Head, 1926) видел причину ослабления способностей к перёдаче жестов и к опознанию пантомимы в общем дефекте символической активности. Даффи и Пирсон (Duffy, Pearson, 1975) также объясняют неспособность опознания пантомимы нарушением центральной символической активности. Идея Хеда (Head, 1926) получает свое подтверждение при изучении жестовой афазии у глухих. Вместе с тем Хелман, Роси и Валенстайн (Heilman, Rothi, Valenstein, 1982) описали пациентов с нарушенной речью и сохраненной способностью к опознанию пантомимы. При анализе нарушений опознания пантомимы у больных с афазией Варней (Varney, 1978, 1982) установил, что такие нарушения наблюдаются при алексии, которая далеко не всегда связана с расстройствами опознания пантомимы. Из данных исследований вытекает, но мнению Роси (Rothi, Mack, Heilman, 1986), что, хотя нарушения речи и опознания пантомимы могут коррелировать друг с другом, они представляют собой различные феномены.
Не укладывающиеся в представления о речевой природе невербальной коммуникации факты могут быть рассмотрены в контексте деятельностного подхода к анализу общения. С позиций этого подхода не может существовать прямой связи между нарушениями речи и невербального общения, так как невербальное общение — непосредственное выражение в поведении человека его смысловых установок; через речь прежде всего передаются значения (Леонтьев А. Н., Запорожец, 1945).
Невербальная коммуникация является преимущественно проявлением смысловой сферы личности. Она представляет непосредственный канал передачи личностных смыслов. Личностные смыслы — вот то, что передается посредством невербальной коммуникации. С помощью выдвигаемого представления о семантике невербальной коммуникации можно объяснить, почему многочисленные попытки, спровоцированные лингвоцентрической установкой и имеющие целью создать код, словарь, дискретный алфавит языка невербальной коммуникации, были безуспешны. Сложности, возникающие при воплощении симультанных динамических смысловых систем личности в дискретных равнодушных значениях, выразительно описанные Выготским, все особенности природы мотивационно-смысловых образований личности предрешают неудачу поиска дискретных формализованных «словарей» жестов и телодвижений (Асмолов, 1979, 1984).
Анализируя процесс понимания речи, его значение для психологической науки, А. Р. Лурия писал: «Несмотря на то, что учение о речевых нарушениях, возникающих при локальных поражениях мозга — афазиях, возникло более ста лет назад, психолингвистический анализ этих нарушений остается еще незавершенным, и можно с уверенностью сказать, что пройдены лишь первые этапы этого сложнейшего пути.
Однако нет сомнений в том, что этот путь позволит в конечном итоге понять строение и мозговые механизмы тех сложнейших процессов речевой коммуникации, которые отличают человека от животного и которые являются ключом к анализу наиболее сложных форм сознательной деятельности» (Лурия, 1979, с.306). Нет сомнений также и в том, что исследования невербальной коммуникации, преодолев позицию лингвоцентризма и уход от историко-культурного анализа генезиса разных семиотических систем, помогут продвинуться в исследовании высших форм человеческого общения, намеченном культурно-исторической психологией.
Асмолов А. Г. Деятельность и установки. М., 1979.
Асмолов А. Г. Личность как предмет психологического исследования. М., 1984.
Бенвенист Э. Общая лингвистика. М., 1974.
Бодалев А. А. Личность и общение // Избр груды. М., 1983.
Волконский С. Выразительный человек. Сценическое воспитание жеста (по Дельсарту). 1913.
Выготский Л. С. Мышление и речь // Собр. соч. В 6 т. М., 1981. Т. 2.
Горелов И. Н. Невербальные компоненты коммуникации, м., 1980.
Дарвин Ч. Выражение эмоций у животных и человека // Соч. М., 1953. Т. 5.
Добрович А. Б. Воспитателю о психологии и психогигиене общения М., 1987.
Изард К. Эмоции человека. М., 1980.
Караулов Ю. Н. Русский язык и языковая личность М., 1987.
Лабунская В. А. Невербальное поведение. Ростов, 1986.
Леонтьев А. Н., Запорожец А.В, Восстановление движения М., 1945.
Лурия А. Р. Язык и сознание М., 1979.
Мантегацца П. Физиономия и выражение чувств. Киев, 1886.
Мелибруда Е. Я. Ты — мы. М., 1986.
Налимов В. В. Вероятностная модель языка М., 1979.
Панов Е. Н. Знаки, символы, языки. М., 1980.
Слобин Д., Грин Дж. Психолингвистика. М, 1976.
Соболевский И. А. Кинетическая речь на производстве // Семиотика пространства и пространство семиотики: Труды по знаковым системам. Тарту, 1986. Т. XIX.
Тернер Дж. Структура социологической теории. М., 1985.
Фейгенберг Е. И. Невербальная коммуникации как канал передачи личностных смыслов // Активизация личности в системе общественных отношений: Тез. докл. VII съезда Общества психологов СССР. М., 1989.
Шмелев А. Г. Введение в экспериментальную психосемантику. М., 1983.
Юнова Г. Невербальное поведение и его использование в психотерапии. Краков, 1975.
Argyle В. Bodily communication. Methuen, 1975.
Argyle M., Kendon A. The experimental analysis of social performance // Advances in experimental social psychology / Ed. L. Berkowitz. L., 1967.
Bertalanffy von L. Robots, men and minds: Psychology in the modern world. N.Y., 1967.
Birdwhistell R. L. Introduction to kinesics. Univ. of Louisville Press, 1952.
Duffy I-, Pearson K. Pantomime in aphasic patients // Speech Hear Res. 1975. V. 18.
Ekman P., Friesen W. V. Unmasking the face. New Jersey, 1975.
Fast I. Body language. London — Sydney, 1978.
Goffman E. The presentation of self in everyday life. L., 1974.
Hall E. The silent language. N. Y, 1959.
Halt E. The hidden dimension. N. Y., 1966
Harre R., Lamb R. (Eds) The encyclopedic dictionary of psychology. Oxford, 1983.
Head H, Aphasia and kindred disorders. L, 1926.
Heilman KM., Rothi L.J., Valenstein E. Two forms of ideomotor apraxia // Neurology. N. Y., 1982. V. 32.
Hind R. A. Ethology. Glasgow, 1982.
Rothi L. J., Mack L., Heilman K.M. Pantomime agnosia // J. Neurology, Neurosurgery and Psychiatry. 1986. V. 49.
Scheflen A. E. Significance of posture in communication system // Psychiatiy. 1964. V. 27. № 4.
Scheflen A. E. Quasi-courtship behavior in psychotherapy // Psychiatry. 1968. V. 28.
Scheflen A. E. Body language and social order. Prentice Hall, 1972.
Sommer R. Personal space. Prentice Hall, 1969.
Varney N. R. Linguistic correlates of pantomime recognition in aphasic patients//J. Neurology, Neurosurgery, and Psychiatiy. 1978. V. 41.
Varney N.R. Pantomime recognition defect in aphasia: implications for the concept of asymbolia // Brain and Language. 1982. V. 15.
Wachtel P. L. An approach to the study of body language in psychotherapy I I Psychotherapy. 1967. V. 4. № 3.
Wainwright G.R. Body language. Suffolk. 1987.
Раздел V. Как нерациональным объять рациональное
По ту сторону сознания: бессознательное, установка, деятельность[31]
Может ли анализ сферы бессознательного на основе такой категории советской психологии, как категория деятельности, углубить представления о природе неосознаваемых явлений? И есть ли вообще необходимость в привлечении к анализу сферы бессознательного этой категории?
Чтобы ответить на этот вопрос, попробуем провести мысленный эксперимент и взглянем глазами участников первого симпозиума по проблеме бессознательного (1910) на прошедший по этой же проблеме симпозиум в Тбилиси (1979). По-видимому, Г. Мюнстерберг, Т. Рибо, П. Жане, Б. Харт не почувствовали бы себя на этом симпозиуме чужими. Г. Мюнстерберг, как и в Бостоне (1910), разделил бы всех участников на три группы: широкую публику, врачей и психофизиологов. Представители первой группы говорят о космическом бессознательном и о сверхчувственных способах общения сознаний. Врачи обсуждают проблему роли бессознательного в патологии личности, прибегая к различным вариантам представлений о раздвоении сознания, расщеплении «я». Физиологи же утверждают, что бессознательное есть не что иное как продукт деятельности мозга. Лишь положения двух теорий оказались бы совершенно неожиданными для Г. Мюнстерберга и других представителей классической психологии. Это — теория установки Д. Н. Узнадзе и теория деятельности Л. С. Выготского, А. Н. Леонтьева и А. Р. Лурия. Принципиальная новизна состоит прежде всего в исходном положении этих концепций: для того, чтобы изучить мир психических явлений, нужно выйти за их пределы и найти такую единицу анализа психического, которая сама бы к сфере психического не принадлежала.
Если это требование не соблюдается, то мы возвращаемся к ситуации бостонского симпозиума. Дело в том, что пытаться понять природу неосознаваемых явлений либо только из них самих, либо исходя из анализа физиологических механизмов или субъективных явлений сознания — это все равно, что пытаться понять природу стоимости из анализа самих денежных знаков (Маркс, Энгельс, т. 23, с.93). В натуре индивида можно, разумеется, обнаружить те или иные динамические силы, импульсы, побуждающие к поведению. Однако, как показывает весь опыт развития общепсихологической теории деятельности (см. Леонтьев А. Н., 1983; Рубинштейн С. Л., 1959), лишь анализ системы деятельности индивида, реализующей его жизнь в обществе, может привести к раскрытию содержательной характеристики многоуровневых психических явлений. С предельной четкостью эта мысль выражена А. Н. Леонтьевым. Он пишет: «Включенность живых организмов, системы процессов их органов, их мозга в предметный, предметно-дискретный мир приводит к тому, что система этих процессов наделяется содержанием, отличным от их собственного содержания, содержанием, принадлежащим самому предметному миру.