Чем глубже в шатровое поселение, тем сложнее было дышать. Едкий дым пек глаза, мне приходилось останавливаться, поправлять съехавшую с лица ткань, протирать глаза. Центральная улица была полна пустынников, люди пытались спасти из огня хоть какие-то вещи, некоторые старались сложить нетронутые огнем шатры.
Я свернула на боковую улочку, где дыма было меньше – короткий путь к площади. Несколько десятков шагов, и я на месте. Впереди, в просвете между шатрами, я увидела человека в огне. Он не метался, не катался по земле, чтобы сбить пламя. Шел медленно, а за ним тянулась колея черного обожженного песка.
Я бросилась вперед, но была сбита с ног. Кто-то навалился сверху, перехватил руки, вжал голову в песок так, что я стала задыхаться.
– Останься со мной, пожалуйста, – прохрипела Мель.
Я стала барахтаться, пытаясь освободиться. Но женщина схватила мою руку и вцепилась ногтями в обожженную кожу. Я взвыла от боли. Почувствовала, будто повисла на тонкой паутинке, которая вот-вот порвется под моим весом, а внизу – пропасть.
Едва удалось удержать ускользающее сознание. От дыхания Мель в ухе стало влажно.
– У меня больше нет сына. Я не хочу потерять еще и тебя!
На секунду хватка ослабла.
Я собрала последние силы, вывернула ногу под немыслимым углом, ударила. Не выбирая, куда придется. Женщина всхлипнула и обмякла. Я выползла из-под нее, кое-как поднялась на ноги, бросилась к Диего.
Первым, что я увидела, когда выбежала на площадь, были черные обугленные тела, над которыми вился дым. Упасть бы на колени, выплеснуть содержимое желудка, но рвать нечем, я не помнила, когда ела в последний раз.
Площадь заволокло дымом. Дышать получалось через раз, кожа вдруг показалась лишней, стала мешать. Картина перед моими глазами разбилась на фрагменты, я попыталась ухватиться за спасительную мысль: может, опять сон?
Обугленное тело. Чернеющий остов шатра. Человек в огне – мечущийся, воющий, катающийся по земле. Я едва успела отскочить.
И другая фигура – сильная, высокая. Прямая осанка, расправленные плечи, искры из раскрытых ладоней.
– Диего, – кричу я, но голос тонет в шуме. Лица в пламени не видно, но мне кажется, Диего услышал. – Подними руку, если ты меня понимаешь.
Миг – справа опаляет щеку, вспыхивает рукав, но я успеваю сбить пламя. Совсем рядом, чуть ли не под ногами – черная борозда, красный песок спекся, точно комки крови. А мне кричать захотелось от облегчения, ведь Диего поднял руку.
– Следуй за мной. Осторожнее.
Спина мокрая от пота, сзади идет жар, будто от огромной печки. Я увожу Диего дальше от шатров, мы огибаем поселение по широкой дуге.
Вскоре впереди становится различимым наш маяк – самый большой шатер, шатер Главного, а рядом с ним чернеет жук-повозка.
– Ты умеешь им управлять? – спросила я как-то раз у Диего.
– Я понимаю, как примерно устроен этот механизм, но ни разу не управлял. Главный никому этого не разрешает. – Видя, что я совсем приуныла, мужчина подмигнул: – Зато я умею открывать дверь.
Мы почти добрались, когда навстречу нам, наперерез, вышли четверо: Правая Рука, Сивый, Йолли и Ясви. У троих ножи, а у последнего – маленькие лезвия на веревочках. Диего рассказывал, это одно из самых опасных орудий пустынников. Оно позволяет не приближаться к жертве вплотную, не рисковать лишний раз, зато бьет смертельно.
– Сказочница, в сторону, – сипит Сивый. Тот, кто дал ему однажды имя, перепутал слова, и человек с вечно осипшим голосом получил конскую кличку.
– Нет. Пропустите нас, и мы уберемся отсюда. Больше никто не пострадает.
Короткое движение руки Ясви, свист разрезаемого лезвием воздуха – сбоку, совсем близко. Кажется, почти касаясь виска. Я обернулась: Диего был в порядке, успел уклониться.
Лица пустынников скривились от злости.
В следующую секунду мне и правда пришлось отпрыгнуть в сторону: жар хлынул волной. Диего вытянул руку, и от кончиков пальцев потянулась огненная нить. Она становилась толще с каждой секундой. Миг, я не успела моргнуть, как раздался истошный крик. Нить разветвлялась, образовывая сеть.
Правая Рука скрючился, упал на песок. Йолли попробовал вырваться, но отступил, зажимая плечо.
– Окружи их, только не убивай. Пожалуйста, – попросила я Диего.
– Будьте вы прокляты, – сплюнул Ясви.
– Сможешь удержать сеть до тех пор, пока мы не сядем в повозку?
Объятый огнем Диего качнул головой. Мы стали медленно обходить пленников огненной сети, шаг за шагом приближаясь к повозке. Издали мне казалось, что вход закрыт, но подойдя почти вплотную, увидела, что пластина-дверь чуть сдвинута. Проем казался узким, но не настолько, чтобы не впустить внутрь двоих.
Я старалась держать пустынников в поле зрения, следила за тем, чтобы сеть оставалась неподвижной, никого не ранила. Мужчины сгрудились вокруг тела Правой Руки, пытались привести его в чувство. Я не хотела вспоминать, но в голову почему-то лезли мелкие подробности, факты – все, что я знала о каждом из этих людей.
Например, о пустом рукаве Правой Руки. Сперва я думала, что это изощренное издевательство – назвать человека в честь части тела, которой у него нет. А Мель, смеясь, пояснила: «Руку он потерял, защитив свою семью от чудовища. Сунул нож в раскрытую пасть, в самое нёбо: как тут от зубов увернешься?»
Кажется, сеть истончалась, огонь больше не казался таким яростным… Я повернулась к Диего и с облегчением выдохнула, встретив его взгляд. Обычный, спокойный. Ресницы, волосы – все на месте, только лицо слишком красное, обгоревшее. И искры из пальцев, в волосах, вдоль по рукам и ногам. Черные налипшие комья сгоревшей одежды.
Мы почти добрались.
Внезапно жук поднялся на ножки, побрел, ускоряясь с каждой секундой. Я вскрикнула от неожиданности и бессилия, побежала. Вот он, проем, кажется, совсем рядом – но так высоко от земли. Добежать, забраться внутрь вполне возможно; провожая Диего, я иногда видела, как ловко это проделывали опоздавшие…
Потонувший в сумерках, плохо освещенный вокзал. Платформа слишком низкая, неудобная. Проводник ругается под нос, доставая ступеньки, крепит их трясущимися пальцами. Думает, наверное: «Вот на кой этой леди понадобилось гулять среди ночи. Воздухом подышать, понимаешь ли, захотела – так открыла бы окошко!»
– Готово. Стоянка десять минут.
Проводник помогает спуститься, я благодарю. Выхожу из вагона и будто опускаюсь в холодную ванну, нет, скорее, в колодец: воздух влажный, словно липнет к коже, а дыхание превращается в пар. Из-за того, что платформа очень низкая, на поезд смотришь, задрав голову. И кажется, что он нависает черной громадой. Такая темнота пугает: неужели все спят? Почему ни одно окошко не светится? «Это все нервы, – убеждаю себя. – Стена, вдоль которой мы ехали. Новый дом, неведомый дядя, чужие люди…»
Вспышки – мгновения из прошлого – в последнее время появлялись внезапно, и часто не вовремя. Они были яркими – до ощущения ползущего по коже холода – и пронзительно-точными, до мельчайших деталей. А порой я и вовсе вспоминала то, чего, кажется, не было. Я списывала это на затяжную болезнь или на последствия дядиного яда.
Я постаралась ускориться. Если добежим, заберемся внутрь, придется иметь дело с тем, кто управляет повозкой. Словно в подтверждение моих мыслей в проеме показалось лицо Главного.
– Остановитесь! Вы же обещали! – закричала я что было сил. На секунду показалось, что голос потонул в лязге механизма, но пустынник ответил:
– Я хотел помочь соратнику, но не твари, в которую он обратился.
– Он еще не стал чудовищем. Посмотрите же, он смог унять огонь.
Короткий взгляд поверх моей головы, мелькнувшая злость на скуластом, испещренном шрамами и рытвинами лице. Наконец Главный медленно кивнул, так, словно кто-то заставил его это сделать. Прорычал:
– Будь проклят тот день, когда ты попала сюда, Сказочница.
Рывок, ноги теряют опору, на пару секунд я зависаю в воздухе, а потом подсвеченная синевой жил темнота накрывает меня, вбирает. Я обрушиваюсь на пол, вскрикиваю от боли в обожженных руках. Глаза быстро привыкают к сумраку, к синеве, к слепяще-яркому пятну проема.
Я вижу, как Главный бросается наружу, черная фигура растворяется в ярком свете. Ползу к выходу посмотреть, не обманет ли, поможет – и облегченно выдыхаю, когда в повозке появляется Диего. Шарит руками по полу, хватается за стены проема, за край отстающей пластины. Поскальзывается, заваливается назад – но Главный не дает ему упасть, буквально впихивает внутрь.
Пол под Диего плавится, шипит, от тела исходит жар, – я даже представить не могу, каково сейчас Главному, во что обратились его большие ладони. Пустынник забирается следом, его движения скупые, уверенные. Держась за стены, проходит к рычагам, налегает на один из них, сдвигает. Лязгнув, пластина опускается, отрезая вид на красный песок.
Главный медленно поворачивается, смеется страшно, булькающим смехом:
– Радуйтесь, детки… Будет вам и мертвый бог, и все остальное.
И валится на пол, лицом вниз. Переглянувшись, мы с Диего бросаемся к нему.
– Переверни на спину. Сможешь? Я обожгу его, если дотронусь, – Диего старается говорить спокойно, но его всего трясет, голос срывается, в воздухе рядом с ним вспыхивают и быстро гаснут искры.
Я киваю, но тут же отдергиваю руки, ощутив липкую влагу.
– Диего, он ранен!
Я разрываю на Главном одежду, оголяю спину. Кожа пустынника шероховатая, покрытая шрамами. Под правой лопаткой рана, из нее выглядывает лезвие Ясви.
– Я больше не смог удерживать сеть, когда оказался в повозке. А они, видно, не поняли, на кого нацелились. Лучше бы… Лучше бы это был я, – Диего закрывает лицо руками, яростно трет, затем запускает пальцы в волосы и тянет, чуть ли не вырывая с корнем. Увидев, что я плачу, он добавляет чуть спокойнее: – Попробуй… Попробуй достать лезвие. Аккуратно, береги пальцы.
Кровь течет по рукам, приходится бороться с подступающей тошнотой. Наконец лезвие поддается, с глухим звуком падает на пол, потянув за собой остатки веревки, к которой было примотано.