— Хватит, не успела нагрешить, — уронил солтыс, крепче сжимая в руке топор. — Пора дело делать.
Перед похоронами Вышегота сам отрубил дочери голову и проткнул сердце осиновым колом. Дальше церемония не изменилась: за спиной отца завывали плакальщицы, священник читал заупокойную, а люди, подходя по очереди к могиле, бросали по горсти земли, искренне желая, чтобы эта грязь стала пухом.
— Я отомщу за тебя. Отомщу. Отомщу… — твердил Дюк, засыпая могилу возлюбленной. — Отомщу…
— Не стоит, — когда люди начали расходиться, к разгоряченному парню подошел солтыс. — Не стоит, лишь себя погубишь.
— Завтра с рассветом я уйду из Кодуб, — заверил Дюк. — И не будет конца моим поискам, пока жив ее убийца.
— Надо думать о живых, а не о мертвых. Твоя помощь нужна здесь.
— Сердце зовет меня в дорогу.
— Тогда иди. И пусть Эстер освещает твой путь, — Вышегота похлопал парня по плечу и, смахнув с лица одинокую слезу, отправился к храму.
По-зимнему холодное солнце едва скрылось за горами, а солтыс уже стоял у обители Эстера. Без стука войдя внутрь, он поднялся на второй этаж, где разыскал Плавия, который бил челом об пол, вымаливая у Всемогущего покровительство.
— Он не защитил раз, — прервав молитву на половине, заявил Вышегота, — не поможет и впредь. Надо рассчитывать только на свои силы.
— Слова заплутавшего… — вставая, сказал Плавий. — Ты ошибаешься, сын мой, лишь вера способна уберечь нас от напастей.
— Утром я доказал обратное. Но мне важно знать: вернется ли Зверь? И ежели вернется, как с ним совладать. Ты святой человек, ты должен знать ответ.
— Вера, — пожал плечами Плавий.
— Значит, люди будут верить. Вот мое последнее слово! — обрубил Вышегота и, не прощаясь, ушел.
Четыре дня без отдыха, дав обет не есть и пить лишь воду, Плавий истово молился, призывая Эстера в помощь. Святого отца одолевали дурные предчувствия: «Не мог Зверь уйти подобру-поздорову. Он воротится. Или нашлет своих слуг, дабы они порезвились вдоволь, напились людской кровушки».
— Убереги, Эстер, милостивый, милосердный. Упаси детей своих от напастей… — стоя на коленях у иконы и ударяя об пол челом, бубнил Плавий, тщетно желая разбудить в себе веру, а в Эстере — сострадание. — Избавь нас от лиха, что пожаловало в наше селение…
«Солтыс наш крепок, — не прекращая молитв, думал Плавий. — Недели не прошло, как дочку схоронил, а уже носится по селу и вместо меня, глаголющего устами Эстера, обучает, как с кровопийцами бороться. С рассветом созывает всех селян на утреннюю молитву, говорит, мол, вера спасет от напастей. А сам пересчитывает народ, опасаясь, что еще кто-то упырем стал. Вышегота, видать, тоже беду чует. Да все потуги его напрасны — ничто не убережет от погибели. Вера творит чудеса. Да только откуда ж ей взяться-то, ежели никто — даже я, священник — не надеется на силу Его. Все молятся обманно, без искры истинного чувства»…
— Убереги, Эстер, милостивый, милосердный! — обрывая крамольные мысли, громче восхвалял Плавий светлоликого бога, но чуда так и не случилось.
— Молишься? — спросил кто-то, учтиво дождавшись, когда священник скажет «Амэн». — Молись усерднее, вскоре ты встретишься со своим богом.
Плавий обернулся и увидел на пороге церковной обители бледнокожего, нечеловечески красивого молодого человека. «Слуга Зверя», — подумал святой отец. Взяв в руки четки, он стал нервно перебирать кругляшки из можжевельника и в страхе жевать губы, будто продолжая читать молитву, но на деле все его мысли сосредоточились на неминуемой гибели и ужасном посмертии.
— Что же ты не молишься? — с укором спросил неизвестный. — Или… давай помолимся вместе.
Вампир подошел вплотную к Плавию и сел рядом с ним на колени. Священник явственно почувствовал стойкий запах имбиря, от которого мысли перемешались, а слова молитвы вылетели из головы.
— Эстер, милостивый, милосердный! — воскликнул богомерзкий вампир, и Плавий против воли потянулся к осиновому колу, который с недавних пор носил под рясой, но отдернул руку, осознав, что ничего не сможет противопоставить более могущественному врагу. Каэль продолжал: — Убереги этих несчастных от слабостей, которые они получили с рождением. Дай им силу, которая течет в жилах Перворожденного, дай им надежду на вечность…
— Прекрати, — собрав волю в кулак, потребовал Плавий. — Твоя молитва — крамола, неугодная Эстеру. Негоже пачкать слух светлоликого грязной ересью.
— Здесь был мой сын, — вставая, грозно сказал Каэль. — Куда он ушел? Оставил ли здесь своих слуг?
— От меня ты не узнаешь ни слова…
— Я узнаю все, что захочу! — выкрикнул первовампир и без малейших усилий поймал Плавия в гипнотические сети. — Говори.
— Был здесь Зверь. Одну выпил до капли. Троих сделал своими детьми. Эти трое убиты рассветными лучами.
— Когда он ушел и куда направился?
— Неделей назад все случилось. А куда Зверь ушел, никому неведомо. Но зимою есть лишь один путь из Кодуб — через горы.
— Мне нужен проводник, — даря Плавию свободу, уронил Каэль. — Ты готов им стать или предпочтешь смерть?
— Я… провожу… — после недолгих колебаний ответил священник.
— Тогда сожги свою рясу и символы веры, — приказал Каэль, — и приготовься принести мне клятву верности.
Когда Плавий сжигал свою рясу, он молча молился, отдавая богу, которого предавал, последнюю дань. С этого дня в Кодубах уже не будет священника, а быть может, не будет и самих Кодуб. Вряд ли Зверь пожалеет хоть кого-то. Все селяне сегодня погибнут. И лишь один, тот, кто должен был защищать людей силой веры, останется в живых.
Отрешившись от мыслей о других людях, Плавий бросил в огонь священную книгу, четки из можжевельника, спасительный круг — он бросил в огонь своё прошлое, чтобы иметь будущее. А когда от былого остался лишь прах, Плавий дал клятву верности. Для этого ему пришлось разрезать запястье и приложить его к разрезанному запястью Зверя. Затем он говорил слова, которые еще вчера назвал бы крамолой и ересью, а уже сегодня они звучали в его устах и были слаще мёда.
— Твоя паства станет нашей пищей, — приняв клятву, сказал Каэль. — Кому из них ты бы оставил жизнь?
— Вышеготе, нашему старосте, — без колебаний ответил Плавий.
За окном светило холодное зимнее солнце, но никто из людей не вышел искупаться в его лучах, ведь все видели упырей, собравшихся в центре селения. Это были могущественные твари, ведь светоч не убивал их, а значит и спасительный круг, и святая вода против этих вампиров бессильны. Селяне скрывались в домах, пережидали, молясь и надеясь лишь на чудо.
Каэль за шиворот вытащил ренегата из храма, бросил его лицом в снег и приказал:
— Веди к дому старосты.
Плавий повиновался и пущенной стрелой, трусливо оборачиваясь и беззвучно читая молитвы, помчался к Вышеготе. Солтыс был дома и встретил неизвестного человека в дорогих одеждах из шелка и серебра как подобает радушному хозяину: открыл перед гостем дверь, провел к столу, налил ему браги и выставил снедь.
— Что вам нужно? — спросил он, когда бледнокожий незнакомец отхлебнул хмельного напитка и довольно откинулся на спинку стула.
— Кровь, — ответил Каэль. — Сперва мне нужны были знания, но их я уже получил. Ваш добрый друг и мой раб поделился всем, что знал.
— Ты хуже Зверя, святой отец, — презрительно прошипел Вышегота, бросив на Плавия ненавидящий взгляд. — И вечно тебе гореть в кругу Эстера, и вечно замерзать во владениях Хель…
— Мы отошли от главного, — вмешался Каэль. — Не так давно я потерял много рабов и мне надо восполнить утрату. Ты готов принять мою силу и стать таким как я?
— Этого не будет. Я умру человеком, — без раздумий заявил Вышегота.
— Прими его волю, сын мой, — взмолился Плавий, осеняя старого друга спасительным кругом, но солтыс не изменил своего решения:
— Ежели сделаете меня таким как вы, руки на себя наложу, но жить вашей жизнью не стану.
— Так тому и быть! — Каэль неразличимым движением выхватил из-за пояса кинжал и перерезал Вышеготе горло. Покончив со старостой, Первовампир вышел к своим рабам на деревенскую площадь и сказал: — Настало время пира! Так кормитесь же, дети мои! Ищите и, если найдете достойных, обращайте их!
— А как же я? — испуганно спросил Плавий, как пес, преданно следовавший за своим хозяином.
— Ты пригодишься живым.
— Благодарю, мой повелитель, — низко поклонился священник, отринувший свою веру. Теперь у него появился другой, более могущественный покровитель.
«Всяко смерть — сильнее жизни, и за нею последнее слово», — размышлял Плавий, наблюдая за тем, как вампиры превращают его родное селение в ужасное, изукрашенное кровью кладбище.
Клавдий спешил к границе Хельхейма, желая поскорее избавиться от Анэт — ненужного ему балласта, из-за которого приходилось путешествовать лишь ночью. Батури прекрасно знал, что купол уничтожит обращенную, но клятва, которую он давал полумертвому, ничего не говорила о судьбе девушек после побега из Хельхейма. И тот факт, что вампирша тут же погибнет, Клавдия нисколько не смущал. Да и сама она, судя по всему, ничего не имела против.
Покинув Кодубы, Батури ехал, не скрываясь, ошибочно полагая, что от погони удалось избавиться. Тем временем селений и деревушек стало гораздо больше. В некоторых из них появились трактиры. Все они были устроены примитивно и однотипно: без всяких украшений, с грубой утварью, небольшими, как кельи, комнатушками и широкими, предназначенными для шумных компаний общими залами. В этих забегаловках без труда можно было найти какого-нибудь пьяницу, чтобы напиться его крови, не прибегая ни к магнетизму, ни к осторожности.
Сперва на молодого, белокожего незнакомца, путешествующего с грудным ребенком и демонически красивой девушкой, давно отвыкшие от постояльцев трактирщики смотрели настороженно, помня о том, что на юге Хельхейма бушует чума. Но позже, по мере того, как дорога все дальше и дальше уползала к границе, и пуганных черной смертью людей становилось все больше, необычные путники привлекали все меньше внимания.