– Я помню Ырка, он был юношей. Мой брат тоже, но он так и не стал взрослым. А Главный остался таким же.
Это бесполезно, мысленно воскликнула я. Впрочем, это же Мель, не удивлюсь, если память ее как сшитое из лоскутов покрывало. Должно было получиться изображение, но оно не вышло, обрывки скреплены не по порядку, некоторые и вовсе отсутствуют.
Это не ее вина, просто проклятые земли заставляют жить одним днем. Впрочем, все истории Мель, запутанные, непонятно когда случившиеся, казались однозначно правдивыми, притягивали.
Я решила оставить эту тему. Тем более что другой вопрос волновал куда больше:
– Как умерли те, кто побывал у тела мертвого бога?
– Зачем тебе знать?! – Голос женщины дрогнул. – Ты… ты снова хочешь к нему отправиться? Не смей! – Прочитав ответ по моим глазам, Мель бросилась к отобранным, сложенным стопкой вещам. Стала раскидывать их в разные стороны, рвать с остервенением. Затем она схватила меня за плечи, зашептала исступленно: – Один раз тебе повезло, но повезет ли во второй? Если нет, у тебя после все волосы вылезут, твои хорошие волосы. Кожа пойдет синяками и волдырями. Ну зачем тебе туда, если из вещей что нужно, я все достану, если вопрос какой, то лучше к Маа сходим…
Она прошлась по шатру, слегка раскачиваясь, нервно теребя край накидки. Затем на лице ее появилось упрямое выражение, губы сжались в тонкую полоску.
– Когда-то у меня был сын, и звали его Вольным. Он получил это имя, потому что мечтал выбраться из проклятых земель. Обещал мне и всем остальным, что однажды это обязательно случится. Так вот, на собрании охотников он вызвался вытащить из тела бога еще одного жука. Главный о нем рассказывал: стоит там, в самом нутре, но в одиночку с места не сдвинешь, и как открыть его – тоже непонятно. Я не пускала Вольного, но разве его удержишь? Тем более, думаю, он не только ради жука все это затеял… Главный тоже долго сопротивлялся, не пускал, но в конце сдался.
Мель запрокинула голову, словно вынырнула из воды. Перевела дыхание. Продолжила глухим, едва узнаваемым голосом:
– Они вместе ездили туда несколько вечеров кряду, сказали, жук почти поддался. И все время мальчик мой такой сильный, здоровый был. Я подумала, мертвый бог милует его, как милует Главного. Потом случилась буря, потом – сложные охоты, а после, спустя время… Волдыри, кровь из глаз. Все-таки наказал бог моего Вольного. Забрал себе.
– Мне жаль твоего сына. Он приходил в шатры мертвых?
– Да, четыре раза. Мы долго смотрели друг на друга, но Вольный молчал, – Мель всхлипнула. – Только не думай, что я плохая. Я знаю про Ловкого, какой он. Ему и впрямь не помешает отправиться к мертвому богу, отдать ему в руки свою судьбу. Но тебе туда снова идти не обязательно, во второй раз все может плохо кончиться. Мертвый бог жесток и нетерпелив.
– Все кончится хорошо, – я постаралась, чтобы мой голос звучал уверенно.
И он прозвучал. Странно, но в ту секунду я поняла, что не вру ни Мель, ни себе.
Следующим утром я проводила Диего до места сбора. Поцеловала в щеку, пожелала удачи. Долго смотрела вслед удаляющейся повозке, потом слепо побрела по улочкам. Ноги сами вывели меня к шатрам мертвых. При свете дня они казались совершенно обычными, только чуть-чуть меньше и проще остальных. Теней видно не было, они появлялись только под вечер, когда темнело, и свет жил мертвого бога становился видимым, просачивался сквозь тонкую ткань.
Но Маа слышала их голоса в любое время суток.
Шорох за спиной, невнятное, едва различимое бормотание: где-то рядом Маа вела разговор. Я обошла по кругу один из шатров и увидела ее, сидящую на коленях, с прижатыми к ткани руками. Слепые глаза смотрели прямо перед собой. Я хотела пройти мимо, но женщина шевельнулась.
– Иногда они спрашивают о тебе, – прошелестела она. – Говорят, среди нас есть девушка, знающая множество историй. «Сказочница» – так тебя называют. Не злись, что они иногда подслушивают.
– Что же, подслушивают не только мертвые.
– Говорят, ты в них не веришь, хотя своими глазами видела тени.
Я задумалась. Кивнула осторожно:
– За Стеной с мертвыми не общаются. Когда человек умирает, его ветка на дереве жизни засыхает. Богиня времени Орлия срезает ее и отдает брату: если Мал разломит, то скормит обломки огню. Если нет, Орлия украсит ветку лентой и поставит в вазу к другим несломавшимся.
– Где это волшебное дерево, спрашивают они?
Если подслушивали, то должны были уже знать. Ведь эту легенду я много раз пересказывала у огня, а еще часто вспоминала ее в разговорах с Диего.
– На самой высокой горе архипелага. Недалеко от чертогов Ларсиса, брата вашего мертвого бога.
Голос Маа вдруг изменился, она выкрикнула что-то неразличимое птичьим голосом. Потом тонко взвизгнула, словно ребенок, которому прищемили палец. Затем сказала:
– Ты была там?
– На склоне горы? Нет, но хотела бы. Ходят слухи, в тех краях и правда растет огромное дерево, чей ствол не обнять руками, а крону не охватить взглядом. А если заблудишься, набредешь на руины замка. Местные верят, что в мире-без-времени, где живут боги, все наоборот: дерево упало и постепенно сохнет от макушки к корням. А замок стоит, в нем Ларсис держит пленницу Эйле.
Маа пару секунд сидела неподвижно, затем ответила свистящим шепотом:
– Наш господин говорит, что нет дерева.
Мне стало не по себе. Пришло ощущение нереальности происходящего. Словно проснувшись сегодня утром, я угодила в другой сон.
– А что тогда есть?
Маа промолчала. Странное ощущение усилилось, и я решила уйти: а то, не ровен час, сойду с ума. Но едва я отвернулась, раздался голос, не похожий на женский:
– Господин хотел забрать себе девочку, рассказывающую истории, как только та пришла к нему. Он любит потерявшихся и смелых. Но девочка попросила почти невозможное, теперь просит еще кое-что, трудновыполнимое. А таким, как она, не отказывают.
– Что это значит?
У мертвого бога я спрашивала о брате. И вскоре увидела сон, который посчитала ответом. Что еще я просила? И почему таким, как я, не отказывают?
Маа замахала руками, словно отгоняя мух.
– Так ты хочешь уйти? Наш господин говорит, с той стороны тебя держат за руку, и эта связь крепче, чем сама Стена. Он согласен отпустить тебя, если только… если…
– Что если? – Сердце пропустило удар.
Маа затрясла головой, зашептала беспорядочно: «Тише, я никак не различу, что вы говорите. Ничего не понимаю, гул сплошной».
Ощущение неправильности стало невыносимым. Кажется, еще секунда, и голоса мертвых хлынут в меня. Чтобы избежать этого, я быстро попрощалась и пошла прочь. Через несколько шагов сорвалась на бег; ноги сами вывели меня к шатру Мель. Хоть бы она не оказалась на общих кухнях! Нет, рано еще, охотники только-только уехали, до начала работ еще есть время.
Я не успела отодвинуть полог и проникнуть внутрь. Услышала голоса. Один принадлежал Мель, а другой…
– Я не собираюсь их останавливать. И тебе не советую, – голос Главного внушал страх. – Ты слишком прониклась, а ведь я предупреждал. Эта девчонка, Сказочница, обладает силой, которая в любой момент может стать очень опасной. Хорошо, что она сама этого не осознает.
Какая еще сила? Я вошла в шатер с твердым намерением выяснить, что такого важного я не знаю о себе. Я, обычная девушка, в которой уже умерли последние крохи дара. Но я не успела и слова сказать: Главный стремительно приблизился. Миг – и я не понимаю, стою ли все еще на ногах или болтаюсь в воздухе.
– Ты обещал не трогать ее, а сам… – вскрикивает Мель.
Главный вышвыривает меня из шатра. Падаю в красный песок; Мель подбегает, тянет меня за руку, помогает подняться. Вместе мы уходим.
В нашем с Диего шатре невыносимо душно. «Это потому, что у тебя снова жар», – объясняет Мель, кладет смоченную в воде тряпку мне на лоб.
Я хочу спросить о том, что только что услышала, но Мель легонько дотрагивается до моих губ, и они немеют. Я сиплю, хриплю, кашляю, но не могу выдавить ни слова. Мель произносит с мягкой улыбкой:
– Я люблю тебя. Ты дочь, которой у меня никогда не было, но которую очень хотелось иметь. Понимаешь теперь, почему я так боюсь тебя потерять? А теперь спи, Сказочница.
Прохладная ладонь ложится мне на глаза.
…Мне приснилось поваленное дерево. Оно было в огне, потрескивали сухие ветки, а еще свежие листья скручивались, чернели и превращались в пепел. Я повернулась и увидела богиню Орлию. Она плакала, крепко сжимая ножницы, которые ей больше не понадобятся.
До моего слуха донеслись протяжные стоны, надрывные, глухие. Так плачут больные дети, которым остается жить несколько дней. Так стонут старики, которым страшно умирать. Голоса исходили от объятых пламенем веток.
Сухие сгорали молча, их было не жаль, они бы все равно оказались в огне, если бы разломились. А вот новые побеги, цветущие, юные…
Недолго думая, я ринулась к стволу, чтобы сбить огонь хотя бы с некоторых веток. Руки обожгло так, что я закричала. Кто-то перехватил меня поперек туловища и потащил прочь.
– Проснись! Слышишь, давай же! – Хлесткий удар по щеке.
Я открыла глаза и увидела едва тронутое закатом небо. Попыталась сесть, руки отозвались резкой болью. Мель рывком подняла меня, подхватила, удерживая.
– Ты в порядке?
Несколько секунд я смотрела в ее лицо. Затем внимание привлекло что-то за спиной Мель.
Огненное зарево.
Горели шатры. Не только мой: целый ряд был объят пламенем, вверх поднимался черный дым. Кто-то закричал вдалеке. Кажется, от боли. Вскоре крик повторился, к нему присоединились другие голоса. Кто-то захрипел совсем близко, и я вздрогнула, словно очнувшись.
– Надо найти Диего.
– Нет, это опасно, – пальцы Мель впились в предплечье. – Давай уйдем подальше, мужчины сами разберутся. Они все знают и умеют, ведь у нас уже случались пожары.
Множество шатров были охвачены огнем, с каждой секундой дым распространялся, становился гуще. Мужчины уже должны были вернуться с охоты. Вывернувшись из рук Мель, я побежала к площади, где мы обычно собирались в вечерний круг. Где мог находиться Диего? Причастен ли он к пожару? Хотелось бы верить, что нет. Но надежды слишком мало, в глубине души я понимала, что, скорее всего, это его рук дело.