – неизменно наталкивалась на нее. Поначалу я радовалась встречам, так как боялась заблудиться, наткнуться на чудовище или на очередного сумасшедшего. А потом мы сдружились, стали ходить друг к другу в гости; Мель встречала меня утром и провожала вечером, и я ничего плохого в этом не видела. Ошиблась?.. И кашель – не оттого ли он, что Мель караулит у нашего шатра поздними вечерами?..
– Разговорить этого дурня Ырка не составило труда. А вот заткнуть его было гораздо сложнее. Ырк частенько забывался, принимался расспрашивать меня о юге, о винограде, хотя я с ним и словом о таких вещах не обмолвился, я только тебе рассказывал о своем детстве. Ну все, хватит, – Диего схватил меня за руку, поволок за собой. И я шла, словно телок на привязи, не чувствуя ног.
Права была Вэйна, моя маленькая девочка: зачем же я доверяла этому человеку? Зачем подпустила его так близко?
Диего втолкнул меня в шатер, прошел к подстилке, сел, скрестив ноги, указал на место рядом с собой. Я и не подумала сделать шаг навстречу. Мужчина ухмыльнулся, в глазах заплясали искры.
– Что, теперь боишься меня?
– Не дождешься! – Вопреки заявлению сердце мое гулко билось. Я медленно приблизилась, опустилась на самый краешек. – Что тебе от меня надо?
– Обнять, поцеловать, – ответил он с издевкой. – А на самом деле… Помнишь, я рассказывал о человеке у Стены? Так вот, я видел еще одного. Сегодня, недалеко от тела мертвого бога. Снова издали, но на этот раз я сразу понял, что не ошибся: Ырк изменился в лице, остальные растерялись. Ведь Главного рядом не было, некому было подсказать, как поступить. Затем они, конечно, сообразили, но поздно. Я стал их расспрашивать. Упирались, глупые, так, что довели меня до белого каления, за что и поплатились. Но я, кажется, понял, что они скрывали.