тоателье, одна с пятилетней мамой Любой и одна с трехлетней Надей. В альбоме тоже немного фотографий и всего одна цветная с бабушкой — это их сосед сфотографировал в какой-то праздник лет семь назад.
Сложив фотографии, Надя собрала свои немногочисленные документы. Все это и бабушкину шкатулку она положила на дно большой сумки, с которой приехала из Питера. Осмотрелась по сторонам и сняла с комода две фарфоровые статуэтки — балерину и лежащую собаку. Бабушка говорила, что это борзая, но Наде почему-то всегда нравилось думать, что это колли — ласковая и умная собака с длинной шелковистой шерстью, в детстве она мечтала о такой. Подумав, прихватила и салфетку, на которой стояли фигурки. Эти кружева сделаны бабушкиными руками. Затем достала из комода две скатерти с вышивкой и дюжину салфеток, и отправила туда же, в сумку. Пусть у останутся на память о бабушке эти милые вещицы.
Потом она прошла в кухню и раскрыла дверцы буфета. Большая красивая кружка с блюдцем. Ее подарили бабушке коллеги перед выходом на пенсию. Конечно, ее нельзя выбрасывать. Две серебряные чайные ложечки с витыми ручками — бабушка почему-то считала, что мешать сахар в чае можно только такими. Большая расписная тарелка — Ксенин подарок на прошлый день рождения. Вот, собственно и все, что Надя заберет с собой. Куда девать остальное?.. Будет неудобно, если Семен не только мебель станет выбрасывать, но и разбираться со всем этим хламом…
Надя позвонила в соседскую дверь.
Антонина Гавриловна оказалась дома и обрадовалась:
— Наденька! Вернулась уже?
— Да, вернулась. Антонина Гавриловна, я вот что зашла: у вас ненужных коробок не найдется? Мне все равно, какие — мусор выбросить.
— Ремонт затеяла? — соседка открыла стенной шкаф и вытащила две сложенные картонные коробки. — Дело хорошее. А от хлама избавляйся — не жалей.
— Да нет, не ремонт. Уезжаю я, и квартиру эту продаю.
— Уезжаешь? — удивилась соседка. — Куда? Да что ты в дверях стоишь? Проходи. У меня щи как раз поспели, пообедаешь со мной?
— Спасибо, — Надя только сейчас сообразила, что у нее в доме даже хлеба нет.
За обедом она рассказала соседке все. Та охала и ахала. Затем посокрушалась, что вместо милой девушки, которую с самого детства знала, за стеной будет проживать незнакомец кавказской национальности, и в заключение сказала:
— Так тебе коробки нужны вещи выносить? Ну, правильно, много ли с собой увезешь, да еще в самолете — там же за вес платить… А знаешь, как раньше делали? Помрет какая старушка, подруги ее приходят и берут что-нибудь на память. Кто платье, кто кофточку, кто пальто. Я вечером пойду, на скамеечке во дворе посижу и всех соседок оповещу — приходите, мол, и берите кому что надо. Чем бомжей экипировать — пусть лучше соседям достанется. Может и из твоих вещей что пригодится. И посуду, я думаю, всю разберут. Не домой, так на дачу.
Так и сделали. На следующее утро Надя занесла к соседке собранную сумку, отдала ей ключи, а сама пошла к Ксении, пересидеть время, пока окрестные старушки будут разбирать вещи из ее квартиры.
Когда она вернулась домой, у нее сжалось сердце. Больно было смотреть на распахнутые почти пустые шкафы, осиротелые полки, кухню, на которой не осталось ни чайника, ни кастрюльки.
Деятельная соседка принесла коробки и стала собирать в них оставшийся хлам, приговаривая:
— Ну вот, совсем другое дело! А то сколько бы раз тебе пришлось вниз-вверх таскаться, да и коробок не напастись все вытаскивать.
Надя ходила по опустевшей квартире и мысленно прощалась с домом, в котором выросла. Завтра с утра она съездит на кладбище, а после покинет родной город. Должно быть, навсегда. Она вздохнула и потащила первую коробку на помойку.
На следующий день они с Ксенией стояли на платформе возле электрички на Новосибирск.
— Что ж, Наденька, — со вздохом сказала подруга, — больше уж, наверное, не увидимся никогда. Ты звони…
— Конечно, позвоню. А насчет того, что не увидимся — ерунда. Как только у меня все устроится — Вера выздоровеет, и с жильем определюсь, — приезжайте вместе с Семеном ко мне в Петербург.
— Не раньше, чем через пару лет, если денег на дорогу наскребем.
Надя помолчала. Да, собраться в гости на другой конец страны — это тебе не на соседнюю улицу, на чашку чая.
— Если на хорошую работу устроюсь, я половину проезда оплачу, вы только приезжайте, — попросила она.
— Выдумала! Дорогу она будет нам оплачивать!
— А вдруг я еще раз выиграю? В какую-нибудь лотерею? — пытаясь разрядить обстановку, улыбнулась Надежда.
— Ну, разве что выиграешь… — согласилась Ксения. — Тогда, да. Ну, тебе пора. Дай я тебя поцелую, и иди.
Глава 18
На следующее утро Надя опять была в онкологическом центре, и сообщила сестре, что все свои дела устроила и теперь навсегда обоснуется в Питере. Вера не стала спрашивать о подробностях, о деньгах, которые удалось наскрести, но в глазах ее затеплилась надежда. В этот день они, словно сговорившись, молчали о предстоящей операции. Надя расспрашивала сестру о ее путешествиях, о местах, где она побывала, и вздыхала:
— Счастливая ты, а я вот ничегошеньки не видела в своей жизни — только свой городок, Новосибирск, да вот теперь еще Питер. А ты — и по стране поездила, и по загранице, и на кинофестивалях бывала, со знаменитостями знакома…
— Что знаменитости? Такие же люди, как все, только воображают о себе… А я для них кто — так, пустое место… Я же ничего никогда из себя не представляла. Ни талантов особых, ни образования… Но если разобраться, они-то тоже далеко не все умом блещут…
И она рассказала, как один молодой и очень популярный актер попал впросак из-за того, что не знал элементарных вещей, из тех, что еще в школе проходят.
— Да, — подтвердила Надя. — Я тоже заметила, когда в передачу «Миллионер» стали приглашать знаменитостей, что не все они умные люди.
— Вот-вот, лучше не позорились бы, не выставляли свою тупость на всеобщее обозрение… Но что поделать — промоушн.
— Никогда не могла понять, что значит это слово…
— Раскрутка, реклама, напоминание о себе с большого экрана… Им ведь надо постоянно тусоваться и быть на виду, чтобы о них не забывали режиссеры и продюсеры.
— А мне показалось, что некоторые идут на эти шоу, чтобы проверить уровень своего интеллекта…
— Среди актеров с интеллектом в основном те, для кого актерство — вторая специальность. В театральных вузах программа специфическая…
— Но некоторые из них даже литературы не знают!
— Это молодежь. Им все времени не хватает. Начинают делать карьеру с семнадцати лет, вот и отстают по всем статьям от старых зубров…
Они проговорили так до самого врачебного обхода: об актерах, о любимых фильмах, о мыльных операх, которые заполонили телеэкраны. После обхода Надя покормила Веру обедом, который принесла в двух кастрюльках, укутанных в газеты и полотенца. Сестра похвалила стряпню тети Фани, но съела совсем чуть-чуть.
— Прости, — извинилась она. — Если больше проглочу — все вывернет. Не лезет в меня еда.
— Ничего. Может, потом доешь, понемногу? Я еще фруктов привезла — абрикосы, персики, виноград… Ты сама поешь потом? Я сегодня остаться не смогу, но завтра пробуду у тебя целый день.
Надя спешила домой, то есть к тете Фане — мысленно она еще не называла комнату в коммуналке на Васильевском своим домом. Сегодня должен был прийти оценщик из антикварного магазина, и Фаина Абрамовна настаивала, чтобы Надя присутствовала.
— Ты — молодая, где поддакнешь, где возразишь… А то увидит, что дома одна старуха — наверняка облапошит!
Оценщик, представившийся как Михаил Вениаминович, оказался мужчиной средних лет. Осмотрев шифоньер и горку, перебрав серебряные вещицы, он скривился.
— Начало двадцатого века, модерн, но не изысканный. За все серебро вы сможете получить долларов около пятисот — это навскидку. А мебель… Не в таком уж она идеальном состоянии, как вы расписывали по телефону, потребуется реставрация…
Увидев, что Надя стоит столбом и не возражает, Фаина Абрамовна заговорила сама:
— Какая еще реставрация, о чем вы говорите?.. Мебели сто лет, и она еще сто прослужит. Настоящее дерево, никакой фанеры… — и в подтверждение этого старушка распахнула дверцы шкафа, показывая, что и задняя его стенка цельнодеревянная.
— Никакой фанеры? А это что? — указал оценщик на квадратный кусочек в левом нижнем углу. — Там, вообще, наверное, дырка… Крысы проели? Или древесный жучок? Если жучок — мы вашу мебель не купим.
— Жучок? Откуда жучок? У нас в квартире сроду жучка не было, что вы выдумываете?
— А дырка?
— Нет там никакой дырки. Я ремонт всего пять лет назад делала, шкаф две недели поперек комнаты стоял — задняя стенка абсолютно целая.
— Для чего же фанерой заделали? Вы хотите, чтобы я вам доказал, что там дырка? Хорошо, давайте отодвинем шкаф от стены.
— Вам надо — вы и двигайте! — сложила на груди руки старушка. — Я и так знаю, что нет там дыры…
Оценщику не сразу удалось сдвинуть тяжеленный шкаф с места. Он пыхтел минут пять, даже скинул свой льняной летний пиджак и лишь после того, как Надя взялась помочь, удалось отодвинуть шифоньер от стены сантиметров на двадцать.
— Вот! — торжествующе воскликнула тетя Фаня, заглядывая в щель. — А что я вам говорила? Задняя стенка целехонька!
Мужчина достал из кармана брюк крошечный фонарик, посветил, задумчиво почесал затылок и снова заглянул в темное нутро шкафа.
— Фанера старая, посереть успела, — проговорил он, присаживаясь на корточки и подсвечивая себе фонариком, чтобы лучше было видно. — Интересно, с какой стати прибили эту деревяшку на целое место? Вы не возражаете, если я ее отковырну? — он обернулся к Фаине Абрамовне.
— Что вы на меня смотрите — вот хозяйка, — указала старушка на Надю.
Надежда пожала плечами: мол, отковыривайте, если хотите.
Оценщик достал из кармана маленький ножичек с множеством лезвий и поддел фанерку с одной стороны. На дно шкафа со стуком упала небольшая плоская коробочка желтого металла.