У мужчин другого мнения не нашлось, и они принялись за еду.
Когда поезд следовал по Сибири, Кузьма со скукой следил за пейзажами, мелькающими за окном, и постепенно успокаивался. Его мозг уже не работал так напряжённо, как раньше, и на него наплывали воспоминания о родных местах, где прошло детство и юность.
Расстояния между населёнными пунктами были огромными. Когда проезжали мимо какой-нибудь деревеньки, он припадал лицом к окну и с ноющей болью внутри разглядывал камышовые или соломенные крыши мелькавших изб, наличники на окнах, мостики на улицах, кладбище…
Это сон? Или он действительно возвращается домой после длительного отсутствия?
О своих «попутчиках» он старался не думать, особенно о Маргарите. Всё больше и больше Кузьма считал её демоном, и любые мысли о ней вызывали у него отвращение. Однако он был вынужден смириться с её присутствием, поддерживать с ней беседу, и этой пытке, казалось, не было конца. Кузьма чувствовал себя зверем, попавшим в хитроумную ловушку, и с озлоблением старался разгадать планы Маргариты в отношении себя.
Опять же с отвращением, он вспоминал все её уловки, когда она двадцать лет назад пыталась его завербовать, убедить пойти на службу к большевикам. Все мерзкие подробности, которые, казалось бы, давно изгладились из его памяти, как недостойные внимания, теперь всё чаще всплывали на поверхность, поскольку эта стерва оказалась снова рядом с ним, и ему ничего не оставалось, кроме как покорно терпеть её присутствие.
Что касается Дмитрия, то между ними существовала неловкость, в которой они оба не желали себе признаться, хотя Кузьма и делал над собой титанические усилия, чтобы обращаться с Дмитрием как с сыном.
Вот так и «путешествовал» Кузьма в вагоне поезда по бескрайней Сибири, приближаясь к Улан-Удэ, бывшему Верхнеудинску. Милицейские и военные патрули лишь дважды побеспокоили их в пути, но особо не придирались. Видя забинтованного Кузьму, а рядом с ним людей в военной форме, они наспех просматривали документы и, пожелав «доброго пути», удалялись.
Чем ближе подъезжал Кузьма к родным местам, где он родился и вырос, где пережил смерть родителей и любимой, тем тяжелее становилось на сердце. Тяжёлое чувство было настолько сильно, что хотелось проехать мимо станции — из страха, что нахлынут все горести минувших юных лет.
— Эй, мечтатель, очнись! — отвлекла его Маргарита. — Давайте определимся, как будем вести себя в городе, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания.
— А мне-то что, — огрызнулся Кузьма. — Меня всё равно здесь никто уже не помнит и не узнает. Теперь не моя, а твоя очередь трястись за свою шкуру!
— Я тоже сумею изменить свою внешность, не беспокойся, — ухмыльнулась Маргарита. — Я умею это делать очень хорошо, ты знаешь!
— А у меня заготовлен документ отпускника, — свесился головой с верхней полки Дмитрий. — Все подписи и печати — не придерёшься! А вам лучше форму снять и одеться в гражданку!
— Я позабочусь о себе и об отце, сыночек! — приподняв голову, улыбнулась ему Маргарита. — Однако следует соблюдать осторожность! Верхнеудинск, хоть и вырос за эти годы, но… Там ещё остались люди, которые могут узнать нас, со всеми вытекающими из этого последствиями.
— Тогда что делать прикажешь? — нахмурился Кузьма. — Невидимками мы быть не можем, да и если кто к документам нашим присмотрится повнимательнее, то…
— К документам никто присматриваться не станет, — сказал с верхней полки Дмитрий. — Они хорошо состряпаны, это во-первых. А во-вторых, Улан-Удэ далеко не прифронтовая зона и от финской границы очень далеко!
— От финской далеко, а от монгольской близко, — заметил угрюмо Кузьма. — Здесь тоже неспокойно, я сам разговоры в поезде слышал.
— Короче, остановимся в гостинице, — снова взяла инициативу в свои руки Маргарита. — Сутки посидим, осмотримся, найдём проводника и будем готовиться к походу в тайгу и дальше…
— Дальше — это конечно же в Монголию? — усмехнулся Кузьма. — Вижу, ты никак не хочешь отказаться от своей сумасбродной идеи?
— Не хочу и не собираюсь, — огрызнулась Маргарита и обратилась к сыну. — Ты, Дима, покрутись у злачных мест и постарайся навести справки о тех, кто тайгу хорошо знает.
— Я всё понял, мамочка, — отозвался Дмитрий. — Всё как надо сделаю.
— А я в больницу пойду, — сказал Кузьма. — Пора перевязку нормальную сделать, а то бинты уже приросли к коже.
— Обойдёшься и без больницы, — стрельнула в его сторону недобрым взглядом Маргарита. — Я сама найду всё, что надо, и сделаю тебе перевязку не хуже, чем в больнице. Пока этот город не представляет для нас никакой опасности, но если кто-то вдруг тебя узнает…
— В гостинице, выходит, меня не узнает никто, а в больнице…
— В гостиницу мы тоже не пойдём, — покачала задумчиво головой женщина. — В этом городе я знаю, где остановиться.
— Не в своём ли доме, где с бабушкой жила? — поинтересовался язвительно Кузьма.
— Забудь про тот дом, — ответила сурово Маргарита. — Ни бабушки, ни дома того уже нет давно. Верхнеудинск за двадцать лет изменился настолько, что ты его едва ли узнаешь.
11
В десять часов вечера Азат Мавлюдов вошёл в зал ожидания Белорусского вокзала. Поезд в Германию уходил в одиннадцать, но Мартина Боммера, уехавшего с кем-то прощаться, ещё не было.
«Чёрт возьми, неужели он отложил поездку и не предупредил меня об этом? — ужаснулся Азат, которого уже тяготило присутствие „дорогого гостя“. — А я надеялся спровадить его поскорей и вздохнуть спокойно. Только отъезд Мартина может спасти меня от нервного срыва…»
Боммер появился спустя четверть часа. С измученным видом он подошёл к Мавлюдову и поставил чемодан у своих ног.
— Как будто родину покидаю и еду чёрти куда, — сказал он так громко, что сразу же привлёк внимание присутствующих.
Азат побледнел от смущения и страха и схватил Мартина за руку.
— Потише, господин Боммер, чёрт тебя побери! — сказал он тихо. — Мы не на площади, во время митинга рабочих!
— Я не хочу уезжать в Германию, — вдруг разоткровенничался Мартин, — но приходится. Там теперь мой дом — в фашистском государстве!
Мавлюдов смотрел на его печальное лицо и кроме неприязни испытал что-то вроде сострадания. Трудно было понять, шутит Боммер или говорит всерьёз. Мартин схватил Мавлюдова за руку и пристально посмотрел ему в глаза.
— Хотя и тебе позавидовать не могу, — переходя на шёпот, сказал он. — Там Гитлер, здесь Сталин… Ни от того ни от другого нельзя ожидать что-то хорошее. Очень я опасаюсь, что в следующий свой приезд тебя уже не увижу.
— С чего ты это взял? — насторожился Азат. — Или хлебнул с кем-то лишнего?
Они вышли на перрон, где уже стоял поезд. Пассажиров было немного, и они рассаживались по вагонам без суеты и толкотни.
— Ну что, давай прощаться, — сказал Мартин, протягивая руку. — На этот раз я уезжаю один, но скоро… Не забудь собрать в тайге траву и готовься к отъезду. Следующий раз я заберу тебя с собой обязательно!
Боммер вошёл в вагон, спустя минут пять прозвучал паровозный гудок. Вскоре поезд исчез в ночи. «О Аллах, наконец-то я счастлив, — подумал Азат. — Теперь и мне пора на свой. А для этого ещё надо перейти на другой вокзал…»
Уже сидя в вагоне, Азат вспомнил последнюю выходку Боммера. «Мартин затеял какую-то игру, никаких сомнений, — думал он под перестук колёс. — Чего он зацепился за меня? Иностранные учёные его уровня в шпионские игры не играют. Он приподнял мой авторитет в глазах коллег-учёных… Для чего, хотелось бы знать? А рецепты настоек? Для чего они ему понадобились? Это какой-то непонятный ход, сделанный им для какой-то туманной цели? А его предложение забрать меня в Германию? Для чего я ему там нужен?»
В купе заглянул проводник и предложил чай. Азат отказался. Когда дверь закрылась, он снова погрузился в свои грустные размышления.
«На что направлена деятельность Боммера? На какую цель? — начали выстраиваться в голове вопросы, на которые не было ответов. — Что-то делать просто так не в его характере. Во всех его поступках чувствуется какая-то цель. Вот только какая?»
Задав себе этот вопрос, Азат выпрямился и вытянул ноги. Он мучился от того, что не мог объяснить причину интереса Мартина к своей персоне. И в связи с этим возникал ещё один немаловажный вопрос! Доложить в НКВД о своём «госте» или нет? Если «да», то на каком подносе его преподнести? Сказать всю правду, как и что было, или всё-таки кое-что утаить? Утаить… А что именно? Предложение Мартина уехать с ним в Германию или его заинтересованность рецептами? Нет, о рецептах нельзя упоминать ни в коем случае. Тогда придётся «рассекретить» их целебные свойства и на карьере «чудесного целителя» можно ставить крест! А о предложении уехать в Германию? Наверное, стоит умолчать и об этом, иначе…
В дверь постучали.
— Да-да, — отозвался Азат.
— Вот, попутчика вам привёл, — сказал, словно оправдываясь, проводник, войдя в купе. — В соседнем вагоне что-то отопление разладилось, вот и приходится искать для пассажиров свободные места.
— Хорошо, пожалуйста, — согласился Азат. — Я ничего не имею против.
Проводник потеснился, пропуская мужчину, и тут же вышел, прикрыв за собою дверь.
— А я уже начинал думать, что один до Ленинграда доеду, — усмехнулся Азат. — Странно, но сегодня мало людей в поезде. Такого не было лет десять…
— Я тоже в Ленинград направляюсь, — улыбнулся попутчик, располагаясь на противоположном сиденье. — Я еду издалека, из Сибири.
Лицо соседа показалось Азату знакомым, и, посомневавшись, он спросил:
— Простите, откуда именно вы едете?
— Из Улан-Удэ, — улыбнулся мужчина.
— Вот как, — Азат вдруг почувствовал, как внутренности обдало жаром. — Вы, наверное, туда ездили в командировку? — осторожно поинтересовался он.
— Увы, нет, — возразил попутчик. — Я навестил родные места. Вам, конечно, это не интересно, но я родился и вырос в Верхнеудинске!