.
Шимп молчит. С камеры дрона поступает сигнал: Дикс карабкается по нагромождениям базальта и металлокомпозитов.
– Но воспитать ребенка в одиночку тебе не под силу.
А он пробовал: в декларации нет ни одной записи о Диксе вплоть до его подростковых лет; тогда он попросту появился, и никто не задавал вопросов, потому что никто никогда…
– Полюбуйся, что ты с ним сотворил. Он прекрасно справляется с задачками на условия типа «если – тогда». Числовые массивы и DO-циклы щелкает как орешки. Но он не умеет мыслить. Не способен на простейшие интуитивные прыжки. Ты похож на… – Мне вспоминается земной миф – из той эпохи, когда чтение еще не казалось таким бесстыдным разбазариванием жизни – …Волка, который пытается воспитать человеческое дитя. Ты показываешь ему, как передвигаться на четвереньках, стараешься внушить ему стайное чувство, но не можешь научить его ходить на задних ногах, разговаривать и быть человеком, потому что ты полный кретин, Шимп, и теперь ты наконец-то это осознал. Потому ты и подбросил его мне. Решил, что я его для тебя подправлю.
Я делаю вдох – и свой главный маневр:
– Но он мне никто, понимаешь? Он хуже, чем никто, он – обуза. Шпион, дурак, только кислород переводит. Назови хоть одну причину, почему бы мне не запереть шлюз и не оставить его снаружи – пускай себе жарится.
– Ты его мать, – говорит Шимп, потому что начитался про родственный отбор, а нюансов не понимает, слишком туп.
– Ты идиот.
– Ты его любишь.
– Нет. – В груди у меня застывает ледяной комок. Мой рот выдает слова – взвешенные, без всякой интонации – Я любить не умею, безмозглая ты машина. Как раз поэтому я и здесь. Неужто ты и вправду думаешь, что твою драгоценную бесконечную миссию доверили бы стеклянным куколкам, которые не могут жить без отношений?
– Ты его любишь.
– Я могу убить его, когда захочу. И поступлю именно так, если ты не сдвинешь врата.
– Я тебе не дам, – добродушно заявляет Шимп.
– Это же совсем несложно. Просто сдвинь врата, и мы оба получим то, чего хотим. Ну или можешь упереться и попробовать как-то увязать необходимость материнского пригляда с моим твердым намерением свернуть шею этому маленькому засранцу. Впереди у нас долгий путь, Шимп. И может выясниться, что меня не так легко выкинуть из уравнения, как Кая и Конни.
– Ты не сумеешь сорвать миссию, – замечает он чуть ли не с нежностью. – Вы уже пытались.
– Сейчас речь не о срыве миссии. Ее лишь надо чуть-чуть притормозить. Отбросить твой оптимальный сценарий. Или спасаем Остров, или твой прототип умрет – другого конца у этой сборки не будет. Выбор за тобой.
Соотношение цели и средств тут элементарное. Шимп способен высчитать его в один миг. Однако молчит. Пауза затягивается. Ищет другой вариант, не иначе. Обходной путь. Уточняет истинность самих посылок сценария, пытается сообразить, всерьез я говорила или нет, и могут ли все его познания о материнской любви быть настолько ошибочны. Копается, наверное, в статистике внутрисемейных убийств, подыскивает лазейку. Не исключено, что она даже существует. Только Шимп – не я, в нашем случае простая система старается понять более сложную, и это дает мне преимущество.
– Будешь мне должна, – произносит он наконец.
С трудом удерживаюсь от хохота.
– Что?
– Иначе я скажу Диксу, что ты угрожала его убить.
– Валяй.
– Ты же не хочешь, чтобы он знал.
– Да мне чихать, знает он или нет. Ты что, думаешь, он попытается убить меня в отместку? Что я потеряю его любовь?
На последнем слове я делаю акцент, растягиваю его, чтобы подчеркнуть его нелепость.
– Ты потеряешь его доверие. А вам здесь необходимо друг другу доверять.
– Угу. Доверие. Вот он, фундамент этой сраной миссии.
Шимп хранит молчание.
– Но чисто теоретически… – говорю я чуть погодя. – Допустим, я соглашусь. И что же именно я тебе буду должна?
– Услугу, – отвечает Шимп. – Которую окажешь в будущем.
Мой сын парит на фоне звезд, не подозревая, что его жизнь висит на волоске.
Мы спим. Шимп неохотно вносит поправки, корректируя мириады мелких траекторий. Я встаю по будильнику каждые пару недель, не жалея своей свечки на тот случай, если врагу вздумается выкинуть еще какой-нибудь номер; но пока что он, кажется, ведет себя прилично. DHF428 приближается к нам скачками, как в покадровой съемке, чередой бусин, нанизанных на бесконечную нить. Фабричный сектор на наших дисплеях смещается к правому борту: очистительные установки, резервуары, нанозаводы, рои фоннейманов, которые размножаются, пожирают и перерабатывают друг друга в защитные экраны и электрические схемы, буксиры и запасные детали… Отборные кроманьонские технологии расползаются по Вселенной, мутируя и выбрасывая метастазы, словно какая-то броненосная раковая опухоль.
А между ними и нами ширмой повисла переливчатая форма жизни – хрупкая, бессмертная и немыслимо чуждая, самим необыкновенным фактом своего существования низводящая все достигнутое моим видом до уровня грязи и дерьма. Я никогда не верила в богов, в абсолютное добро и зло. Только в то, что одни вещи работают, а другие нет. Все прочее – фокусы для отвода глаз, для манипуляции рабсилой вроде меня.
И все-таки я верю в Остров, потому что верить и не требуется. Его не нужно принимать на веру: он маячит прямо перед нами, его существование – эмпирический факт. Мне никогда не постичь его разума. Обстоятельства его происхождения и эволюции останутся тайной. Но я его вижу: он так огромен, ошеломляющ, так далек от всего человеческого, что просто не может не быть лучше нас и всего, что получилось бы из нас со временем.
Я верю в Остров. Чтобы спасти его, я поставила на кон собственного сына. И убила бы Дикса в отплату за его смерть.
Может, еще убью.
Столько миллионов лет прожито впустую, но наконец-то я совершила нечто достойное.
Подлетаем.
Передо мной выстраиваются прицельные сетки, вложенные одна в другую, непрерывная гипнотическая череда перекрестий, нацеленных на мишень. Даже сейчас, за считаные минуты до пуска, расстояние делает будущие врата невидимыми. Момент, когда нашу цель можно будет разглядеть невооруженным глазом, не настанет. Мы пронизываем ушко слишком быстро: не успеешь и моргнуть, а оно уже позади.
Или же, если мы хотя бы на волосок ошиблись при корректировке курса – если траектория длиной в триллион километров сдвинется хотя бы на тысячу метров, – нас ждет смерть. Тоже мгновенная.
Приборы показывают, что курс выбран точно. Шимп докладывает мне о том же. «Эриофора» падает вперед, бесконечно увлекаемая в пустоту своей же магически смещенной массой.
Я переключаюсь на камеру дрона, передающего картинку с места строительства. Это уже окошко в историю – даже теперь отставание по времени составляет несколько минут, – но прошлое и настоящее сближаются с каждой корсекундой. Темный абрис новеньких врат зловеще вырисовывается на фоне звезд, это огромная разинутая пасть, предназначение которой – пожирать саму реальность. Сбоку выстроились в вертикальные колонны фоны, очистительные установки, сборочные узлы; работа закончена, необходимость в них отпала, попутного уничтожения не избежать. Мне почему-то жаль их. Всегда. Мы не можем подбирать их и уносить с собой, использовать при новых сборках: законы экономики действуют везде, и они гласят, что выгоднее использовать инструменты по одному разу и выбрасывать их.
Кажется, Шимп принимает это правило ближе к сердцу, чем можно было ожидать.
Во всяком случае, мы не тронули Остров. Так хотелось бы задержаться… Первый контакт с по-настоящему инородным разумом, и чем все ограничилось? Помигали друг другу фарами. Над чем размышляет Остров, когда не молит о пощаде?
Я подумывала, а не спросить ли его. Можно было бы встать пораньше, когда временная задержка из непреодолимой преграды превратится в банальное неудобство, и наметить некий гибридный язык, который позволит прикоснуться к истинам и принципам разума, превосходящего разум всего человечества. Что за детские фантазии… Остров существует далеко за пределами гротескных дарвиновских процессов, которые сформировали мое собственное тело. Здесь не может быть общности и единения умов. Ангелы не ведут разговоров с муравьями.
До запуска менее трех минут. Я вижу свет в конце тоннеля. «Эри», поневоле ставшая машиной времени, едва уже заглядывает в прошлое; я могла бы задержать дыхание почти на все те секунды, за которые «тогда» превратится в «сейчас». Все приборы по-прежнему подтверждают, что мы нацелены верно.
Тактический дисплей начинает попискивать.
– Получен сигнал, – объявляет Дикс.
И действительно, в самом центре бака вновь замигала звезда. У меня екает сердце: неужели ангел все-таки заговорил с нами? Может, это «спасибо»? Рецепт спасения от тепловой смерти? Только…
– Оно же прямо по курсу, – бормочет Дикс, а у меня от внезапной догадки встает комок в горле.
Две минуты.
– Мы ошиблись в расчетах, – шепчет мой сын. – Не туда сдвинули врата, надо было дальше…
– Туда, – отзываюсь я. Именно туда, куда указал Остров.
– Но он же все равно перед нами! Посмотри на звезду!
– На сигнал посмотри, – говорю я.
Потому что это отнюдь уже не продуманная система дорожных знаков, которым мы следовали последние три триллиона километров. Тут все почти… наобум, что ли. Все сделано второпях, в панике. Это резкий испуганный вскрик существа, застигнутого врасплох, и на реакцию у него – какие-то секунды. И хотя прежде я никогда не видела такой последовательности точек и завихрений, мне совершенно ясно, что до нас пытаются донести.
Стоп. Стоп. Стоп. Стоп.
Мы не останавливаемся. Нет во Вселенной силы, способной хотя бы замедлить нас. Прошлое сливается с настоящим: «Эриофора» проскакивает через центр врат за одну наносекунду. Ее холодное черное сердце зацепляется своей невообразимой массой за какое-то отдаленное измерение и силой вытаскивает корабль за собой. За нами разверзается готовый портал, расцветает слепящим ореолом, смертельным для всего живого на всех волновых диапазонах. Наши хвостовые фильтры плотно закупориваются.