ть к необычному оружию. Это была моя ошибка. Уже много позже, когда конезавод перестраивали, обратили внимание на полуподвал, в стороне от других построек, с еще сохранившимися следами пребывания волков. А за полуподвалом, когда яму под фундамент рыть начали, откопали скелеты двух молодых волков с проломленными черепами. Я так понимаю, эти волки сбежали и решили поохотиться на лошадей. Что для них плохо кончилось — лошади насмерть забили их копытами. И тогда Тяпов «покарал убийц». Ночной сторож почуял неладное, обратил внимание на частые посещения Тяпова, стал послеживать, зачем Тяпов ходит за основные постройки — пришлось прибрать и ночного сторожа. И еще один вопросец меня занимал… Как Тяпов, чужак для волков, сумел так сразу поладить с ними? Это значило, что волки либо и впрямь стали почти ручными, за много лет пребывания в исследовательском центре, либо Тяпов знал на волков специальные заговоры — как-то умел дать им почувствовать, что он «свой», что он не меньше «волчий человек», чем этот несчастный Маугли. А потом, от греха подальше, Тяпов перевел оставшихся волков на склады. Думаю, мой предшественник что-то нарыл, взял какой-то след — вот и погиб возле того места, где Тяпов держал волчиху на сносях. В третьем углу нашего треугольника…
— А разве разумно было прятать волчиху на складах, при стольких воришках, при возможности ее обнаружения в любой момент? — спросил Калым. — Столько народу там шастало! Это ж — волчиху и себя самого на разоблачение отдать. Не увязывается с предусмотрительностью и осторожностью Тяпова.
— Увязывается — если вспомнить, что были два склада, залезть в которые и мысль никому в голову не приходила, — возразил Высик. — Пренебрежение среди местных жителей к тому, что на них хранилось, охраняло эти склады лучше любых запоров. А уж уговорить волчиху сидеть тихо Тяпов умел.
— Конечно! — Калым хлопнул себя по лбу. — Склады с книгами! Действительно, самое безопасное место во всей округе. И вашего предшественника нашли мертвым возле одного из этих складов?
— Нет, в стороне. У складов с мануфактурой. Тяпов явно предпочел напасть на него в том месте, которое не давало бы прямой наводки…
— А как же врач? — спросил Калым. — Он-то там бывал?
— Врач набрал разом запасец книг и несколько месяцев разбирался с ухваченным, пополнять библиотеку не лазил. Тут ему повезло. Побывай он там в январе-феврале — и он бы тоже познакомился с оборотнем…
— Он вернулся? — спросил Калым. — Особист выполнил свое обещание?
— Да. Через пять дней объявился, совершенно ошалевший. Сперва его дело затребовали наверх, в Москву, перевезли его из местной тюрьмы в Бутырки, и он уж решил, что из него решили сделать руководителя крупного антисоветского заговора, центральную фигуру для пропагандистского открытого процесса, и приготовился к пыткам и смерти — и вдруг его вызывают, и говорят, что в его отношении ошибка вышла, и он свободен… Больницу расширили, он стал главврачом, руководил коллективом. Мы с ним довольно долго трудились бок о бок, до пятьдесят восьмого года, когда ему предложили комнату и работу в Москве. Уезжая, он оставил мне экземпляр своих законченных переводов.
— Вы их сохранили?
— Так и храню, — пожал плечами Высик. — Перечитываю иногда. Насчет качества судить не могу, но для меня в них явственно ощущается дух тех лет. И ночные страхи, материализовавшиеся то в оборотнях, то в арестах, и полумысли, стиравшие грань между снами и реальностью, и мерзлые рельсы, и бараки, и кровь, и смрад. Наша жизнь отпечаталась на этих переводах; не знаю, по замыслу врача отпечаталась или непроизвольно, из-за того, что он слова из нашей жизни черпал — а может, мне их жизненность лишь мерещится, из-за обстоятельств, при которых они мне достались. Мда… мне там одно особенно нравится, про поганого старичка, который всю жизнь был дерьмом и барахлом, а теперь пытается подводить свои ничтожные итоги. Прямо вылитый я… Но это уже к другому разговору.
— Сколько же всего человек оборотень убил? — спросил Калым.
— Я думаю, вот этих пятерых, не больше, не меньше. Исчезнувших и сомнительные случаи — как с Зюзиным — я в расчет брать не стал бы. Понимаешь, ведь для оборотня было важно свой почерк соблюсти, чтобы в погибшем сразу признавали именно его жертву — впечатлялись, ужасались, запоминали. Он не стал бы ни прятать трупы, ни убивать так, чтобы его броской «росписи» на убитых не стояло. Недаром он и оружие особое подобрал — наверно, приобрел у того же сторожа, брата инвалида. А может, и без его ведома со склада упер. Насчет Занюка я думаю, он на станцию помчался не народ звать, а за обрезом. Он ведь в поселке при станции жил, в Митрохино у друзей гулял, а обрезы тогда у многих были припрятаны. Увидел, надо полагать, волчиху и присвистнул: «Ух ты, какая волчья шапка получится! Да на одну шкуру два дня гулять можно будет! И фиг с два бабка жаловаться пойдет — ее соседи заживо съедят, если узнают, что она волка держит…» А Тяпов в это время был при волчихе, все понял, если и не все слышал, вот и поспешил опередить… Может, это деталь и не очень существенная, но все-таки стоит тебе ее представлять — для характеристики той эпохи, так сказать, для общего понимания.
— Да… — кивнул Калым. — Картина в целом сложилась ясная. Есть кой-какие шероховатости, кое-что не уточнено до конца… В главном, однако ж, мы знаем, что и как было.
— Ты в этом уверен? — вдруг хмыкнул Высик.
— То есть? — выпрямился Калым.
— Я тут тебе целую систему выстроил, с маниями, складом мышления и прочим, чтобы вытащить наружу мотивы поступков Тяпова. Стройная система, ничего не скажешь, но, как и в любой подобной системе, есть в ней излишняя сложность. А если без сложностей? Если предположить, что волк не сбегал никуда, а умер — может, еще в дороге?
— Погодите, погодите, — перебил Калым, — разве парализованный и его мать не видели волка? Ведь они рассказывали вам, что волк сбежал, когда Тяпов переселял с их подворья волчью семью, верно?
— Не совсем, — указал Высик. — Если вспомнишь, их фразы звучали достаточно расплывчато. В них не конкретизировалось, когда именно сбежал волк, видели ли волка они лично или только со слов Тяпова знали о его существовании… А уточнять, что они имеют в виду, я не стал. Намеренно не стал. Во-первых, не хотел получить вдруг не тот ответ. Во-вторых, так приятно было, при помощи по-детски хитренького и наивного увиливания от ясности, оставить себе ма-а-ленькую форточку в неизвестное, в почти уничтоженную тайну… Неважно это все. Ты что, еще не понял, куда я гну?
— Чего тут не понять? — пробурчал Калым. — Если волк погиб и если Тяпов был оборотнем, то, значит, Тяпов, в волчьем обличье, и стал главой семейства и отцом волчат…
— И какие тогда еще объяснения и мотивации нужны! — подхватил Высик. — Он защищал свою семью и свое потомство. И этим все сказано! Всем мотивам мотив, глубже и четче некуда! Не надо копаться в психологии, ничего не надо!.. Конечно, — добавил ехидный старикан, — тогда возникают технические сложности: зачем в этой истории то и это, куда девать те лишние детальки, которые остаются от разобранных и вновь собранных часов и без которых часы, по какой-то странной своей прихоти, не желают работать? Зачем Тяпову нужна была секира, например? Плевать. Мой долгий опыт показывает, что технические сложности всегда значат меньше психологических. Когда найдешь предельно простое, а потому и предельно надежное, психологическое объяснение — все остальное обязательно приложится! Да, знаешь, мне иногда кажется, что в темноте я перепутал лощины. Что на самом деле я убил волка именно в той лощине, где наутро нашли труп Тяпова.
— Перепутали? С вашей-то ориентировкой на местности? — невольно вырвалось у Калыма.
— И на старуху бывает проруха! — весело отозвался Высик. — Ну-ка, задам я тебе тест на внимание. Что повисло в воздухе, о чем я не досказал? Какие линии оборвал, а?
— Дайте подумать, — нахмурился Калым. — Ага… Во-первых, вы ничего не сказали о том, взял ли врач снег с кровью — на анализ в Москву и каков был результат. Ведь он бы наверняка рассказал вам об этом. Во-вторых… Да, а куда делась та пуля, которую вы нашли у инвалида Коли? Кстати, что с ним и с его женой случилось?
— Пулю я потерял, — сообщил Высик. — Да-да. Как это ни смешно. Засуетился. Забегался. Потом так и не смог ее найти. Инвалид Коля и его жена… Срока свои получили. А с анализом крови… Понимаешь, с ним какая петрушка вышла. Кровь оказалась не человечьей. Это установили сразу же, без проблем. И врач завез образец в одно ветеринарное учреждение, где были у него приятели. Там ему сообщили, что, да, кровь волчья или собачья, но есть странность с ее химическим составом. «Понимаете, — сказали ему, — можно предположить, что это кровь только-только родившей суки. Но тогда непонятно, ни как она родила, ни кого родила. Ее потомство еще в утробе сильно недополучало кальция. Оно просто не могло нормально развиваться. У них не сложилось бы полноценной костной системы. Интересно было бы взглянуть на ее щенков. Ничего не понимаем… Скорей всего какая-то ошибка. Или образец слишком нечист, или лаборантка могла напортачить при его обработке. Послевоенные сложности, понимаете… Потому что, если ошибки нет, то ваша сука, — тут говоривший даже голос понизил, — попросту родила беспозвоночных. А такого быть не может. Лучше всего — сделайте повторный анализ. Пари держать готов, этот анализ мы попросту запороли по каким-то причинам.» С тем врач и приехал ко мне. Поэтому он и не удивился, найдя свежеродившую волчиху.
— А тот щенок… из вашего сна… он был уродом? — спросил Калым.
— Нет. Слабенький был, но вполне нормальный. Жаль, я только позже узнал об одном народном поверье, а то стоило бы, может, и попристальней щенка осмотреть.
— Какое поверье вы имеете в виду? — спросил Калым.
— Видишь ли, оно больше распространено на Украине и по югам, но и для всех областей России не чуждо. Считается, что потомство вудколаков рождается без костей — благодаря этому оно тоже, при достижении зрелого возраста, становится вудколаками, или оборотнями, и может превращаться то в людей, то в волков. Пока оно не достигло зрелого возраста, его можно истребить, как обычных новорожденных, как обычных смертных, — но во взрослом виде на него уже нужен кол из осины или боярышника, или серебряная пуля, чтобы с ними покончить.