Вскоре показалось селение. Из окон домов, едва пробиваясь через плотно запертые ставни, сочился призрачный свет. В этом свете фурии, державшиеся позади и не отступавшие ни на шаг, выглядели особенно устрашающе и в тоже время притягивающе. К ним хотелось полезть в объятия. Девушки завлекали, как удав, гипнотизирующий добычу. Но фурии не спешили устраивать кровавую трапезу, чем занялись бы в любой другой день. Сегодня у них появилась цель. Главная цель. Заветная. И она волоком тащила их к резиденции графа Ллир.
Клавдий отправил фуриям мысленный посыл, в котором просил девушек поумерить пыл и не лезть к графу раньше положенного срока. Сперва ему надо набраться сил, подкрепиться, избавиться от хмели, очистить рассудок и вот тогда можно будет устроить кровавую резню.
Фурии не таились от людских глаз. Простым обывателям не увидеть этих прекрасных девушек с точеными чертами лиц и вызывающими телами, едва прикрытыми призрачными, не скрывающими наготу саванами. Но граф Ллир как и любой из магов увидит фурий без труда.
По мере приближения неуловимое издали изменение, которое случилось с деревней за день, становилось все явственнее. Взгляду открылись во множестве своем походные шатры, плотно выросшие у селения. Огни костров, от которых доносились грубые мужские голоса и надсадный смех.
Несмотря на привычный, размеренный ритм жизни, селяне не спали. Они столпились на площади и вслушивались в слова статного крупного воина в начищенном до блеска шлеме, с длинным, изогнутым у острия мечом в красивых, дорогих ножнах.
— Покудова мы можем терпеть? Сколько лет уж минуло, а мы все, как овцы, право слово, продолжаем жевать траву, расти в теле, крепнуть, чтобы в конце концов пойти на кормом некромантам. Сколько это может длиться? Не пора ли поднять голову? Оторваться от жевания травы и припомнить-таки, что мы люди, а не скотина!
Клавдий чувствовал навязчивое беспокойство. Оно возникло сразу после выхода из замка и не покидало ни на секунду. Что-то должно было произойти. Что-то из ряда вон выходящее. Но Клавдий никак не мог сообразить, что именно? Ко всему прочему мучило ощущение дежавю. Глядя на глашатая, Батури явственно вспомнил Вестфален, священника, читавшего на агоре проповеди. Статный воин, вещавший сейчас селянам, был до боли в сердце на него похож. Не внешностью. Нет. Он был похож словами, которые говорил. Бесформенными. Запугивающими.
Уже через три дня после этой проповеди Вестфален обезлюдел, опустел, как лазарет, в котором похозяйничал маньяк, а добросовестный лекарь сжег изуродованные тела, одежду и себя самого. Чтобы зараза не распространилась. Хорошая мера предосторожности. Жаль, последняя. Как агония.
Дайрес задержался перед воином, прислушиваясь. Появление этого человека как раз в тот миг, когда имитатор начал разочаровываться в новом спутнике, было чем-то вроде бича судьбы. Короткого, хлесткого удара, заставляющего задуматься над будущим. Не вечно же скитаться, помогая изгоям и убийцам? То некроманту, то вампиру. Пора задуматься над собственной стезей, переоценить жизнь и выбрать новый путь, как часто это бывает — в обратном направлении.
— Когда вы выступаете? — спросил Дайрес, когда оратор на миг замолк, набирая в грудь воздух для новых призывов.
— С рассветом, — ответил он и в его глазах поселился азарт. — Ступай с нами, парень. Скоро от таких деревень, как ваша, не останется и следа.
— Я подумаю, — заверил Дайрес и ускорил шаг, чтобы догнать оторвавшегося вампира.
— Ты? — увидев имитатора, Клавдий слегка удивился, будто не ожидал повстречать здесь своего помощника. — Хочешь понаблюдать за моей трапезой? Нет? Головой крутишь? Так пойди, погуляй. А я пока навещу старых знакомых.
Дайрес ничуть не обиделся и, получив несколько минут свободного времени, решил вернуться к глашатаю.
— Есть у нас шанс! Есть шанс на спасение. Я говорю это вам от имени короля. Да, у Стигии есть король! И он ведет войско к Великому мосту, чтобы с боем вырвать для нас с вами свободный проход в Валлию. Идемте же! Возьмем с собой силу и доблесть, укрепим ее верой и низвергнем навсегда законы, навязанные некромантами!
Люди, пойманные сперва на любопытство, как рыба на крючок, утратив всяческий интерес к разглагольствованиям глашатая, быстро расходились по домам. Желая завлечь слушателей, воин заговорил эмоциональнее, но он уже никак не мог повлиять на стремительно редеющую толпу. Вскоре Дайрес остался один. Поймав на себе взгляд человека, вещавшего от имени короля, имитатор лишь извинительно пожал плечами и от нечего делать пошел в тот дом, в котором вампир, вероятно, уже заканчивал кровавую трапезу.
Арнадий в паническом ужасе рванулся с места, побежал вглубь комнаты. Клавдий настиг его у балдахина с эстерским кругом и одинокой иконой, изображавшей Пресвятого мученика, который, раздираемый колесом на части, снисходительно-покровительственно взирал на убивавших его людей. Сейчас Клавдий был не способен на снисхождение. Он разжигал в себе злобу. На чрезмерную жестокость ему нужно было настроиться. Он не мог так просто выйти на улицу и убивать. Для этого надо найти гармонию с собой, гармонию с внутренним убийцей.
Ив, младший сын, наблюдал за расправой над отцом, забившись в угол, всхлипывая и со страхом щуря заплаканные глаза. Страх был так велик, что Ив не мог даже закричать, чтобы позвать на помощь.
Мальком, сын старший, внутренне оказался даже сильнее Арнадия. Он не побежал, не спрятался в страхе, а накинулся с топором в руках на убийцу отца. Клавдий оттолкнул его, как мешающий ходьбе сорняк, а затем впился в шею распластанного на полу мальчишки и с жадностью присосался к разорванной жиле.
Последним умер Ив. Клавдий разжигал в себе злобу. Ему требовался настрой, чтобы выйти на улицу, пройти жалких пятьдесят шагов к дому Ллира и убивать. Жестоко. Беспощадно.
— Ты монстр, — с отвращением сказал Дайрес, проходя через порог дома.
— Спасибо, — хищно улыбнулся Батури. Злоба не пришла. Не затуманила рассудок, как того желал Клавдий.
— Ты доволен? Насладился? Проклятый убийца. Мне противно, что я тебе помогаю.
— Не мысли категориями, — обрубил вампир. — Я не хуже людей, которые убивают ради золота, земли, веру в несуществующих богов или абстрактные цели. Их не осуждают, ведь они — защитники отечества, божьи воины.
— Ты убиваешь для корма, как мясник.
— Мясник — отличное сравнение. Люди режут кур, свиней, коров, чтобы съесть их мясо.
— У коров нет мысли…
— Почем тебе знать? Ты был в шкуре коровы? Залазил к ней в голову? Откуда тебе знать, что чувствует бычок, так долго сосавший вымя матери, а потом потерявший ее, когда хозяин вдруг посчитал, что она стала давать мало молока, и пустил на мясо. Люди для меня — тот же скот. И людской скотины, поверь мне, намного больше, чем коров. И уж лучше резать тех, кто рушит все: леса застраивает городами, животных вытесняет из мест обитания, сушит болота, чтобы не тонуть в трясине и очистить землю для пахоты. Ни одно животное не оставляет так много грязных следов.
— Наш спор бессмыслен, — отмахнулся имитатор. Да, он мог бы залезть в тело коровы. Стать ею. Мог бы без труда прочитать ее медленные, тягучие мысли, которые кружатся вокруг еды и дойки. Он мог бы даже различить в этом спокойном, ровном сознании некую привязанность к хозяевам, к людям, которые ее окружают. Мог бы различить даже жалость, страх. Мог бы заплакать, если бы дело дошло до мига, когда ведут на убой. Да, он понимал животных, как никто другой. Но все его знания были бессмысленны, потому что хладнокровного вампира не переубедить
— Вы просто не замечаете своей убогости, своих слабостей. Не чувствуете той вони, которая исходит от ваших жилищ, — разгорячаясь, продолжал Клавдий. Теперь он был достаточно зол, чтобы выпотрошить Андре Ллира и разорвать его тело на части. — Я бы мог питаться кровью животных, но мне их жаль — они невинны. А невиновных людей не бывает.
— Идем отсюда. Мне противно находиться здесь, — сказал Дайрес и вышел за порог. Желание поскорее закончить начатое, спасти пленниц, а затем уйти восвояси стало для имитатора нестерпимым.
Снег под ногами Дайреса противно скрипел при каждом его шаге. Эти звуки раздражали Батури. За долгую жизнь, даже не желая того, вампир научился ходить совершенно бесшумно, как призрак.
Вокруг было по-деревенски тихо: уже спали в своих жилищах селяне, спали воины, пришедшие вербовать, спали в конурах сторожевые псы, в хлевах спала животина. Безмятежный покой стелился окрест непроницаемой стеной. И лишь в двухэтажном графском срубе, величественно возвышавшемся над остальными домишками, горел свет и слышались негромкие, приглушенные голоса.
— Жди здесь, — сказал Клавдий, обращаясь к имитатору.
— Нет, — Дайрес за плечо остановил уже готового сорваться с места вампира, — войду, как подобает господину.
Имитатор в мгновения ока принял внешний вид графа Ллир и в его обличии направился к своей резиденции.
— Отворяй! — повелительно окликнул он, когда был еще на почтительном расстоянии от ворот. — Совсем ошалели, окаянные? Не видите, кто пришел?
— Чего орешь? Кто таков? — вынырнув в смотровое окно, спросонья пробасил привратник, но, заметив Андре Ллира, поперхнулся словами, откашлялся, несколько секунд, пока Дайрес еще брел к воротам, не понимающе глазел на графа, не веря тому, что видит. И все же довольно быстро переборол удивление и за считанные секунды открыл ворота. — Это, извиняйте меня, не признал вас. Думал, дома вы, а тут…
— Хватит, — отмахнулся Дайрес. — Впредь, братец, будь внимательнее, иначе оставлю без месячного жалования.
Страж хотел было сказать, что ему и без того уже месяц ничего не платят, но вновь поперхнулся от удивления, увидев вампира, которого буквально этой ночью оттащил на кладбище, к трем ненасытным, не знающим ни сострадания, ни жалости фуриям.
— Он со мной, — примирительно махнул рукой Дайрес.
— Как скажите, — оторопело промямлил привратник и неожиданно колодой упал на пол.