– И что же?
– Проходы на ту сторону. Замаскированные, конечно же. Наверное, там какие-нибудь артефакты или еще что-то подобное.
– Так пошел бы и проверил! – не выдержала я.
Диего опасно сощурился. Потянулся, размял руки; мышцы перекатывались под кожей, демонстрируя силу. Кажется, в шатре стало гораздо теплее.
– Ты ведь кое-что знаешь про артефакты, работала с ними – хотя, насколько понял, не так уж много тебе поручали. Не считали способной на большее или не доверяли? Впрочем, неважно. Мертвому богу, кем бы ни было это существо, ты явно по душе: ведь ты не заболела, хотя подходила к нему вплотную. Так что какие-то плюсы от нашего вынужденного союза я все же смогу получить.
– С чего ты взял, что я стану тебе помогать?
– Иначе я сделаю твою жизнь невыносимой.
«Она уже такая», – подумала я и вдруг вспомнила про нож с искривленным лезвием: где он теперь? Наверное, уже не найду. Диего сперва вложил его в мою руку, сыграл на доверии. Я пользовалась им на кухне, но так и не смогла привыкнуть к рукояти. Потом Диего стал брать тот нож на охоту – и теперь наверняка хорошо его спрятал. Какая же я глупая, доверчивая!
Есть еще собственные руки. Может, когда мужчина заснет… «Кого обманываешь? Хочешь стать такой же, убийцей? А еще ты чуть ли не в два раза ниже, худая, слабая. А он почти – или уже – чудовище».
Тело моей Лилии на песке – было, нет? Я, наверное, уже никогда не узнаю.
А ведь Главный пытался предупредить, вспомнила я. Зря столько времени обходила его стороной, десятой дорогой, не здоровалась и не отвечала на приветствия. Ускоряла шаг, стоило его увидеть, сворачивала с дороги. А на самом деле…
– Я помогу тебе. Только у меня есть условие.
– Мне кажется, ты не в том положении, чтобы выдвигать их. Ладно, я сделаю милость и пойду навстречу.
– Если мы все-таки отыщем проход, но мне по каким-либо причинам не удастся вернуться, то расскажи обо мне Фернвальду. Попроси его написать моей семье, будто я сбежала. Уехала путешествовать, оборвала все связи.
– Договорились. Если это все, то давай спать. Я чудовищно устал, – Диего выделил предпоследнее слово, я поморщилась.
– Когда мы отправимся? И как доберемся до бога или до Стены?
– Не твоя забота, Энрике. Предоставь это мне.
Ырк, Свирепый, Ру, Сивый и Сонни: мы похоронили их на рассвете следующего дня. Стояли в кругу, взявшись за руки, пели. А после жизнь влилась в привычное русло: на общей кухне Га с Мель ссорились, остальные вяло их разнимали, кто-то шутил. Все как обычно, словно вчера не произошло ничего из ряда вон выходящего. Только на улице мертвых поставили еще один шатер, и вечером Маа примет новых гостей.
Меня знобило, и даже предполуденная жара не спасала. Кости ломило, запахи сырого и наполовину готового мяса вызывали тошноту, хотя я с самого утра ничего не ела. Мель, заметив неладное, тут же свернула спор, пристала:
– Ну что же ты, Сказочница, все в порядке. Ловкий твой жив, с ним все будет…
– Замолчи, – оборвала я. Не хотелось ни видеть ее, ни слышать.
Мель не обиделась, только головой покачала. Попросила подождать, после чего обошла всех женщин, с каждой тихо переговорила. Вернулась:
– Мы разделим на всех твою работу. Пойди, отдохни, а вечером я принесу вам с Ловким поесть.
Невнятно поблагодарив, я поплелась в шатер.
Почти не запомнила дороги, упала на подстилку. Дотянулась до тканей, распотрошила аккуратную стопку, разбросала поверх одеяла, надеясь согреться, закрыла глаза. Но заснуть не смогла. Попробовала заплакать – тоже не получилось. Смотрела на себя будто со стороны, удивлялась: что за слабая глупая девчонка, вечная жертва обстоятельств, пешка, разменная монетка? Ей остается только кричать: «Забери меня отсюда, я какую угодно настойку, какой угодно яд…»
Я выползла из-под вороха тканей, кое-как добралась до припасов. Кажется, что-то опрокинула по дороге. Выудила кривую бутыль с кровью клерса, вынула пробку. Пила прямо из горла, залпом.
Мель предупреждала, что много клерсовой крови пить нельзя: можно уснуть и не проснуться. Мель вообще боялась снов. Считала, что они затягивают в лабиринт, где можно заблудиться. Какая, однако, глупость…
Бутылка стремительно пустела – хватит ли этого, чтобы хотя бы на время забыть одного человека, его лицо, запах, обволакивающий голос, сильные руки? Надо попробовать.
Я закрыла глаза, стала считать секунды. Шестьдесят, пятьдесят девять, восемь, семь… Пряный вкус крови клерса на языке, запахи ткани.
Сорок пять, четыре, три… В голову лезли всякие глупости вроде удивленного лица Диего, когда он найдет меня. А что, я же предупреждала, что проживу недолго.
Восемнадцать, семнадцать… Столько мне лет. Хотя я счет времени давно потеряла и не знаю, какой теперь месяц. Наверное, мой день рождения давно прошел.
Двенадцать, одиннадцать, десять… Я обещала Вэйне красивое платье на ее первый юбилей. И обещание не выполнила. Какая плохая сестра. А так старалась быть хорошей – хотя бы для самой младшей сестренки. Ведь с Лилией не получилось.
Три, два, один…
Внезапный порыв свежего ветра ударил в лицо. Я поежилась и подумала, что надо было взять шарф, простужусь ведь. А болеть всегда так неприятно! Может быть, стоит сходить домой и одеться теплее? Но кроны шелестят, журчит ручей, и пахнет осенью. Сладковатый аромат прелых листьев и терпкая нотка хризантем. Она, эта нота, то невесомая, то навязчивая.
Я представляю, как ветер яростно треплет хризантемы, пытается избавиться от их запаха. А цветы смеются и отвечают: «Ты такая глупая, Энрике». Или обижаются: «Помнишь, ты срезала мои тюльпаны? Я тогда не сказала маме. Но если тронешь хризантемы – точно пожалуюсь». «А ты порвала мою любимую книгу, Лилия», – отвечаю я и приказываю ветру вырвать стебли с корнем, растерзать венчики.
Да, пожалуй, можно пойти к себе и одеться. Но осень пахнет прело и терпко, журчит ручей, и ветер что-то сердито шепчет цветам.
Я открываю глаза.
Парк, знакомая скамейка, откуда открывается вид на замок Алерт. Как давно я здесь не была! Взгляд скользит по орнаменту (дань моде века, когда эта часть была построена), по окошкам и башням. Цепляется за что-то. Я моргаю раз-другой, не понимая, что именно привлекло внимание. Взгляд проясняется.
Северная башня покрыта строительными лесами. Разве не сойдут с ума рабочие, находясь так близко?..
Внезапная догадка осеняет: пока я жила в столице, бабушка умерла, и родители решили отремонтировать ее пристанище-тюрьму. Но зачем? Разобрать проще и дешевле – тем более, судя по всему, даже рукам умелых мастеров не исправить былых ошибок. Башенка немного косит. А прежде она была такой кривой, что, казалось, обрушится под напором сильного ветра…
Над остальными частями замка тоже хорошо поработали: исчезли знакомые с детства трещины, фасад обновлен.
Сзади раздается звонкий смех, и я оборачиваюсь. По парковой дорожке идет Лилия под руку с высоким мужчиной. Ее роскошные светлые волосы завиты в локоны, а легкая полупрозрачная вуаль шляпки закрывает лицо. Такие головные уборы давно вышли из моды, но сестру шляпка украшает.
А у спутника Лилии русая голова, в глазах плещется задор.
– Лилия!
Я так рада ее видеть! Так рада, что, кажется, готова все забыть, простить все обиды. Встаю с лавочки, иду ей навстречу. Лилия, увидев меня, останавливается. Что-то тихо говорит на ухо своему спутнику – тот улыбается, кивает. Потом они поворачиваются ко мне спиной и идут прочь. Растерянная и обиженная, я бросаюсь за ними следом, но никак не могу нагнать.
– Лилия, нам надо поговорить! Не время играть в эти странные игры!
Сестра не слушает. Меняет тропинки в цветочном лабиринте, прячется за карликовыми деревьями, заливисто смеется. Я безнадежно отстаю и злюсь.
Ладно, ну ее! Не хочет – не надо! Сажусь на ближайшую скамейку, перевожу дыхание. Ежусь: все-таки холодно, осень. Нотка хризантемы слишком навязчива. Немного посижу и пойду домой.
Прикрываю глаза – под веками вспыхивает закатное солнце и багровый песок, барханы похожи на сгустки крови или тела, с которых содрали кожу. Испуганные глаза Лилии рядом. Она такая маленькая и хрупкая, мне во что бы то ни стало хочется спасти ее, сберечь… Когда это было? Наверное, приснилось, потому что я ничего не помню. Дурной сон, который я, кажется, до конца не досмотрела.
Совсем рядом шаги, каблучки стучат по мощеной дорожке. Образы пустыни гаснут, я открываю глаза. Лилия подходит ко мне, откидывает вуаль…
…И я вижу, что это вовсе не моя сестра.
Она краше Лилии. И краше всех женщин на земле. Я так решила, когда впервые увидела ее портрет в родовой книге.
Прошлое, значит.
– Прости, я хотела развеселить тебя. Но, кажется, тебе не до игр.
О боги, она ведь еще ничего не знает! Я собираюсь с мыслями: надо рассказать, что она сойдет с ума, потеряет способность управлять даром, и что северная башня станет ей тюрьмой. Предостеречь…
Но из моего горла не вырывается ни звука.
– Энрике?
Перед глазами все плывет, фигура молодой женщины тает в воздухе, который больше не пахнет осенью. Теперь он душный, горячий. Ко мне подходит бабушкин спутник, считает пульс, бьет по щекам, трет виски. Пытаюсь отгородиться, но он отбрасывает мои руки.
А волосы у него вовсе не русые – и почему мне так показалось? – черные, а глаза большие, зеленые, завораживающие…
– Диего, – узнаю я.
Прошлое снова становится неизменным.
Жестокий человек с удивительно красивыми глазами почти рычит:
– И чего ты добивалась? Нет, радость моя, даже не думай сбежать. Мы теперь крепко друг с другом связаны, – потом его голос падает до шепота: – И не забывай, что наша маленькая игра еще не закончена.
Глава 18Сны о прошлом
Болела я долго и тяжело. Диего не скрывал раздражения, но все же заботился, переложил на свои плечи все бытовые обязанности. Поразмыслив, я решила, что кто-то из пустынников уже занял место Ырка, поэтому мужчина так старается.