Заснул он быстро, но спал недолго. Дон Антонио вышел из купе и стал ходить взад-вперёд. Поезд мчался мимо зелёных лесов, ярко цветущих садов. Голубая искрящаяся на солнце вода в реках, чистенький вагон, разговоры пассажиров — всё это успокаивало тоскующую душу. Дон Антонио вдруг испытал непреодолимую потребность с кем-то познакомиться и выпить, чтобы скоротать время, но… Среди выходящих из соседних купе мужчин не видел подходящего для этой роли попутчика. Он заглянул в купе проводников в надежде поговорить, но там оказались женщины, а говорить с ними, тем более выпить, дон Антонио не был расположен.
Итак, целую неделю ему предстояло провести на колёсах среди пассажиров, с которыми не хотелось даже словом обмолвиться. Это было для него настоящей пыткой.
От вынужденного безделья голова стала работать с небывалым напряжением, треща от избытка мыслей. Самая навязчивая из них — о том, что ждёт его в Ленинграде. Чем дальше отъезжал поезд от пункта отбытия, тем больше росла и ширилась тревога.
Подобное состояние он испытывал, когда был вынужден бежать из России. Как и сейчас, вырванный из привычной среды, он панически боялся той незнакомой страны, куда направлялся.
«Ну что заставляет меня ехать в Россию? — думал он. — Никто же не взывал ко мне с просьбой о помощи? А может быть, сойти на первой же станции, и…»
Нет, он не мог поступить иначе, не мог оставить того, за кем ехал, в беде. Итак, решение принято, и не в его правилах менять его обратно. Выйдя очередной раз из купе, дон Антонио чуть не столкнулся с молодым мужчиной, который стоял у окна и курил папиросу.
Незнакомец с улыбкой кивнул, и… Дон Антонио счёл возможным заговорить с ним.
— Я не мешаю вам, месье? — сказал мужчина. — Если да, то я отойду к другому оконцу.
— Вы мне не мешаете, месье, — ответил дон Антонио. — Я тоже вышел для того, чтобы выкурить папиросу.
Обменявшись любезностями и почувствовав расположение друг к другу, они решили продолжить знакомство в купе дона Антонио.
Раскрыв чемодан, дон Антонио выставил на столик две бутылки водки, закуску и… Уже после первой рюмки случайные попутчики почувствовали себя чуть ли не родственниками.
Мужчина оказался французом и возвращался из деловой командировки. Звали его Жаном, и он был клерком одной из промышленных компаний.
— Всякий раз, когда переезжаю Испанию, у меня мороз по коже, — признался, закурив папиросу, Жан. — Милая прекрасная страна превратилась в один сплошной плацдарм. И всему виной негодяй Франко, которому помогают итальянские и немецкие фашисты. Мало того, что он совершил государственный переворот, но и…
Жан вдруг прервал начатую фразу и испуганно посмотрел на дона Антонио:
— С вами всё хорошо, месье?
— Здоров, как бык, не беспокойтесь, — ответил тот.
— А мне кажется, нам пора закругляться. У вас больной вид! Не прилечь ли вам немного поспать?
— Ничуть не бывало! — возразил дон Антонио. — Я не спал всю ночь, но чувствую себя бодро. Дорога длинная, и я ещё высплюсь!
— Позвольте, а вы куда едете, месье? — вдруг поинтересовался Жан. — Мы с вами много выпили, о многом поговорили, а кто куда едет, так и не выяснили.
— А для чего? — усмехнулся дон Антонио. — Мы оба едем далеко, и это очевидно. Наш поезд раньше испанской границы теперь уже не остановится. Но-о-о… Если очень хотите знать, я еду в Ленинград, это такой очень большой и красивый город в России!
— Я не верю вам, месье! — покосился на него недоверчиво Жан. — СССР страна закрытая, и там такой ужасный режим, что может решиться туда ехать только ненормальный!
— А я вот такой и есть, — развёл руками дон Антонио. — Но-о-о… Я всё-таки надеюсь вернуться обратно живым и невредимым.
— Так вы не шутите? — округлил глаза Жан.
— Нисколько, — ответил дон Антонио. — Эта поездка очень важна для моего бизнеса, вот потому я…
Кузьма и Маргарита сидели за столом и молча обедали.
Кузьма исподтишка наблюдал за Маргаритой и старался вспомнить её молодой, какой она была раньше, и не мог. Почему за минувшие годы он никогда не мог вспомнить её? В отдельности он видел её чувственные губы, выразительные прекрасные глаза, слышал голос, но целого не получалось. Он помнил себя и её в постели, занимающихся любовью… Он помнил её жаркое дыхание, горячие объятия… Он помнил её губы, полуприкрытые глаза… А лица нет! Верхнеудинск… Он помнил лица всех, кого знал хоть немного, а лицо Маргариты всегда расплывалось в непонятное пятно. И вот теперь, когда она рядом, он не узнавал её.
— Чего ты так разглядываешь меня? — спросила вдруг Маргарита, отставляя в сторону пустую тарелку. — Всё ещё сомневаешься, я перед тобой или не я?
Кузьма покраснел, как будто его поймали на чём-то дурном, и опустил голову.
— Я это, не сомневайся! Другая дура на моём месте не поехала бы за тобой.
— Я никогда не думал об этом, — буркнул Кузьма. — Когда-то Маргарита причинила мне столько горя, что я предпочитал не вспоминать о ней никогда.
Они помолчали.
— Прости за то, что было, — сказала Маргарита, вздыхая. — За всё прости!
— Да чего уж теперь, — хмыкнул Кузьма. — Всякое было, да всё прошло. Вот думал я — уеду из Верхнеудинска на новое место, затеряюсь, всё по-другому будет. И люди другие, и жизнь другая… А смысл всё тот же. Прожил я двадцать лет на другом месте, революция, Гражданская война уж позади и вот… То Мавлюдов вдруг откуда-то выполз, а теперь вот и ты объявилась.
— Всё получилось не так, как я хотела, — заговорила Маргарита. — Надо было чуть пораньше уходить.
— Чего уж теперь, — вздохнул Кузьма. — Надо думать, как дальше быть, вот что сейчас важно.
— Для начала мы здесь отсидимся недельки две, пока суматоха уляжется, — сказала Маргарита. — Эту дачу сын заранее снял на два месяца, и здесь нас искать никто не станет.
— Сын? — нахмурился Кузьма. — А он здесь при чём? Зачем ты ввязала в это дело мальчика?
Маргарита покачала головой и улыбнулась.
— Нашему мальчику уже двадцать лет, — сказала она. — И он вполне самостоятельный мужчина. Видел бы ты его, не задавал бы таких вопросов.
Кузьма промолчал. Маргарита всё ещё казалась ему человеком с другого берега — бесконечно чужой. Горькая складка портила её рот. В глазах не было азартного блеска, и она уже не могла обмануть его беспечной болтовнёй.
Маргарита нервничала, понимая, что Кузьма не верит ей, и не знала, как держаться с ним.
В состоянии душевного упадка и напряжения, в котором находился Кузьма, Маргарита казалась ему неинтересной и жалкой — человеком прошлого, но…
— Ты что, всё ещё не веришь мне, что я родила от тебя сына? — раздражённо спросила она. — Да он же вылитый ты! Даже на фотографиях видно.
Кузьма пожал плечами.
— Ты много лгала мне раньше, и ничто не мешает тебе делать это и сейчас, — сказал он. — Если мы встретимся и поговорим с твоим сыном, тогда, быть может…
— Ах, вот как, но тогда послушай, — и Маргарита вдруг рассказала ему о том, что их сын был зачат незадолго до расставания, в начале 1918 года, и что она сначала не хотела рожать — всё, без недомолвок, не щадя себя. Это был щедрый жест с её стороны, но Кузьма воспринял его как попытку очередной раз одурачить его.
— Но послушай, — попытался он возразить, но…
— Что «послушай»? — дерзко перебила его Маргарита. — Ты считаешь, что я пытаюсь навесить на тебя ребёнка, «нажитого» от другого мужчины? А ты не задал себе вопрос — для чего мне всё это? Парню уже двадцать лет, и он вполне может о себе и сам позаботиться. Уже позади вся боль, тревоги, бессонные ночи… Не хочешь — не надо, Дима не твой, а только мой сын! Мой и ничей больше! Я не хочу говорить за него, но… Ему уже и отец больше не нужен! Со дня своего рождения он видел только моё лицо, отзывался только на мой голос, понимал только мои руки! А ты, не видя его, уже морду воротишь! Он ничего не боится, никогда не плакал и не бежал жаловаться, а всегда давал обидчикам сдачу. Я вскормила и вырастила его, а ты…
Поджав от обиды губы, Маргарита смерила Кузьму уничтожающим взглядом, и он понял, что эта женщина совсем не любит его. Но какая она дерзкая и сильная! Да она вполне способна…
— Подожди, не горячись, — сказал он угрюмо, пытаясь скрыть растерянность. — У меня никогда не было детей, и вдруг… Я никак не могу к этому привыкнуть.
Маргарита подтянулась и овладела собой.
— Ладно, давай поговорим о другом, — сказала она. — Нам необходимо обсудить, что теперь делать.
— Действительно, это сейчас важнее всего, — согласился с ней Кузьма. — Пролетят две недели и… Перед нами встанет выбор: либо застрелиться, либо сдаться. Иного выхода я не вижу, а ты?
— Выход есть, — возразила Маргарита. — Прежде чем идти за тобой, я всё хорошо обдумала, взвесила и…
— Ты собираешься мне предложить бежать из страны? — догадался Кузьма. — Да, я с тобой согласился бы на эту авантюру лет двадцать назад. Тогда и границы не охранялись так тщательно, и можно было идти куда угодно, как через проходной двор.
— Нет, мы поступим иначе, — усмехнулась Маргарита. — Мы сделаем так…
16
Проснувшись, дон Антонио не помнил, чтобы ему что-то снилось, но из головы не шла одна навязчивая мысль: либо он вернётся обратно в Португалию, либо сойдёт с ума. Его охватила дрожь, он вскочил с постели, мокрой от пота, и вышел из купе.
Взглянув на часы, дон Антонио покачал головой, так как, судя по времени, поезд приближался к границе с Испанией.
В проходе появился проводник. Звеня колокольчиком, он стучал в двери купе и громко предупреждал:
— Господа, приготовьте для проверки документы, мы подъезжаем к испанской границе!
«Начинается нервомотка», — подумал с сожалением дон Антонио и вернулся в купе.
Как только поезд остановился у перрона, во все вагоны сразу же вошли вооружённые люди. Они рассыпались по составу, и началась проверка.
Дон Антонио встретил бойцов республиканской армии, дымя папиросой за столиком. Ухмыльнувшись, он затолкал окурок в стакан с чаем и, гордо выпрямившись, спросил: