– Ты неправильно расставляешь акцепты. Твой герой – Майкл, он ищет себя, он свободен от чужого мнения и обладает невероятной харизмой. – рассуждал Каперски с умным видом знатока-киномана. – Он романтик в глубине души, которого не понимают окружающие, и поэтому его поведение – своеобразный вызов обществу.
Я закатываю глаза, поднося к губам сигарету.
– Я так глубоко не копал. Как ты можешь видеть то, чего я не замечаю, и, следовательно, не могу сыграть? Так?
– Не так. Тебе и не нужно ничего играть. Это ты и есть. Мейн видит тебя таким. Даже имя подобрал похожее. Абсолютное слияние. Я думаю, старый козел немного влюблен в тебя.
– Фу, Джош, – с отвращением морщусь я. – Всем известно, что дом Роберта до отказа заполнен самыми дорогими шлюхами Голливуда.
– Это ничего не значит. Как человек творческий, он может обрести музу в человеке любого пола, – возразил Джош. – Поверь мне, девушки будут с ума сходить по Майклу, как только картина выйдет в прокат. Ты должен быть готов к тому, что твоя жизнь резко изменится. Слава и успех – это самый тяжелый вид наркотика, а ты очень поддаешься зависимостям. Будь острожен, Марк.
– Ты снова за свое? – раздраженно спрашиваю я. – Мое поведение в последнее время настолько идеально, что я вижу нимб над головой в отражении зеркала в ванной, когда бреюсь утром.
– Как твои дела с Моник? – меняет тему Каперски. Я отвожу взгляд, пожимая плечами.
– Она снова пропала. Уже неделю нет, – отвечаю я глухим голосом. – Я даже в полицию не обращался. Сама появится.
– Что-то случилось? – с тревогой спрашивает Джош, обеспокоено глядя на меня. – Она же не могла уйти просто так. Ты говорил, что ваши отношения стали лучше.
– Лучше – это имелось в виду, что мы перестали ругаться и спорить каждый день по всякой ерунде. Но, если серьезно, то я сказал ей, что хочу развестись. Она несколько месяцев была адекватной и трезвой. Снова начала рисовать, записалась на танцы живота. Мне казалось, что это тот самый момент, когда я могу ей сказать, что не вижу будущего для нашего брака.
– Ты снова облажался, парень, – вздохнув, качает головой Джош. – Если женщина записывается на танцы живота, значит она собирается привлечь внимание своего мужа. Она старалась ради тебя, а ты ей про развод.
– Я не могу с ней жить, Джош, – устало выдыхаю я. – Мне очень жаль, что я так поступаю, но это сильнее меня. У нас мог быть шанс в самом начале, пока Моник не начала исчезать. Это же ненормально. Я даже не знаю, где и с кем она бывает в дни, пока я, как дурак, ищу ее повсюду.
– Я понимаю тебя, Марк, – участливым тоном произносит Джош. – Поверь, я не собираюсь осуждать твое решение. Развод всегда причиняет кому-то боль. Это неприятно и обидно, если одна из сторон хочет сохранить отношения. Но ты честен с ней, вот что главное. Ты обращался в полицию?
– Нет, – отрицательно качаю головой. – Там все сложно. Я не говорил тебе. Но Моник живет по поддельным документам. Она была замужем. Муж и сын погибли, она подсела на наркотики, во что-то вляпалась. Решила начать жизнь с нуля, и начала с имени.
Джош какое-то время изумленно смотрит на меня, задумчиво отстукивая пальцами дробь по поверхности стола. От вибрации звенит железная маленькая ложка в кружке, раздражая слух.
– Ты уверен, что это правда? Проверял информацию?
– Нет, – отрицательно качаю головой. – Зачем?
– Ну, а как ее звали до смены имени, ты спрашивал?
Пожимаю плечами. Каперски изумленно смотрит на меня, не скрывая своего раздражения.
– Почему ты не проверил ее слова, Марк? Ты не думаешь, что девушка больна? Что ты, вообще, о ней знаешь?
Разумные вопросы, которые задает мне Джош, рождают во мне волну паники. И я понимаю, что действительно должен был что-то предпринять. А не пустить ситуацию на самотек. Быстро и лаконично рассказываю другу все, что мне известно о Моник. Оказалось, совсем немного. Да, полный ноль, если честно.
– Послушай, Марк, – наклонившись вперед, тихо говорит мне Каперски. – У меня есть человек в органах, с доступом в разные информационные базы. Я обращусь к нему, и мы вместе приедем к тебе домой. Он посмотрит ее личные вещи, и, может быть, найдет то, что ты не видишь. А потом будем думать дальше.
– Хорошо… Да. Я тебя понял, – растерянно киваю я.
Мейн орет в громкоговоритель, что перерыв окончен и требует меня на площадку. Я возвращаюсь в кадр с тяжелым предчувствием скорой катастрофы. Мое состояние улавливает камера, и Роберт, матерясь на чем свет стоит, прогоняет меня домой, заявив, что не засчитает этот день и еще влепит мне штраф за сорванные сроки. Ублюдок. Теперь я начинаю понимать, почему прославленного режиссера так терпеть не могут актеры, которым довелось работать с этим самодуром.
Возвращаясь домой, я стараюсь не думать о Моник, хотя получается плохо. Я ничего не знаю о женщине, с которой прожил вместе полтора года. Сирота, художница, вдова.... Это все. Она никогда не говорила о себе. Больше о других людях. Придумывала истории о случайных прохожих: счастливые семьи, неверные жены, капризные дети, влюбленные старики, страшные сказки, придумывала и сама радовалась. И плакала иногда, и смеялась. Странная. Но все мое окружение, актеры, сценаристы, режиссеры, модели, поэты и композиторы…. Кто из них не странный? Я давно уже перестал каждого человека ограничивать какими-то рамками.
И мне нравилась в Моник эта ее непохожесть на других.
До того, как она начала исчезать, словно ее не было никогда.
Приняв горячий душ, я ложусь в постель голодный, потому что нет сил греть купленный еще вчера в ресторане ужин. По привычке, ни на что не надеясь захожу в чат, в котором окошечко пользователя Маша123456 выделено серым. Неактивна. Она не заходила сюда несколько месяцев. Не читала моих писем, не отвечала на звонки. Я перестал ей писать сразу же, как вышел из запоя. Черт, звучит дико. Иногда не могу поверить, что все это происходит со мной. Вспоминая свое детство и юность, я не в силах понять, как оказался здесь, что я делаю, куда иду. Возможно, мне никогда не узнать ответов на свои бесчисленные вопросы, бесконечные попытки найти свой путь, обрести мифическую свободу. От кого теперь я убегаю?
Что со мной не так? Люди вокруг меня страдают, даже если я люблю их и желаю видеть счастливыми.
Какое-то время смотрю пустым остекленевшим взглядом на неактивный аккаунт Маши, и швыряю телефон в стену, яростное рычание срывает с губ. Это то, что я начал чувствовать недавно. Гнев.
Третий телефон за месяц. Почему она так жестока? Почему, черт возьми?
Я ненавижу ее, потому что не могу не думать о ней.
Все стало только хуже. Я коснулся ее, вдохнул и отравился. Нет никакого выхода для меня, только взять ее, украсть и спрятать от всего мира. Но я не осмелюсь. Не настолько безумен.
И женат, черт побери.
Не помню, как я вырубаюсь. Не замечаю сколько проходит времени. Я давно не вижу сновидений. Усталость просто сваливает меня с ног, и я выключаюсь на несколько часов, давая мозгу небольшую передышку. Меня будит грохот внизу. Открывая глаза, я не сразу понимаю, что происходит. И пока ищу брюки, до меня доходит, что это кто-то барабанит в дверь.
Матерясь под нос, я спускаюсь со второго этажа вниз и открываю замок.
– Привет. Что с телефоном? – сухо спрашивает Каперски, проходя мимо меня в дом. Вслед за ним следует невысокий мужчина с цепким тяжелым взглядом неопределенного возраста в синей рубашке, галстуке и джинсах. Странный комплект, но я не знаток моды. Могу чего-то не понимать.
– Это Билл, – представляет Джош своего спутника. – Билл Райт. Он посмотрит комнату Моник. Ты не против?
Я обречённо вздыхаю, разводя руками.
– Раз уж вы здесь….
Отдых накрылся медным тазом. Мне стыдно за эти мысли. Я же должен быть благодарен Джошу за то, что он хочет помочь мне разобраться с исчезновением Моник. Пока Билл занимается своим делом, мы с Каперски отправляемся на кухню, где мне приходится делить свой ужин на двоих. Джош принес пиво, и, в принципе, я даже рад, что он здесь. Мы говорим о его семье и детях, о работе, о фильме, о мерзком характере Мейна. Ни слова о Моник.
Билл заходит к нам где-то через полтора-два часа все с тем же непроницаемым выражением лица и маленьким целлофановым пакетиком, в котором лежат некоторые вещи Моник.
– Я возьму? – спрашивает Билл Райт, заметив мой хмурый вопросительный взгляд.
– Да. Вы нашли что-нибудь?
– Я сообщу вам о своих выводах через пару дней, – сухо отвечает Билл. Переводит взгляд на Джоша, едва заметно кивая ему. – Я поехал. Что-то прояснится, наберу.
– Да, хорошо. Спасибо, Билл, – благодарит приятеля Каперски.
– Не за что, Джош.
– Откуда ты его знаешь? – спрашиваю я, когда мрачный тип уходит. Каперски пожимает плечами, наливая пиво в стакан. А я все время пью из бутылки или из банки.
– Уже и не помню. Наши жены давно дружат. Неважно, в общем. Так что с телефоном?
– Разбил, – прикуривая сигарету отвечаю я. – Неважно, в общем. – передразниваю я с улыбкой.
– Третий телефон. Проблемы с нервами?
–Ты считаешь?
– Я беспокоюсь. До сих пор пишешь своей возлюбленной из Москвы?
– Нет. Но звучит так, словно я романтический герой.
– Если ты себя так видишь, – с иронией пожимает плечами Каперски. – Значит, не пишешь?
– Нет.
– А она?
– Ты пришел поговорить о моих женщинах? – скептически интересуюсь я.
– Я пришел, чтобы ты тут не спятил от одиночества.
– Это невозможно. Я люблю одиночество.
– Тогда зачем бить телефоны, которые молчат?
Я моргаю, отводя глаза. Джош всегда знает, что сказать и как выстрелить в нужный момент. Мы действительно с ним похожи. И я нуждаюсь в настоящем друге очень давно.
– Спасибо, что помогаешь мне, – искренно отвечаю я.
Печальный опыт научил меня тому, что некоторые вещи нужно делать сегодня, иначе завтра может не наступить, или завтра может не быть тех людей, которым ты хотел сказать нечто важное. Я слишком долго опаздывал. Я пропустил свою долбанную жизнь, потратив годы на поиски свободы.