Он поклонился задохнувшемуся от гнева королю и молчаливой королеве, потом повернулся к Лютиэн.
— До свидания, любимая. Придумай, как ты будешь его носить — на груди или в диадеме. Я надеюсь, он окажется достоин твоей красоты.
Они не могли позволить себе даже короткое, невинное, как у брата и сестры, объятие. Берен пожал Лютиэн руки и кивнул на прощание. Слов не было, слова задыхались от боли.
— Даэрон, проводи… гостя. Проследи, чтобы он покинул Дориат как можно скорее. — Тингол встал с кресла, за ним поднялась Мелиан. — Все могут идти.
В опустевшем зале слова звучали ясно и четко.
— Ты перехитрил не Судьбу, отец. — Лютиэн стояла с побледневшим лицом. — Ты перехитрил только самого себя.
— Ему не быть мужем моей дочери, — тихо ответил Тингол. — Даже если он вернется живым в Менегрот. Даже если принесет Сильмарилл.
— Тогда я не буду твоей дочерью, — так же тихо ответила Лютиэн. Ее златотканое платье растворилось в серебристых тенях. Тингол и Мелиан остались одни.
— Ну, скажи мне хоть что-нибудь, — когда тишина стала невыносимой, Тингол взял свою жену за руки, невольно повторяя жест Берена. — Мелиан, любимая, равная луне, солнцу и звездам — скажи, что я сделал не так…
— Я всегда знала, что потеряю вас обоих, — Мелиан быстрым движением смахнула со щеки слезинку. — Только не знала, кого раньше. Знай: если Берен погибнет, выполняя твое задание, то первой будет Лютиэн. Если он принесет камень — первым будешь ты. Я знала это, но не знала, что это случится так скоро… И будет так больно…
Она была духом Арды, одной из тех, кто движет землю, солнце и светила — но в поисках утешения она прижалась к плечу Тингола, чья жизнь была песчинкой в часах Эа; прижалась так, словно он был могущественнее самой судьбы.
— А если человек вернется живым и не принесет камень? — спросил Элу. — Что тогда? Мелиан молча покачала головой — он почувствовал движение своим плечом и знал, что оно означает: этот человек не отступит, а значит — третьего не дано.
«Тогда я», — подумал Тингол. — «Тогда пусть это буду я».
Берен почему-то рассчитывал, что его выведут прямо к Бретилю, проведя через Нелдорет до реки Миндеб, но Даэрон, дотошно выполняя распоряжение короля, избрал не тот путь, который был удобен Берену, а дорогу до ближайшей границы Дориата — то есть, прямо на юг к реке Арос. Таким образом, Берен покинул Огражденное Королевство быстрее чем в два дня, но теперь ему предстояло дней десять-двенадцать топать пешком до Леса Бретиль. Спорить было не с руки: кроме Даэрона, его охраняли еще трое эльфов из пограничной стражи, один из которых имел на него зуб за то, что упустил в Нелдорете и натерпелся стыда от товарищей. Келеборн, тоже сопровождавший их, ничего не мог сделать, поскольку свою волю король выразил ясно.
— Вот твой меч. Бери его и ступай, — Даэрон указал рукой на дорогу, вьющуюся далеко внизу под склоном холма. — Прямо в Ангбанд. И можешь не возвращаться.
Берен вздохнул, думая, чем бы ответить таким, чтобы это нельзя было расценить как прямое оскорбление, но чтоб последнее слово осталось за ним.
— У нас, людей, есть сказки, в которых король посылает жениха своей дочери — или там мужа женщины, на которую положил глаз, да это и не важно; так вот, посылает его за тем, чего на свете нет…
— Меня это совершенно не волнует, — сказал Даэрон.
— Я только хотел сказать, что все эти сказки очень плохо заканчивались… для короля. Прощай, Даэрон.
— Уже «прощай»? А как же твое обещание вернуться?
— Я думаю, что когда я вернусь, ты будешь не очень-то рад меня видеть, и встречаться не захочешь. Так что, мы уже пересекли границу Мелиан?
— Мы вышли за нее примерно на сотню ярдов, — Даэрон указал рукой вниз. — Там — тракт, ведущий в Бретиль. Смотри, чтобы тебя не занесло куда-нибудь еще. В Нарготронд, к примеру.
— Там живет мой король, — Берен взял направление. — Прощай, Даэрон. Прощай, лорд Келеборн, и спасибо тебе.
— Если ты и в самом деле увидишься со своим Королем, — сказал Келеборн, — Передай ему поклон от меня и его сестры. Прощай, Берен, хотя и мне что-то подсказывает, что мы с тобой видимся не в последний раз.
Глава 3. Бретиль
Гряда гор господствовала над долиной, над Верхним и Нижним Белериандом, над всем миром. И там, над глубоким ущельем, рассекающим ее хребет по всей высоте, царила крепость, врезанная в грудь трехглавой горы. Уже более тысячи лет ее стены и высокие дозорные башни внушали ужас всему живому. Болдог знал, что стены и башни — лишь малая толика могущества Твердыни Тьмы, Аст-Ахэ, Ангамандо на языке эльфов. Это название Болдогу нравилось гораздо больше, хотя эльфов он ненавидел. Тьма, Свет — все это была чепуха для дураков, которые полагали себя чересчур умными. Ангамандо, Железная Темница — вот имя, по-настоящему достойное твердыни Владыки Севера. Оно наводит то, что должно наводить: ужас.
Болдог и сам был большой мастер нагнать страху, но сейчас у него слегка подводило живот. Он не знал, переступая порог высокого длинного зала, выйдет ли отсюда живым; а если не выйдет — то какой смертью умрет. Тот, кто призвал его, был по этой части куда изобретательней Болдога.
Приблизившись к высокому обсидиановому трону, орк склонился в поклоне. Как всегда, он попытался, разгибаясь, прочесть хоть что-то на лице сидящего в кресле. Как всегда, ему это не удалось.
— Я прибыл по твоему приказанию, Повелитель.
— Рассказывай, — без всякого выражения велел сидящий.
Болдог быстро провел языком по губам и начал:
— Все подтвердилось. Гортхаур готовит наступление на Хитлум. То, что ты не поддержишь это наступление, только еще больше его раззадорило. Он хочет набрать людей в Дортонионе, к нему стягивается шваль с Синих Гор… Говорят, что ему нужны тридцать тысяч бойцов. К весне у него будет тридцать тысяч…
— Расскажи о Беоринге.
Болдог вздохнул. Сейчас он узнает — жить ему или умереть.
— Три недели назад облава закончилась. Мы прочесали каждый лесок, каждое ущелье до высоких снегов. Места, где мы побывали, были оцеплены. Никто не мог проскочить сквозь нас и вернуться. Высоко в горах, почти на границе снегов, в одном из ущелий мы нашли землянку. Беоринг жил там, волки узнали его запах. Но он ушел. Просочиться сквозь наши отряды он не мог. Он ушел через Эред Горгор и наверняка там погиб.
— Ты видел тело?
— Нет, Повелитель. Но Эред Горгор невозможно пересечь в тех местах. Там нет перевалов. — Орки или люди Гортхауэра — не могли перехватить его первыми?
— Я бы знал, — Болдог сжал кулак. — Фрекарт не рискнул бы молчать. Я бы знал. — Иными словами, — не повышая голоса, проговорил Повелитель. — Ты его упустил. Упустил уже второй раз?
— Повелитель… — Болдог опустился на колени.
— Встань. Посмотри мне в глаза.
Это было хуже боли, но Болдог знал, что просить избавления бессмысленно. Когда стальные глаза перестали пронзать его душу, он снова опустился на колено — ноги не держали.
— Возвращайся в Дортонион и паси мое стадо. Не трогай ни одного человека из тех, кого мы подозреваем в помощи Беорингу — но следи за ними в оба глаза, так, чтобы мимо твоих соглядатаев не проскочила и мышь. Если Берен выжил — он вернется. И обратится к кому-то из них. Далее — в деревнях-заложниках не должна больше проливаться кровь. Пора бы тебе понять, что, если заложников убивать независимо от того, выполняются твои требования или нет, то их не будут выполнять. Казнить заложников только по моему распоряжению. Виновных в самоуправстве — вешать.
— Слушаюсь, Повелитель. Что делать с самоуправниками из орков Гортхауэра?
— Я же ясно сказал — вешать. Не бойся Гортхауэра — ты отвечаешь только передо мной, и спрошу с тебя — я… Когда Беоринг появится — доставь мне его. Живым. Можно — мертвым. Величину награды ты знаешь. Знаешь и меру наказания в том случае, если у тебя будет возможность взять его живым, а ты не устоишь перед соблазном.
Болдог снова склонил голову.
— Теперь ступай, — сказал Повелитель Севера, Владыка Тьмы, которого северяне звали Тано Мелькором, а эльфы — Морготом Бауглиром. — И помни: твой следующий промах будет последним.
Эминдил — так назвался этот высокий человек в эльфийской одежде, приставший к каравану возле Сумеречных Озер. Денег у него не было, но был при себе меч, а значит, на неспокойных дорогах между Аросом и хребтом Андрам он становился вовсе не лишним попутчиком. Во всяком случае, не более лишним, чем Гили.
Оба они, как выяснилось, шли в Бретиль: у Гили там была тетка, а у Эминдила, как он сказал, мать. Больше никого у обоих на целом свете не осталось: всю Эминдилову семью порешили северяне, а у Гили все умерли зимой от оспы, один он выжил — только лицо все побило. Не то чтобы он надеялся на теткину помощь, а просто думал, что в Бретиле прожить будет легче, чем в вымершей деревне. С Эминдилом же все было ясно: его, бывалого солдата, возьмут в войско, патрулировать междуречье Сириона и Малдуина, либо же предгорья Криссаэгрим — как и многих других горцев, отчаявшихся победить в безнадежной войне и покинувших наконец-то свой край, ставший вражеской землей. Сотни их стекались в Бретиль — разочарованных, полных горечи и злости изгнанников. И всем находилось занятие, потому что все чаще орки набегали через Ущелье Сириона, и все наглее они становились.
Уже переправились через Сирион и прошли мимо одинокой громады Амон Руд, а Гили все не решался заговорить с Эминдилом о том, о чем втайне мечтал: может, тот замолвит за него словечко перед старшиной земляков-дортонионцев? Гили умел стрелять из лука и ездить верхом, знал, как ухаживать за лошадьми и мечтал о подвигах.
Он догадывался, каким будет ответ, но все-таки набрался духу и заговорил — они как раз чистили рыбу для общего котла.
— А что ты еще умеешь? — спросил Эминдил, когда Гили закончил свою короткую, но вдохновенную речь.
Гили упал духом. Он, конечно, умел многое, как и любой достигший четырнадцатилетия сын керла, но вряд ли эти умения могли быть приравнены к воинским искусствам.