Кэб свернул с улицы Пойнтас на бульвар Уолтона. Статуя Капитана Гутваи, веками охранявшая перекресток, была обезглавлена. Вместо головы памятнику на шею взгромоздили тыкву. Янриса не волновало беззаконие, охватившее город. Ему нравился порядок в его собственной жизни. Слваста уже назначил его командовать всеми силами полиции, которые они составили из оставшихся шерифов и избранных доверенных активистов. Будет непросто заставить эти две группы работать вместе после всего случившегося.
– Думай о своем задании как о прекрасном примере нашей грядущей жизни, – сказал Слваста. – С чего-то надо начинать примирение.
Во второй половине дня Янрис назначил встречу с выжившими капитанами шерифских участков, желая выяснить, насколько это все осуществимо на практике – если кто-то из них для начала вообще придет на встречу. Но сейчас его больше всего беспокоил внезапный раскол между Хавьером и Слвастой. Взрыв произошел на ровном месте и застал всех врасплох. Янрис был убежден, что все дело в чудовищной усталости и непрекращающемся стрессе последних нескольких дней. Если уж говорить о примирении, согласие среди вождей играло очень важную для дела роль. Даже Слваста, казалось, признавал это. Теперь признавал.
Вот почему Янрис направляйся во дворец – поговорить с Куленом, самым спокойным и разумным из всех. Если кто-то и мог помирить Хавьера и Слвасту, так это он. Увы, Кулен сейчас не отвечал на телепатические вызовы. Уракус знает, что за игру он ведет. Возможно, он решил встать на сторону своего любовника и объединиться против Слвасты? Кулен всегда был непревзойденным мастером сложных интриг.
Паранойя? Возможно… Единственным способом это выяснить было встретиться с ним лично. Чего сам Слваста сделать не мог, ведь подобный шаг сочли бы признаком слабости, к тому же он занимался созданием коалиции с делегатами Временного Народного конгресса, которые его поддерживали.
Так Янрис стал посредником во вражде Хавьера и Слвасты (потому что Бетаньева злилась на них обоих). Это его устраивало, а еще Янрис хотел из первых рук узнать, как продвигаются поиски дочери Капитана. Когда вся семья Капитана окажется под арестом, Слваста действительно сможет оказывать давление – например, заставить капитанов шерифов явиться на встречу сегодня после полудня. Хотя на самом деле никто не хотел казнить других членов семьи Капитана. От Аотори нужно было избавиться, все это понимали, но дети… Убить детей – значит потерять поддержку многих.
Кто бы мог подумать, что внутренняя политика революции окажется столь безумно сложной?
Колонна повозок направлялась ему навстречу по бульвару Уолтона, двигаясь в довольно медленном темпе. Два кэба ехали впереди, набитые вооруженными ополченцами, жесткие мысли которых предупреждали всех убраться с дороги. За ними следовали два больших крытых фургона под сильным пологом. И последним снова ехал кэб с ополченцами.
Янрис с любопытством посмотрел на них и мельком заметил молодую женщину, сидящую рядом с хмурым возницей первого фургона. На ней были сапоги, длинная замшевая юбка и кожаный жилет поверх белой блузы. Из-под широкополой шляпы выглядывали рыжие локоны. Янрис нахмурился. Он откуда-то знал ее лицо. «Раз она едет вместе с ополченцами Кулена, значит, она из активистов. Но откуда я ее знаю? Связь через ячейки подразумевает, что никто не пересекается лично. Теоретически».
Колонна повозок миновала Янриса, а он так и не понял, имеет ли значение его открытие. Ополченцы Кулена методично выносили все из дворца. Первые два дня на бульваре Уолтона происходили постоянные стычки, когда они раздавали имущество Капитана, но к этому времени вся добыча закончилась. «Так почему фургоны охранялись? Что в них могло быть такого важного?»
Когда спустя минуту Янрис прибыл к Капитанскому дворцу, у него накопилось немало вопросов к Кулену. Ополченцы, охранявшие ворота, не хотели его пропускать. Янриса беспокоило, что формируются фракции и отношения между ними накаляются: это может иметь катастрофические последствия для революции. Но, попав наконец внутрь, он выяснил у остатков назначенных во дворец команд: Кулена там нет. Люди не знали, где он и когда вернется, как ничего не знали и о сопровождаемых ополченцами фургонах.
Театр «Делькит» на улице Портной был старым и ветхим, зато его толстые стены прекрасно блокировали экстравзгляд. В театре ставили довольно грубые сатирические комедии, вот откуда Хавьер его знал. Владельцы закрыли театр, как только толпы вышли на улицы, но сторож без проблем открыл его для Хавьера.
Он сидел на сцене рядом с гигантской чайной чашкой на блюдце и благодарил людей за то, что они пришли сюда, за то, что у них хватило смелости выйти из конгресса вместе с ним. В основном это были профсоюзные старосты, а также стойкие приверженцы радикального движения, с которыми он знался еще до встречи со Слвастой. Когда революционеры организовывали ячейки, Хавьер тщательно направлял своих знакомых на руководящие должности, и теперь более двадцати из них числились районными делегатами во Временном Народном конгрессе.
Они понимали реалии жизни на Бьенвенидо, и их не требовалось убеждать в несправедливости происходящего. Они знали, насколько важны рабочие места и процветающая экономика для утверждения законности революции. Хавьеру стоило только поднять вопрос, и они сразу поддержали его в стремлении противостоять дурацким идеям Слвасты по поводу модов и нейтов.
Придя к согласию, присутствующие принялись обсуждать процедуры, голоса и возможных союзников в конгрессе для практической организации противостояния. То, что Слваста возглавлял конгресс, ничуть не улучшало ситуацию, поэтому им требовалось выработать тактику, как урезонить его и заставить принимать во внимание волю большинства.
Единственный, кого Хавьеру сильно не хватало сейчас в «Дельките», был Кулен. Не только для личного спокойствия, но и потому что он лучше всех разбирался в такого рода вещах. Кулен нашел бы, как сгладить ситуацию со Слвастой.
Теперь, когда ссора уже произошла, когда раскол оказался вынесен на всеобщее обозрение, Хавьер чувствовал себя очень глупо по этому поводу. Даже непонятно, почему они оба проявили такую вспыльчивость и упрямство.
Во всем виновата усталость, повторял он себе. Состояние, когда малейшее разочарование вызывает прилив адреналина и тестостерона в жутких количествах. А Хавьер неимоверно устал. Ему досталась разработка технической стратегии для Временного конгресса. За все время революции, да и после насилия и отчаяния активного этапа восстания у них совсем не нашлось времени для отдыха. Нужно было поддерживать импульс – неужели Кулен продолжал настаивать на этом? Продолжать давить на власть имущих, продолжать отстаивать свою законность через конгресс, вводить собственных управляющих в стратегически важные компании. Не сдаваться. Толкать и толкать, пока больше не станет сопротивления. Продолжать движение к цели.
Сейчас Кулен не реагировал на телепатемы. Он отвечал за охрану дворца и семьи Капитана. Хавьер знал, что эти задачи выполняются безупречно; он смотрел репортажи на протяжении всего активного этапа, с тревогой следя за своим любимым. Небольшое ополчение Кулена приятно удивляло великолепной дисциплиной. Ополченцы уничтожали любое сопротивление и не позволяли толпе, следовавшей за ними, творить бесчинства. Если бы только революция была столь же безупречно реализована во всех остальных отношениях, с горечью подумал Хавьер. Общая дисциплина, мягко говоря, оставляла желать лучшего. Слишком много человеческих смертей и ущерба. Позорные грабежи.
Однако теперь дворец находился в их власти, равно как и семья Капитана – кроме Дионены. Город был в их власти. Они победили.
«Так почему я чувствую себя настолько дерьмово?»
Хавьер понял: глаза его закрываются. Он рывком выпрямился в кресле и неловким движением въехал локтем в нелепую чашку. Чашка затряслась – она оказалась сделана из папье-маше. Убедившись, что она не упадет и не покатится по сцене, Хавьер поднял обе руки.
– Простите. Мне очень нужно хоть немного поспать. Мы уже определили наши дальнейшие действия. Увидимся завтра на утренней сессии конгресса.
Все пришедшие хотели поздравить его с успехом. Поблагодарить за то, что он не забыл их. Выразить уважение, что он не побоялся пойти против Слвасты. За то, что воплощал истинную демократию.
Он пожимал руки. Хлопал по спинам. Обещал долгие приятные посиделки в кабачке. Он едва различал лица и немедленно забывал, кто и что секунду назад говорил. Усталость была теперь настолько сильной – Хавьер просто валился с ног. Когда он наконец покинул театр, его ждал кэб. Организационная магия Бетаньевы все еще работала идеально. Он улыбнулся этой мысли и велел вознице отвезти его во дворец. Как-то уже нужно поговорить с Куленом и выяснить, что на самом деле происходит. Хавьер заснул тотчас же, стоило кэбу тронулся с места.
Предельная усталость окончательно уничтожила ярость Слвасты. Во время конгресса помощники постоянно приносили ему кофе, который он ненавидел, но все равно пил. Теперь у него была адская головная боль, дерьмовый вкус во рту и переполненный мочевой пузырь, а встречи все еще продолжались. Основные политические встречи он провел в кабинете первого спикера – прекрасном шестиугольном помещении с деревянными панелями и высокими окнами в свинцовых рамах. Делегаты, в которых он не сомневался (им можно доверять), приходили и уходили в течение долгих часов. Слваста говорил с ними успокаивающе, извиняясь за свой предыдущий взрыв. Все они выражали сочувствие; прошедшая неделя выдалась тяжелой для всех. И эти делегаты сумели отбросить свои опасения ради тех, кого они здесь представляют, а он пообещал дать им время для обсуждения. Торговал привилегиями и выслушивал сплетни.
Пока Слваста сидел в кабинете первого спикера, Хавьер со своими старыми приятелями обосновался в «Дельките», сформировав фракцию, выступающую в защиту нейтов. Подобная выходка была категорически неприемлема. Но утомительный день подходил к концу, а усталость все росла, и Слваста стал чувствовать обиду, что не может просто телепнуть другу и сказать: «Пойдем выпьем пива в кабачке „Беллавью“ и просто поговорим об этом, как раньше».