Веревка.
Страшное подозрение заставило меня забыть о тошноте. Пальцы погрузились в липкую мякоть, с трудом нащупали остатки раскисшей веревки, потянули.
– Диего, тут еще одно лезвие, и глубоко. Вероятно, где-то и третье засело. Что делать?
– Если достанем, он истечет кровью в два раза быстрее.
– А как-нибудь… облегчить его боль мы можем?
– Расскажи одну из своих сказок.
Я внимательно посмотрела на Диего. Он был серьезен.
Я кое-как перевернула Главного на спину, положила тяжелую голову себе на колени. Через несколько минут он пришел в себя. Дышал шумно, со свистом, и смотрел-смотрел-смотрел на меня, не отрываясь. Нестерпимо хотелось отвернуться, но я не могла себе этого позволить. Начала рассказывать сказку, как посоветовал Диего, надеясь, что она чуть-чуть отвлечет от боли.
В далекой земле, где солнце встает на западе, а садится на востоке, жил король, и было у него два сына. Старшего звали Фидель. Боги наградили его даром видеть правду, под каким бы обличьем она ни скрывалась. Фидель ведал судами и тюрьмами, выносил приговоры. Люди не любили его: за жесткость и за то, что в темницах порой не оставалось свободных мест.
Младшему сыну короля, Сальву, боги подарили умение исцелять. Еще при жизни про него начали складывать легенды: говорили, будто травы, из которых он готовит настойки, привезли из далекой-далекой страны, жители которой вечно молоды и прекрасны. Чтобы добраться до нее, нужно плыть на юг сорок дней и сорок ночей, пересечь полосу смерти – место, где водоворот тянет на дно корабли. Кожа живущих в той стране темная как ночь, а глаза синие как небо; мужчины бреют головы наголо, а женщины плетут мелкие косы… Именно эти люди научили Сальва прогонять смерть от людских домов, даже если она уже постучала, занесла костлявую ногу через порог.
От года к году Сальв без устали объезжал королевство, лечил слепых, глухих, хромых, раздавал лекарства и обереги. Однажды рассерженный Фидель сказал брату:
– Ты лечишь всех подряд, без разбору. Людей стало слишком много, и умирают они не своей смертью, не от болезней, не от врожденных пороков и даже не от старости. Города и селения переполнены, окраины кишат ворами и душегубами, а дороги – разбойниками. Прекрати объезды, пусть время течет по собственному руслу.
Лишь посмеялся Сальв:
– Ты злишься, потому что хочешь забрать у меня их любовь. Но не послушаю я тебя, брат, покуда жителям нашей земли будет нужна моя помощь.
– Посмотри: дети больше не умирают, а семьи не могут прокормить столько голодных ртов. Лишние, не нужные даже своим родителям, они оказываются на улице, сбиваются в стаи, промышляют грабежом и разбоем.
– Это уже не моя работа. Поговори с отцом.
Фидель покачал головой: отец был немощен, упрям и любил младшего сына больше жизни. Когда Сальв говорил, король слушал его, словно чарующую песню, боялся прервать шумным старческим дыханием. Нет, не поймет и не примет он правды Фиделя.
– Тогда я буду казнить за малейшие проступки. Даже если это будет кража корки хлеба.
– Так меня еще больше полюбят, а тебя проклянут на века.
Увидел Фидель, что брат его глуп и ни о ком, кроме себя, не заботится. Промолчал, ушел к себе, а на следующее утро по его приказу слуги доставили связанного Сальва в здание суда.
– Я предупреждал, что буду наказывать за малейшие проступки. И первым, кого я казню, будешь ты. Тем более проступок твой не так уж мал: ты не протестовал против задуманной казни сотен невинных.
Он ждал от Сальва нужных слов, но брат лишь рыдал как младенец, просил не убивать его, обещал исполнить все, что Фидель пожелает. И Фидель пожелал:
– Уезжай из королевства. Со своим даром ты будешь нужным везде, куда бы ни привела тебя дорога. Завтра попрощаешься с отцом, скажешь, что отправляешься в очередной объезд. А позже, когда пересечешь границу, я сообщу Его Величеству, что в пути тебя постигло несчастье.
Он смотрел вослед брату, когда тот уезжал – с остриженной головой, в одежде странника, с котомкой за плечами. Хоронил отца – сердце старика не выдержало, когда тот узнал о гибели младшего сына. В урну с прахом опустили соколиное перо.
Фидель пил ложь на коронации – подданные славили нового короля, но слова их были полны сладкого яда. А после и смерть окончательно вернулась на земли. Голодная и рассерженная, она собрала жатву в тройном размере, забрала самых красивых и сильных.
Однажды Фидель увидел ее и у своего порога, узнал по узловатым рукам, по тонким паучьим пальцам. И вдруг вспомнил, что давным-давно, еще в детстве, уже с ней встречался.
– Как ты вырос, мой дорогой мальчик. Постарел, опротивел. А в десять лет ты был нежным, стройным, с ямочками на щеках, – о, как я хотела забрать тебя тогда, мой милый. Но тот, другой, твой братец, не давал. Но теперь, теперь-то я до тебя добралась. Увы, перезревший плод горек. Тогда я подарила бы тебе легкий, славный конец, но теперь ты будешь умирать долго, таять и тлеть, пока совсем не пропадешь.
– Холодно, – протянул вдруг Главный, тонко и жалобно, словно ребенок. Я осеклась. Мы с Диего переглянулись.
– Потерпите, скоро пройдет.
Рваные вдохи-выдохи, свистящий шепот:
– А что там было дальше в твоей сказке? – На губах Главного выступила кровь. Я аккуратно стерла ее рукавом.
– Смерть вскоре забрала Фиделя. Его тело сожгли без всяких торжеств, свеч и молитв. В урну положили перо стервятника и поставили на пол королевской усыпальницы. Если разобьется – не жалко. А королем стал Йалан, племянник старого короля.
– Глупости все, – Главный закашлялся. – Я узнаю, как было на самом деле. Отведите меня к ней. Я обниму ее и попрошу рассказать – она, наверное, помнит. Надеюсь, не забыла.
Главный сильно дернулся, а после затих. Я провела рукой над его лицом и не ощутила дыхания.
– О чем он говорил? – спросил Диего растерянно. – Предсмертный бред?
– Нет. Он говорил о реке. Я не раз видела, как Главный общался с ней, словно с человеком.
Диего долго возился, прежде чем смог остановить и посадить жука, открыть проем. Рычаги двигались со скрипом, мужчине приходилось налегать на них всем телом. Хлынувшее внутрь солнце осветило мои измазанные в крови руки и одежду, а еще бледное лицо мертвеца.
Слава богам, до реки было рукой подать.
Мы взяли Главного за руки и за ноги и потащили. Было тяжело, пот заливал глаза. Наконец теплая вода лизнула ноги. Мы зашли поглубже и положили Главного лицом вниз.
– Чтобы девочка – богиня реки – узнала ваше лицо, – объяснила я мертвецу. Попрощалась.
Медленное течение подхватило тело, поволокло прочь. Мы с Диего выбрались на берег, сели, стараясь отдышаться. Я обняла себя руками за плечи.
– Как думаешь, они встретятся там, в конце? Мне бы очень этого хотелось.
Диего кивнул.
Вдалеке к небу поднимался густой темный дым. До конца жизни я буду его помнить.
– Я не хотел всего этого… Все произошло случайно. После охоты пустынники решили пошутить, – голос Диего был глухим, безжизненным. – Главный задержался, сказал, что вернется своим ходом. Мы уже добрались до поселка, когда все произошло. Они набросили на меня мешок, крепко связали. Вывели из повозки, заставили прямо так добираться до площади, улюлюкали и смеялись. Я долго держался, но в какой-то миг вдруг…
Диего замолчал, сглотнув. Я решила дать ему время.
Жестокие игры были обычным делом среди охотников. Порой отбирали друг у друга вещи, прятали в укромных местах. Завязывали человеку глаза и кидали в него предметы. Диего же всегда держался в стороне. Но в этот день все сложилось иначе.
– Не знаю, как это случилось, но я вдруг оказался в доме своего отца. Секунду назад брел по песку с мешком на голове – и внезапно очутился в душной маленькой комнате. Помнишь, я рассказывал: отец часто запирал меня в кладовке. Оставлял одного в темноте на долгие часы, – Диего сцепил пальцы, судорожно вздохнул. Я мягко похлопала его по спине. Чуть успокоившись, мужчина продолжил: – Так он наказывал меня за слабость. За то, что я не мог отбиться от толпы уличных мальчишек. Позже я узнал, что именно отец приказывал им задирать меня, устраивать драки. За малейшие промахи в учебе, непослушание, робость. Я часами стучал в запертую дверь, бился об нее, надеясь открыть. Но дверь не поддавалась, и никто по ту сторону не отвечал. Знаешь, в детстве самая большая мечта моя была – разнести дверь в щепки, спалить ее. Уничтожить, чтобы и следа не осталось. Теперь, оказавшись вдруг в той кладовке, я так разозлился, что с пальцев посыпались искры. Так все и случилось. Я сжигал все вокруг, но до последнего не понимал, где на самом деле нахожусь.
От мужчины пахло гарью, потом и чем-то еще, едва уловимым.
– Как ты справился с тем состоянием?
– Услышал твой голос. А после стал различать, что происходит вокруг. Но огонь не сразу получилось унять. И теперь… Кто я теперь? Убийца? Никчемный человек, который губит все, к чему прикасается. В итоге все те ужасные слова, которые говорил обо мне отец, оказались правдивы. Лучше бы я, мертвый, плыл сейчас по реке… А еще лучше… Лучше бы я погиб до того, как попасть сюда.
– Нет! – перебила я, но больше ничего не смогла произнести. Лишь осторожно обняла Диего.
До тела мертвого бога мы добрались вечером. Странно, но в прошлый раз дорога не заняла столько времени. Наверняка Главный знал кратчайший путь.
Едва мы приблизились, моя кожа покрылась мурашками, виски болезненно сдавило. Я запрокинула голову, осматривая груду останков, возвышающуюся над песком. Синие жилы, осколки полых костей с металлическим отблеском, обрывки странной материи – возможно, кожи. Множество оттенков, от светло-розового до бурого. Ни за что не поверить, что все это когда-то было заключено в определенную форму.
Диего впервые оказался рядом с телом мертвого бога. Он побледнел, стал крепко сжимать кулаки и тут же расслаблять ладони.