– Почему тебя никто не навещает? – спросила меня Моник в один прекрасный вечер. После обязательных процедур, мы прогуливались перед сном. Я курил, она рисовала, как я курю. Было так просто. Так легко, пока она не задала этот вопрос.
– Моя семья далеко, – ровным голосом произнес я. Моник подняла на меня заинтересованный взгляд, захлопнув блокнот.
– Ты сбежал из дома? – спросила она, как-то сразу попав в цель.
– С чего ты взяла?
– Блеск в глазах… когда я спросила. И то, как ты ведешь себя. Я сразу поняла, что ты такой же, как я, – она положила руку на мой локоть. – Ты никому ничего не должен, Марк. Не чувствуй себя виноватым.
– А что насчет тебя? Почему ты сбежала?
– Мои родители погибли, а дядя по папиной линии, став моим опекуном, начал грязно меня домогаться. Мне было уже семнадцать. Взрослая девочка, – Моник слегка сжала пальцы. – Ему сорок, и он отвратительный. Я не могла оставаться в том доме. Пришлось сбежать. Здесь он меня бы никогда не нашел.
– И давно ты в Вегасе? – поинтересовался я, в надежде вычислить ее возраст.
– Четыре года. Я работаю на улице, пишу портреты, карикатуры. Неплохо получается, кстати. Туристы иногда очень щедрые попадаются.
– Не боишься? Красивая молодая девушка одна на улицах города грехов.
– Ангелов, Марк, – рассмеялась она. – И это им стоит меня бояться.
Она забавная. Хотя ее чувство юмора носит специфический характер, мне с ней весело. Я забываю о своих проблемах, слушая ее выдуманные истории и бесконечные рассказы о Моне и Пикассо, и о бездарном отвратительном Энди Уорхоле, чья слава не давала Моник покоя, потому что она могла часами говорить о его ужасных работах. Когда я засыпал, Моник накрывала меня пледом и рисовала спящим, потом уходила, оставляя рисунок на тумбочке с отпечатком своих губ.
Меня выписали первым. И, наверное, если бы не Моник, время, что я провел в клинике, показалось бы вечностью. Семь месяцев. Я опередил график на полгода почти. Мы прощались в стенах клиники. Моник не вышла меня провожать до ворот, но она была очень торжественна и прекрасна. У меня сохранился номер ее телефона и все контакты. И я не сомневался, что при желании мы без труда найдем друг друга.
Выйдя за ворота клиники, я вдруг остро осознал, что мне некуда возвращаться. У меня нет дома, нет друзей. Моя команда сейчас в Риме, а я в Вегасе.
Мейн позвонил мне, как только Джимми разболтал, что я вернулся. Роберт хотел взять меня в картину, но, увы, я не был еще физически готов приступать к работе. Мейн ожидал подобного поворота событий, поэтому предложил другой вариант. Он сдержал слово относительно сценария. И первые три дня после выписки я просидел в номере отеля, читая его наброски, которые Мейн написал для меня. Я не собирался играть в кино с «открытым забралом» … но было в герое что-то, цепляющее. Байкер, музыкант и наркоман, который всю жизнь ищет себя. Дебошир, гуляка, немного безумец, влюбленный в пианистку из семейки голубых кровей. Сплошная трагедия и трэш.
Наверное, миру понравился бы фильм. И я с удовольствием посмотрю его с другим актером в главной роли. Мне не хочется быть музой Мейна. Не хочется думать о том, почему он написал для меня именно такого героя, который в конце разбивается насмерть. Я не суеверен, просто хочу пройти мимо этой истории.
Я вспоминаю о Моник через пять дней. Да, это некрасиво. Но я редко совершаю красивые поступки. Вернувшись в реальность, я навестил многих знакомых, потом был увлечен сценарием, даже виделся с Джошем, который напомнил, что предупреждал меня о последствиях несерьезного отношения к профессии. Мы выпили вместе, и договорились о том, что он меня не уволит. Я рассказал, что Мейн написал для меня роль. Сам. Даже сценаристов не привлек. Рассказал о том, что я отказался. Джош полностью меня поддержал, считая, что Роберт оказывает разлагающее влияние не только на окружающих его людей, но и на тех, кто смотрит фильмы, которые он выпустил. Шизоидное кино. Так называл Каперски творчество Роберта Мейна. Да, в нем действительно что-то было от Альмодовара с его безумными сюжетами, от которых крыша едет даже у здоровых людей. Но Альмодовар – гений со странностями. А Мейн… Я даже не знаю, как его охарактеризовать. Его фильмы сложно забыть. Но вся их притягательность построена на отрицательных эмоциях. Человек так устроен, он запоминает плохие моменты куда лучше, чем хорошие. Особенно, если присутствует скрытый сексуальный подтекст, который является для Мейна болезненной темой.
И, конечно, окунувшись в привычную жизнь, я забыл о Моник. Когда через пять дней я набираю ее номер, то механический голос отвечает, что абонент не существует. Я звоню в больницу, и узнаю, что Моник выписали два дня назад. Все аккаунты в сетях она удалила. Я мог предположить только два варианта событий. Или Моник обиделась на меня. Или снова сбежала. Я не собираюсь играть в догонялки. У меня другие планы.
В двадцать шесть лет я, наконец, решил, что мне необходим собственный дом, в который я смогу без стыда пригласить родителей. У меня появилось свободное время и остались кое-какие скромные финансовые накопления. Я с энтузиазмом занялся вопросом покупки небольшого коттеджа в пригороде, со скромным участком и спортивной площадкой, где я мог бы тренироваться. Сразу после покупки, я планировал поехать в Москву, чтобы попытаться наладить отношения с родителями, а потом привести их сюда, показать свой дом, город Грехов и Ангелов, город моей мечты, который принял меня, как своего, и океан. Океан, ставший частью моего сердца. И закаты, полные огней.
Это были такие светлые мечты, такие чистые порывы и желания, впервые за долгие годы… Я чувствовал, что становлюсь лучше, что тьма отступает.
Но я ошибся. Я слишком долго ждал….
Глава 15
Мария
Я видела, как меняется его отношение ко мне. С каждым днем. В геометрической прогрессии. Неумолимо. Немыслимо. Жутко. Я боялась. Я боялась, что не переживу, если наступит обратный эффект.
Он любил меня так, что порой я задыхалась, чувствуя себя окруженной, поглощенной им. Его слова, поступки, прикосновения, забота и нежность, каждый жест и взгляд – все было пропитано любовью ко мне. Настоящей, живой, обжигающей. Я могла ее осязать, и купалась в счастье, но оно пугало меня. Ощущение беды, краха, оно всегда маячило где-то близко. Предчувствие грозы…
Я верила, что Дима не даст мне упасть. Он другой, верный, надежный, хотя доверять ему было сложно. Я моложе, заведомо глупее, наивнее. И дело не только в опыте. Я присутствовала на нескольких его заседаниях и пришла в ужас. То, как Солнцев работал в суде, напугало меня до чертиков. Я не узнала этого мужчину, жесткого, неумолимого, холодного, безжалостного. Я испугалась, увидев вторую личину моего мужа. С первой я встретилась, когда он читал лекции в тверском университете. Обаятельный, циничный, самоуверенный. С третьим я жила. Нежным, страстным, внимательным, одержимым моим здоровьем, таскающим меня на руках. Он делал меня счастливой. Но в тоже время заставлял бояться потерять это счастье. Утратить его любовь.
Что бы ни говорил мужчина после, в памяти женщины всегда останутся слова, сказанные первыми. Особенно, если они затронули глубинные внутренние страхи и комплексы. «Мой интерес угаснет, если ты не будешь развиваться…»
Искать счастье – мучительно долго, обрести – невероятно сложно, удержать – катастрофически тяжело, но потерять… потерять можно мгновенно. Когда оно так близко, осязаемо и безгранично, в глубине подсознания всегда живет страх лишиться, упустить….
И с первой минуты, как я осознала, что случилось с моей жизнью, когда в нее вошел мой муж, мне не было спокойно ни минуты. Я постоянно думала над тем, как стать достойной такого мужчины. Умного, сильного, гордого, властного, любящего и нежного. Мне хотелось доказать ему, что я не просто красивая кукла, которая радует его глаз и тело. Причины моей неуверенности шли из детства, я не считала себя достойной сначала родителей, потом Марка, который оставил меня, не моргнув глазом, теперь моего мужа, превосходящего меня по всем пунктам. Может быть, истоки брали начало еще глубже, в моем бессознательном. Я подкидыш, ненужная, недостойная. Что бы ни говорил Дима и мои приемные родители, факт того, что я казалась неуместной с самого рождения – никто не отменит. Это глубоко во мне, незаживающая рана, знание, которое мешало мне жить.
Поэтому я стремилась вырваться из программы, которую сама себе и установила. Одновременно с дневным обучением я ходила на бизнес-курсы, о которых Дима не знал. Именно там мне пришла идея о собственном спортивном комплексе, который мог бы принести куда более большую выгоду, чем студия узкой направленности. Мне хотелось удивить мужа. Я хотела, чтобы он заметил во мне большее, чем привык видеть. Но его реакция на мою инициативу повергла меня в шок. Я, возможно, перегнула палку, и сначала должна была предоставить ему на согласование бизнес-план, а потом уже тащить на объект. Я не знаю, что он напридумывал, но я видела ледяное циничное выражение его глаз…. Я никогда больше таким не видела своего мужа. Мне показалось, что я взглянула в лицо другого мужчины, незнакомого, презирающего меня, не уважающего меня, безжалостного. Даже на суде он был другим. Там был просто профессиональный адвокат, который четко и виртуозно делает свою работу. Жестко, уверенно. Твердо, бескомпромиссно.
Если честно, я сильно разозлилась тогда и испугалась. Еще больше испугалась, что однажды, когда Солнцев разлюбит меня и «интерес угаснет», я снова встречу этого чужого мужчину с холодными глазами, и он меня не пощадит…
Позже, когда Дима купил мне здание, из-за которого мы разругались, оценил мой проект, осыпал меня похвалами и оплатил все расходы на открытие, рекламу, ремонт и дизайн, я почти забыла о том конфликте. Но осадок остался. Мы занялись моим детищем, что только больше объединило нас. У нас появились общие интересы, планы, я испытывала невероятный подъём сил и энергии и была по-настоящему счастлива. Осознание причин своего возросшего энергетического потенциала пришло чуть позже. Как-то утром, на паре в университете я почувствовала себя плохо. На перемене я побежала в туалет и меня стошнило. Ирка была неумолима в своем приговоре. «Ты только вышла замуж и уже залетела? Но знаешь, ребенок – это то, что тебе сейчас нужно. Такой, как твой Солнцев из тех, кто никогда не бросит детей и их мать.» Я промолчала, сказав, что просто отравилась, но Ирка только многозначительно улыбалась, не вступая в дискуссии. Мой братец Артем уехал на соревнования, и теперь мы с ней виделись гораздо чаще. Ира помогала мне в спортивном центре, и мы вместе готовились к сессии. Она часто бывала у нас, когда Димы не было дома, потому что он не любил лишних людей. А лишними были все, кроме меня и его. Вернувшись в тот день домой, я сделала тест на беременность, который, конечно, же оказался положительным. После я долго считала, сопоставляя даты. У меня получалось почти три месяца. Как я могла не заметить? Это же элементарно. Два месяца отсутствовала менструация, а я настолько потерялась в водовороте последних событий, что потеряла счет времени. Безответственно и глупо. И в ушах почему-то стояли слова о том, что ребенок – это то, что мне нужно, чтобы окончательно охомутать Сонцева. Ира сказала не так, но имелось в виду именно это. И я боялась, что Дима так же подумает. Еще до свадьбы мы договорились подождать с беременностью до окончания университета. Три года. Я сходила к врачу, который назначил мне противозачаточные таблетки, выкупила на год вперед, и пила по графику, который был указан в инструкции… когда вспоминала. Моя ошибка. И только моя. Но как сказать об этом мужу, как признаться в том, что я снова повела себя, как неразумное дитя? А что будет с моим центром, как я закончу образование?