нтима, можно навлечь на себя большую беду. Это вам не Россия, где можно весь вечер опустошать кошелек мужчины, а потом презрительно помахать ему ручкой. Здесь на женщину, которая сначала приняла угощение, а потом собралась идти домой, посмотрят, как на шлюху, которая сначала взяла деньги, а потом вдруг стала вести себя, как чужая невеста.
Итак, если девушке послали угощение, у неё только один вариант – быстро встать и выйти из кафе. И хорошо ещё, если удастся уйти спокойно. Сами понимаете, что женщине без мужчины лучше не ходить в кафе вечером. А лучше и днем не ходить. И по улице лучше тоже не ходить без мужчины. Иногда, знаете, просто за руки хватать начинают.
Нашим это иногда кажется полным беспределом, и они начинают вопить: «Абхазы совсем обнаглели», но тут нет ни какого беспредела и ни какой наглости. Это просто мир других представлений. Дело тут в первую очередь, как ни странно в том, о чем мы уже говорили: абхазский мир гораздо более консервативный. Абхазский консерватизм диктует: если женщина пришла в кафе без мужчины, значит она шлюха, и с ней поступают, как со шлюхой, и очень обижаются, когда она начинает изображать из себя недотрогу. Это всё равно, как если бы мужик пришёл в бордель, а там девочки визжат: «Да как ты смеешь!»
При этом, если женщина пришла с мужчиной, ей вообще не чего опасаться, особенно если она одета по-человечески, а не как «отдыхающая». Впервые я приехал в Абхазию с женой, мы с ней ни на минуту не разлучались, и вечером гуляли, где хотели, и ни разу не возникло ни одной неприятной ситуации. Мы чувствовали себя гораздо в большей безопасности, чем на вечерней улице русского города или вечером у себя на родине в ресторане. У нас-то как раз всякие опойки очень даже могут начать цепляться к женщине, которая пришла с мужчиной. Ну даст кто-то кому-то в морду – не велика беда. В Абхазии вопросы мужской чести – куда более серьезные вопросы. Оскорбив мужчину, ты кровью заплатишь. А если берегут мужскую честь, значит берегут и честь женщины, которая с мужчиной. Одно от другого неотделимо.
Помню однажды пошли мы с женой в одно довольно пустынное место в горах. Спускаемся вниз по крутой узкой тропинке через заросли, жена – впереди меня. И вот, расположившиеся внизу абхазы, увидев мою жену, но ещё не увидев меня, игриво закричали: «Девушка, иди к нам». Один сразу же побежал, помочь ей завершить спуск, уже руку протянул, и тут он увидел меня. Я предельно спокойно, но очень холодно отрезал: «Руки можно убрать.» Он стушевался, улыбка его стала совсем кислой и, что-то ещё сказав, он отвалил.
Там в ущелье большие такие котлы с пресной водой, мы с женой искупались, сохнем. И тут подходит ко мне этот абхаз и говорит: «Вы уж меня извините, неудобно получилось…» Я довольно сурово буркнул: «Всё нормально». Но минут через пять он опять подошёл ко мне с извинениями, и я, на сей раз сдержанно улыбнувшись, ещё раз заверил его, что не имею к нему претензий. Но он и в третий раз подошел просить прощения. Тут уж я улыбнулся искренне и от всей души сказал: «Всё хорошо, брат. Вопросов нет».
Вы понимаете, о чем речь? Абхаз, сам того не желая, задел достоинство мужчины, и от этого ему стало не по себе. Ему нечего было бояться, их там была целая кампания, а я один. И даже если бы я был с кампанией, а он один, абхаз ни когда бы не сказал, что испугался разборки. Он испугался другого – того, что повел себя неправильно, поступил так, как не должен был. Нельзя задевать достоинство мужчины даже независимо от того, какие могут быть последствия, просто нельзя и всё. А почему он не испугался задеть честь незнакомой женщины, когда ещё думал, что она одна? Да потому, что у женщины, которая одна или с подругой идет в пустынное глухое место, нет ни какой чести. Она фактически сама себя предлагает, и если от неё не отказываются, так должна ещё и спасибо сказать.
Знаю историю, когда на те же самые «котлы» пошли две девушки в сопровождении двух молодых абхазов, которые предложили себя в качестве гидов. Оказавшись на месте, обе стороны были изумлены до крайности. Абхазы ни как не могли поверить в то, что девушек интересует только природа, а девушки были весьма шокированы тем, что абхазы видели себя в роли как бы не совсем гидов. Ситуацию разрулили через тяжелый конфликт. Наши-то думали просто подразнить мальчиков, как это у нас принято, но абхазские мальчики не привыкли к тому, чтобы их дразнили. Они мыслят просто и понятно: ни чего не хочешь, так и не лезь куда не надо, а лезешь, так не говори, что не хочешь.
Тут корень конфликта опять же в абхазской консервативности. У нас с ними разные представления о том, что может позволить себе приличная женщина, а потому некоторых наших вполне приличных дам они принимают за шлюх и ведут себя с ними, как со шлюхами. Вот, например, абхазы ни когда не загорают на пляже. В море, конечно, купаются, но на пляже не лежат. И ни один абхаз даже представить себе не может абхазскую девушку на пляже в купальнике. А у нас и вполне приличные девушки могут часами лежать на пляже, исходя из наших представлений, в этом нет ни чего непристойного. Но абхаз видит ситуацию совсем другими глазами. Для них пляж – почти панель. Если полуголая девушка разлеглась на всеобщем обозрении, значит она шлюха, и ни какое обращенное к ней предложение не звучит непристойно. Поэтому на пляже к женщинам, если они без мужчины, пристают. Это даже и не приставание, им даже предложений не делают. Если красотка валяется тут в непотребном виде, так это она делает предложение, его просто принимают.
К тому же в большинстве случаев местные пляжные плейбои ни сколько не ошибаются относительно намерений приезжих красоток. Многие сюда вполне сознательно именно за этим и едут. Знаю одного абхаза, который сдает много комнат, так что у него порою набирается целая толпа отдыхающих. Так вот он имеет почти всех женщин, которые у него останавливаются. И ни одной он себя не навязывает, просто предлагает, а они и рады. Не скажу, что его поведение приводит меня в восторг, но он может быть не прав только по отношению к самому себе, а по отношению к женщинам его упрекнуть не в чем. Если они сюда за этим и приезжают, так вот он и обеспечивает им приятных отдых.
Давайте прямо скажем: поведение русских женщин на юге – это наш национальный позор, это то, за что приходится краснеть перед абхазами, особенно когда видишь, как скромно ведут себя абхазские женщины. Так что не надо нам упрекать абхазов в том, в чем стоило бы упрекнуть своих. Здесь есть определенные правила поведения. Очень хорошие правила, мне они во всяком случае нравятся. Здесь, если ты держишь себя с достоинством, тебе вообще ни что не угрожает. Я, например, спокойно знаю, что случись у меня какая-нибудь запутка с абхазами, я её разрулю, не напрягаясь. Надо только не терять самообладание, не заниматься дешевой распальцовкой и не задевать ни чьё достоинство. Тогда и твоё достоинство ни кто не заденет. Абхазы вообще очень не любят конфликтов, и если ты тоже не хочешь конфликта и не лезешь на рожон, всё будет нормально. А вот в Сочи я ни за что бы не поручился. Здесь я чувствую себя предельно уязвимым. Здесь нет правил, здесь я – никто, и всем плевать на моё достоинство. Если случится какая-нибудь запутка в Сочи – я просто не знаю, что делать. Это не мой мир.
Ментальный консерватизм
Давно собираюсь побольше узнать об абхазском языке, да всё как-то не до этого, впрочем, и того, что мне известно достаточно для некоторых выводов. Абхазский язык практически невозможно изучить тому, кто с детства не является его носителем. Говорят, что по степени сложности он сопоставим только с венгерским. Одно лишь это обстоятельство делает абхазский народ совершенно уникальным и малодоступным для понимания в современном мире.
Дело в том, что у всех народов язык, развиваясь, упрощается. Это общее правило. Например, в современном русском языке меньше глагольных времен, чем было в древнерусском, исчезло двойственное число, стало меньше четко различимых звуков, некоторые слились с другими, похожими на них звуками, и так далее. Язык стал проще, и, разумеется, в чем-то беднее. Так вот абхазский язык на протяжении многих веков не упрощается. Там до сих пор существует где-то 60 четко различимых звуков, не для всех даже буквы есть, но и букв больше чем в любом европейском алфавите – четыре десятка. Абхазский алфавит создан на базе кириллического, наши буквы снабжены у них всевозможными закорючками и завитушками для обозначений тех звуков, которых у нас нет.
Вот это можно как-нибудь понять? Почему у всех народов язык упрощается, а у абхазов нет? И ведь не надо объяснять, насколько тесно язык связан с мышлением. По-абхазски не только говорят, но и думают. И если мы не можем изучить их язык, то можем ли мы понять образ их мышления? Абхазы думают не по-латински, не по-славянски и не типично даже для Кавказа.
Здесь самый важный для нас вывод – о глубинной, корневой, генетической природе абхазского консерватизма. Многие современные общества, которые мы склонны считать консервативными, являются таковыми в силу случайных, во всяком случае – внешних обстоятельств. Одни живут в слишком суровых условиях, им просто не до развития, другие живут изолированно, не испытывают на себе особых влияний, и только поэтому у них всё остается «как было». Но только абхазы живут в прекрасных климатических условиях, они отнюдь не вынуждены всю свою энергию тратить на простейшее выживание, и они уже не первую тысячу лет живут на перекрестке самых различных, причем очень развитых, культур – успевай только впитывать. Но они остались самими собой, остались такими, какими были, какими, может быть, и мы были много веков назад, но мы изменились, в основном – не к лучшему, а они хранят то, что другие потеряли. Консерватизм абхазов не ситуационный, не случайный. Это ментальный консерватизм. Одна из самых значимых национальных черт абхазов – верность традициям вплоть до мельчайших деталей.
Нам, конечно, не привыкать умильно ахать и охать по поводу сохранения национальных традиций. Мы просто не понимаем того, что глубинный, ментальный консерватизм – штука очень суровая. Настолько суровая, что у нас могут волосы дыбом встать, так шокирующее он выглядит для нашего развращенного сознания.