между нами становится настолько густым и осязаемым, что его можно резать ножом. Щелчки ручкой начинают действовать на нервы. Тишина в офисе давит на барабанные перепонки и звенит. Оглушительно звенит, взрывая мой мозг. – Нечего сказать?
Я продолжаю молчаливо пялиться на него, чувствуя себя полной дурой.
Он нервно бросает ручку на стол, впервые с момента, как я вошла, проявляя хоть какое-то подобие эмоций. Вставая, засовывает руки в карманы, расставляет ноги и смотрит на меня сверху-вниз темным нечитаемым взглядом.
– Начнем с главного, – произносит сквозь зубы. Теперь звон окрашивается всеми оттенками ярости. Контролируемой, скрываемой, горькой на вкус. Я ее осязаю. – Что случилось в отеле?
– Ничего, – неожиданно обретая дар речи, восклицаю я. – Ничего!
– Ничего? Я похож на идиота? – скептически спрашивает Солнцев. Лицо его застывает, как маска.
– Я говорю правду, – отчаянный шумных вдох. – Поверь.
– А я не верю. Как докажешь?
Он издевается надо мной. Я смотрю в стальные глаза и не вижу в них ровным счетом ничего. Я не могу разговаривать с этим человеком. Я его не знаю.
– Ты и сам понимаешь, что у меня с ним ничего не было. Зачем ты мучаешь и себя, и меня? Мне жаль, что так вышло. Я совершила ошибку, которая больше не повторится. Я люблю тебя. Я сто раз это говорила и скажу снова. Для меня нет других мужчин.
– Я тоже так думал, Маш. Но факты – упрямая штука, – произносит Дима, поворачиваясь ко мне спиной. Его широкие плечи напряжены. Я хотела бы подойти и обнять его, но он не позволит.
– Все не так, как кажется… – говорю я тихо.
– Все еще хуже, Маш, – отвечает он бесстрастно. – Помнишь, когда я только сделал тебе предложение, я задал тебе вопрос. Простой и конкретный.
– Нет.
– Есть ли что-то, что я должен знать до того, как ты станешь моей женой.
– Да, помню, – срывается с моих губ.
– Именно тогда ты должна была сказать о своих чувствах к этому … человеку.
– У меня нет к нему никаких чувств, – фальшиво переигрывая, снова восклицаю я.
– Зачем ты врешь мне, Маш? – с опасным спокойствием спрашивает Солнцев. – Я не слепой, не дурак. Немного понимаю в человеческой психологии. – Рваный вдох, свидетельствующий о том, что он с трудом сдерживает свои эмоции. – Оказывается, я никогда не знал тебя, Маша. Вот это самое страшное, что могло случиться. Оказывается, все это время нас было трое в постели. Отличная новость, не так ли?
– Это не так, не так… – всхлипнув, вскакиваю я. Собираясь подойти к нему, но ледяной властный оклик толкает меня обратно, заставляет сжаться, обхватить руками покрывшиеся мурашками плечи.
– Сядь на место, Маша.
Озноб охватывает все мое тело. Я могу только смотреть на спину человека, который еще недавно любил меня.
– Дима, я ничего не сделала. Тебе не за что меня ненавидеть. – прошептала я пересохшими губами. – Я поднялась с ним в номер, но ничего не было. Он сказал, что покажет кадры из фильма, в котором снимается, и я поверила. Все, что пишет Марк – это его домыслы. Я не собиралась вступать с ним ни в какие отношения.
– Собиралась, – безапелляционно и твердо произносит мой муж, глядя … черт его знает, куда он смотрит. Может быть, его глаза закрыты, и челюсти плотно сжаты. Безумное напряжение и отчаянное желание не сорваться, удержать лицо, не скатиться в истерику. Я разделяю его чувства. Это слишком больно и неумолимо. Меня охватывает безнадежная вязкая апатия. Я остро понимаю, что ничего больше не будет так, как прежде.
– Я думаю, что твоя вина в том, что Марк построил свои «домыслы» в том направлении, которое привело вас на кухню, гораздо сильнее, чем его. Мужчины редко слушают, что говорит им женщина. Они читают между строк. А между строк ты кричала, что хочешь его.
– Нет! – истерически кричу я, снова вскакивая на ноги.
– Да! – рявкает он, поворачивая голову в бок. Линия скул напряжена, мышцы шеи натянуты. – Сядь, – уже спокойнее, удерживая самообладание, выравнивая дыхание.
– Начни с правды, Маш. С самого начала, – еще один жесткий приказ. Это не просьба. И даже не требование.
– Давняя история. Я не сказала тебе, потому что …. Я не могу сказать, почему. Просто чувствовала, что ты не должен знать. Это не ложь, я просто промолчала. Да, и что я могла сказать? Мы вместе выросли, были близки больше, чем другие дети в нашей семье. Особенная близость, которая трансформировалась в нечто другое. Мне было шестнадцать лет, и гордится тут совершенно нечем.
– Шестнадцать лет! – со свистом втянул воздух мой муж, поворачиваясь, чтобы взглянуть на меня. Никогда я не видела на его лицо такого разочарования, презрения, гнева. – Он, что извращенец? – с презрением выплюнул Дима. – А ты, Маша, неужели в таком возрасте у тебя ни на что больше не хватило ума, кроме как раздвинуть ноги? Если это была первая любовь, то, чёрт возьми, можно за руку встречать рассветы. Разве нет?
Я ничего не отвечаю, глядя на него убитым, отрешенным взглядом. Вот почему я не сказала. Солнцев никогда бы не понял. Хотя сам далеко не ханжа. Дело касается меня, в этом проблема и причина его внезапно проснувшейся нравственности.
– Марк был старше на четыре года. Свою стадию рассветов за ручку он прошел, – произношу я, хотя понимаю, что лучше было бы промолчать, изображая раскаянье. Дима криво усмехается уголками губ, в глазах – пустота, презрение, неприятие. Никогда не думала, что мы доживем до такого момента.
– Ты его оправдываешь, – сухая констатация фактов. Еще один немигающий взгляд и в сторону, словно больно, слишком больно смотреть на меня.
– Ты просил говорить правду, и я говорю.
– Твоя правда пропахла лицемерием и несколько запоздала, – жестко произносит Солнцев.
– Я признаю свою вину. Мне очень жаль. Но я не изменяла тебе. Я совершила ошибку, но мы все оступаемся. Я же не святая. Прошу тебя, не делай из меня монстра, развратную женщину. Ничего такого не было.
– Откуда мне знать наверняка?
– Ты всерьёз думаешь, что я могла после… игрищ в отеле приехать домой, нарядится и ждать тебя, чтобы потом всю ночь напролет трахаться и с тобой тоже? Ты считаешь, что я способна на такое?
– Ты мне скажи, – хлесткий ответ-вопрос. На самом деле, я не уверена, что не способна. Я много раз думала, как бы я поступила, если бы Марк проявил настойчивость в номере отеля. И у меня нет ответа на этот вопрос.
– Что мы будем делать дальше, Дим? – в моем голосе звенит боль. И наши взгляды снова скрещиваются в немом поединке. Снова судорожный выдох, взгляд в сторону.
– Если бы не Ева, я бы развелся с тобой, – произносит Солнцев убийственно-уверенным голосом. – Я говорю, как есть, и не нужно смотреть на меня такими потрясенными глазами. Может быть, ты с ним и не трахалась, чего я никогда наверняка не узнаю, но ты этого хотела. Не могу поверить, что так в тебе ошибался.
– Это был просто поцелуй, – со слезами на глазах восклицаю я, чувствуя, как все внутри болезненно сжимается. Горькая ирония в его глазах заставляет меня осознать, насколько хорошо мой муж читает мои мысли и эмоции.
– Мы оба знаем, что это не просто поцелуй. Ты любишь его, Маш? – он бесстрастно смотрит на меня, но я знаю, что это только маска. Отрицательно мотаю головой, и Дима продолжает. – Если да, то, пожалуйста, уходи, насильно держать не буду, но никогда не отдам тебе Еву. Это тоже ты должна понимать, прежде чем примешь решение.
– Какое решение? Наша семья для меня самое главное, – говорю я, вкладывая в слова всю свою боль и отчаянье.
– Какие громкие речи, – подпирая спиной стену, бесстрастно произносит Дима, окидывая меня задумчивым пристальным взглядом. – Мне нужно время, Маш. Пару недель я поживу отдельно.
– Хорошо. Я понимаю, – киваю я с плохо скрываемым облегчением.
– Привезешь мне Еву завтра вечером. Адрес я тебе скину.
– Ты живешь в гостинице? – спрашиваю я, глядя на мужа робким неуверенным взглядом.
– Нет, – он качает головой. Делает несколько шагов вперед. Отодвигает в сторону свое кресло. Берет со стола листок и что-то быстро пишет на нем, а потом подает мне. – Это адрес нашего дома в поселке на Рублево-Успенском шоссе. Его строили три года по моему собственному чертежу. Идеальный чертов дом для идеальной семьи. Шикарный классический особняк в английском стиле на тысячу квадратных метров с километром прилегающей территории. Он должен был стать подарком на наш первый юбилей со дня свадьбы. Сюрприз не удался. Видимо мы с тобой храним разные секреты, Маш.
Потеряв дар речи, я просто смотрю на него, чувствуя, как болезненно колотится сердце в груди. Смотрю и понимаю, что никогда не смогу вернуть то, что между нами было. Солнцев не из тех, кто так просто забывает предательство. Можно хоть тысячу раз оправдываться и просить прощения.
Он меня не простит.
Никогда.
Сглатывая комок в горле, я опускаю взгляд на свое обручальное кольцо, шевеля пальцами.
– Я привезу Еву. Завтра, – произношу глухим, отрешенным голосом. Я не плачу, нет. Мои глаза сухие. Самые горькие слезы, они внутри, в сердце…. Невозможная боль.
Марк
– Красавин, быстро покинул площадку. Сдай в реквизит и через полчаса жду тебя в моем вагончике, – вне себя от ярости кричит в громкоговоритель Джош Каперски. Роберт Мейн спускается со своего царственного места режиссера и направляется к Джошу с решительным видом. Я как раз успеваю к самому интересному. Распорядитель трюков и режиссер в очередной раз устроили разборки из-за меня. Это действительно забавно наблюдать со стороны, как двое взрослых мужчин пытаются решить, как тебе лучше поступить. Словно у тебя самого нет головы на плечах. Может быть, и нет.
Я снова потерял контроль. Меня некому держать.
Скидываю шлем, бросая его на землю, туда же летит кожаная куртка. Я бросаюсь в сторону двух идиотов, наивно полагающих, что имеют надо мной власть.
– Какого хрена, Джош? Здесь я даже не на тебя работаю, – гневно набрасываюсь я на Джоша.