— Откуда ты знаешь?.. — голос дрогнул.
— Что ты не на какую-нибудь банду работал, а на органы власти? Деревенских простачков дурачить можешь. Пальто твое… Они здесь «солидными» всегда называют хорошие пальто казенного образца. Ухватки твои… Равнодушие к пулемету в подполе. Будь ты членом банды — ты бы пулемет не упустил. Ведь инвалид Коля тебе про пулемет докладывал?
— Положим, докладывал.
— Ну, вот. А теперь можно мне обернуться? Замечу, кроме меня, о тебе никто не знает. И инвалид Коля молчать будет. А без меня ты не найдешь того, что ищешь.
— Ты знаешь, где это?
— Догадался.
— Откуда догадался?
— Был один тайник, про который инвалид Коля не знал, что это тайник, понимаешь? А я догадался, что то место может быть только тайником, хоть сам инвалид Коля этого и не соображает.
— Как же милиция в это дело влезла?
— Можно мне наконец обернуться? — спросил я.
— Ладно, оборачивайся. Но близко не подходи.
Я обернулся и встретился глазами с человеком, доставившим столько неприятностей инвалиду Коле. Ничего мужик, крупный, по-боксерски сколоченный, и челюсть крепкая, и глаза шалые, но… слишком холеный, так сказать, чтобы меня одолеть.
— В аресте инвалида Коли себя вини, — сказал я.
— То есть? — несколько нахмурился он.
Я рассказал ему вкратце, как из-за огнестрельного ранения инвалида заподозрили в принадлежности к вурдалачьему племени и чем все это кончилось.
— Темный народ, — скривился мужик.
— До смерти оборотнем запуганный. Ну, насчет этого оборотня мы еще поговорим… А пока что представиться хочу: Высик Сергей Матвеевич, начальник местных милицейских сил и единственный их пока что представитель. И, во-вторых, можно мне на ваши документы взглянуть?
— Зачем это тебе? — то ли насмешливо он спросил, то ли угрожающе — смешанная была такая интонация, странная.
— Я к тому, — спокойненько объяснил я, — что, может, вам, в отличие от меня, вслух представляться не следует — мало ли куда звук долетит. Да и на слово я вам, может, не поверю. Мне надо точно знать, чтоб дело вести. И пистолет убрать можешь. Прикинь, я знал, что ты здесь, и служил я в разведке, поэтому, если б я шел, не чтоб с тобой повидаться, а чтоб тебя пристрелить, то не стал бы я подставляться тебе. Так что, сам видишь, я по-мирному поговорить пришел. Догадался ведь, что свой брат работает. И в секретные расследования лезть не собираюсь. Чем меньше знаешь, тем спокойней спишь. Просто удостовериться хочу.
Он подумал немного, убрал пистолет, вытащил свои документы и протянул их мне. Я внимательно их изучил.
— Все правильно, — кивнул я. — И прав я был, что нашему местному оперу не стал докладывать и инвалиду велел держать пасть на замке.
Я вернул ему документы.
— А когда ж я журнальчик получу? — спросил мужик.
— Когда пообещаешь выполнить мое условие.
— Что за условие? — он недовольно нахмурился.
— Сегодня, среди прочих, арестовали местного врача, Голощекова Игоря Алексеевича. Я хочу, чтоб его отпустили. Власти у вас на это хватит.
— Власти-то хватит… — мужик явно ждал чего-то большего, и теперь расслабился малость, довольный. — Только чем он тебе дался, этот врач?
— Я знаю, что он невиновен. А главное, — я улыбнулся мужику почти сообщнически, — чистый медицинский умеет разводить, как надо, в самой нужной пропорции.
— Веская причина, — одобрил мужик. — А если я пообещаю избавить врача от всех обвинений, заберу книгу — да и обману тебя?
— Мне почему-то кажется, что не обманешь, — сказал я.
— Верно, — ухмылка у мужика сделалась совсем волчьей. — Мы, если обещаем, то не обманываем. Считай, пообещал. Ну, когда журнальчик мне вручишь?
— Да сейчас. На, забирай его. И рад буду, если скажешь, что сам его в этом доме нашел, меня даже не упомянешь. Хочешь верь, хочешь нет, но я его даже не раскрывал. Я запах жареного за километр чую.
Мужик схватил сторожевую книгу и убрал под пальто.
— Выходит, — сказал он, — я мог сразу пристрелить тебя и забрать журнал?
— Не мог, — возразил я. — Я, отправляясь в усадьбу, докладную записку оставил, чтобы ее уничтожить, когда благополучно вернусь. Впрочем, ты, я уверен, догадался, что у меня какая-то страховка есть, едва мы с тобой заговорили. Поэтому и не спешил на курок нажимать.
— А ты разумный малый, — заметил он.
— Разумный, — согласился я. — И, может, ты не откажешь мне в ответах на некоторые вопросы, как человеку разумному?
— Валяй свои вопросы, — сказал мужик. — На что имею право отвечать — отвечу.
— Хорошо. Во-первых, неизвестный, убитый около конезавода, — ваш был человек или с другой стороны?
— Наш человек.
— Директор конезавода упоминал, что он свое удостоверение личности показывал. Но на убитом никаких документов не нашли. Кто взял документы — убийца или сторож, наткнувшийся на труп?
— А в чем для тебя разница, кто именно документы взял? — спросил мужик.
— Разница вот в чем: если документы взял убийца — значит, убийство связано с вашими делами, и это одно. А если убийца взять документы не удосужился — значит, к вашим делам это убийство никакого отношения не имеет. В первом случае — мне делать нечего. Во втором случае — я буду знать, что оборотня мне надо искать среди местных, на ваши дела не завязанных.
— Документы нам привез сторож, — сообщил мужик, поколебавшись, говорить мне или нет.
Я кивнул.
— Теперь я знаю, в каком направлении поиск раскручивать. Ну, я пошел… И один тебе совет.
— Какой?
— Поосторожней будь, отсюда выбираясь. На тебе шинель хорошая, и вообще… Район у нас лютый, не знаешь, на что напорешься. Мужик ты здоровый, но и ты в одиночку с бандой не справишься. Особенно если в засаду попадешь. К тому же этот то ли волк, то ли человек — убийца неуловимый… В общем, остерегайся по пути таких мест, где из-за угла напасть могут, или слишком открытых, где ты далеко заметен. Может, даже лучше было бы тебе здесь переждать до рассвета. Впрочем, как знаешь.
— Не учи ученого, — заверил мужик.
Уже уходя, я обернулся и спросил:
— Да, еще один вопрос, просто из личного любопытства: этот сторож, брат Коли инвалида, он хоть по земле-то еще ходит, за все свои старания и мечты о награде и ордене?
— Пока он — наш свидетель, — ухмыльнулся оперативник. — А там посмотрим.
Я еще раз кивнул — и ушел.
Из усадьбы я выбрался без приключений. Четыре часа утра. Быстрей и безболезненней справился, чем сам думал. Успею еще и поспать перед новым рабочим днем.
Я пошел по жесткому обветренному насту заснеженного поля, срезая путь к поселку. Легкий снег прошел, и мои ноги мягко придавливали свежий и сыроватый покров. На этом свежевыпавшем, по-весеннему быстро оседающем под собственной тяжестью, совсем не пушистом снегу я и увидел цепочку волчьих следов, пересекавшую мой путь. Следы были крупные, матерого волка.
— Это что, папаша погибшего семейства разгуливает? — осведомился я вслух и огляделся.
Что за темная точка вон там? Куст торчит или… Я прошел еще несколько шагов, оглянулся. Точка как будто переместилась — и вроде бы в мою сторону.
— Волк или человек? — заговорил я. — Если волк, то посмеет ли на меня напасть? А если человек — то не оборотень ли, ускользнувший от ареста и уже знающий, кому он обязан всеми неприятностями? Интересно, как он сумел меня выследить?
Впрочем, об этом гадать особенно не приходилось. След по снегу я оставил свежий, от больницы до усадьбы места безлюдные, никто следов не затопчет, а узнать — или сообразить — что я в больнице буду опекать врача, чтоб врач не сбежал до ареста, он запросто мог, зная логику, по которой такие аресты проводятся.
Я шел, оглядываясь. Точка быстро приближалась, укрупнялась, вот уже это не точка, а довольно солидное темное пятно. Я достиг небольшой лощинки, где редкие деревья и кустарники начинались, встал за стволом дерева, вытащил пистолет и стал ждать.
Ждал я недолго. Вот он, огромный волчище, прямо летит по моим следам. Молча, сосредоточенно. И глаза эти — знаешь — тусклое желтое пламя. Словно и не волчьи это глаза, а будто бы два фонаря горят.
В первый раз я выстрелил, когда волк был метрах в пятидесяти. Он как бы вздрогнул болезненно, на ходу, и продолжал бежать, словно камешком в него угодили. Я выстрелил снова. Теперь я уже видел его широкую грудь и знал, что попал. Но он продолжал бежать, как будто пули ему нипочем.
Я выстрелил в третий раз, когда он был уже совсем близко. Его как ударом отбросило, но он устоял на лапах и приготовился к прыжку. Что за черт? Неужели нервишки у меня шалят, рука подводит?
Я увернулся, когда он прыгнул, целясь мне в горло, и нырнул за ствол дерева. Волчище пролетел мимо меня, перекувырнулся и тут же опять вскочил. Я был малость растерян, и, может, он и успел бы меня задрать — еще тепленького, так сказать, неопомнившегося — но тут откуда-то донеслось отдаленное пение самого раннего петуха — оно на секунду словно отвлекло волка, уши его дрогнули, он повел мордой в сторону, словно бы с вороватой оглядкой — и я расстрелял его в упор.
Медленно, не оглядываясь, я двинулся прочь. Усталость внезапно навалилась страшенная. Да, конечно, надо выспаться, перед тем как закончить дело. И все равно, нечего ломиться к людям в такой час, зазря их пугать. Утро мудренее, как говорится. Хотя, если подумать, утро уже наступило.
Дежурный дремал на своем месте. Заслыша меня, он встрепенулся и открыл глаза.
— Все, можешь идти, — сказал я. — Выспись, если сумеешь, — до восьми чуть больше трех часов осталось.
И он ушел. Я запер дверь и устроился на своей кушетке. Было о чем подумать, но думать уже не хотелось.
Глаза мои закрылись сами собой — точно так же, как и открылись, словно я всего секунду спал. Пришло утро. Я взглянул на часы. Без четверти восемь. Сейчас мои солдатики пожалуют. Я встал, одернул мундир, поглядел в зеркало. Ничего, вид слегка помятый, но вполне подобранный. Сжевал кусок черного хлеба с сахаром, закурил папиросу, тут и мой отрядец пожаловал. Минута в минуту.