ании!
— Так что, вы тоже носили фамилию Бурматов? — уловив паузу, задал мучавший его вопрос Быстрицкий.
— Тебя это не касается, — насупился дон Диего. — В отличие от Митрофана, царство ему небесное, я более трезво смотрю на жизнь. Так вот, у меня есть интерес к бурно развивающейся Германии, и я готов перевезти туда груз!
— Тогда в чём же дело? — округлил глаза и обрадовался Быстрицкий. — Считайте, что мы уже договорились.
— Нет, так считать рано, — возразил дон Диего. — Ты уже пытался меня обмануть байками о несостоятельности завещания, и я тебе не верю! Если хочешь жить, будешь играть по моим правилам! Не хочешь, тебе не выйти отсюда живым!
Быстрицкий в задумчивости провёл ладонями по щекам и, видимо, приняв решение, поинтересовался:
— А что за правила, которые вы собираетесь мне предложить?
— Об этом поговорим позже, — поморщился дон Диего. — Если согласен, то говори прямо сейчас, если нет…
— Да, я согласен, — поспешил с ответом Быстрицкий. — Только скажите хотя бы то, какие интересы у вас в Германии?
— В отличие от брата я люто ненавижу СССР, — сузив глаза, сквозь зубы процедил дон Диего. — Я хочу наладить большие прочные связи с Германией и всеми силами помогать ей, если она объявит Стране Советов войну!
— Господи, да в чём же дело? — обрадовался Быстрицкий, краснея от возбуждения. — Организация патриотов, которую я представляю, вынашивает такие же цели.
— Я уже осведомлён об этом достаточно хорошо, — ухмыльнулся дон Диего, — только не хочу иметь с «патриотами» никаких дел. Вы уже проиграли всё, что можно, и в этом я согласен со своим покойным братом. Вам не нужна Россия и её благополучие, вам не нужен никто! Вам нужны только деньги, которые вы привыкли выкачивать из богатых простофиль, прикрываясь «высокими идеями». Короче, для сближения с Германией я решил вести свою игру. И я лично приму участие в перевозке теперь уже на моих баржах моей нефти в эту страну!
— Хорошо, пусть будет так, — вздохнул облегчённо Быстрицкий. — Вы уже назначили срок для «похода»?
— Нет, сроки пока ещё под вопросом, — поморщился дон Диего. — Не забывай, что мне ещё надо полностью вступить в права наследства, а на это потребуется некоторое время.
— Но-о-о… Как говорится, ложка хороша к обеду? — насторожился Быстрицкий. — Любая затяжка может негативно…
— Брось, не говори ерунду, — отмахнулся дон Диего. — «Деятели» из вашей банды недобитков думают так, а я мыслю иначе. К тому же мне ещё необходимо перезаключить договор на закупку зерна с СССР!
— Тогда на подготовку акции уйдёт уйма времени?
— И что с того? Нам спешить некуда, Германия ещё не воюет с Россией.
— А я? — наконец-то вспомнил о себе Быстрицкий. — Какова моя роль в вашей игре?
— Не спеши, скоро всё узнаешь, — сказал, поднимаясь, дон Диего. — Нам пора… Наша беседа затянулась, — он повернулся к двери и негромко крикнул. — Эй, амиго, забирайте!
В комнату вошли два крепких парня и, не церемонясь, переложили на носилки Быстрицкого.
— Господа, полегче! — запротестовал он, морщась от боли. — Я же раненый и нахожусь в больнице. Моё состояние может ухудшиться и…
— Ничего, не рассыплешься, — пропуская мимо себя носилки, буркнул дон Диего. — У меня ты получишь больший уход, чем в этом гадюшнике, и скоро поправишься, будь уверен!
«И всё-таки дон Диего не Митрофан, как ни крути, хотя похож очень, — думал Быстрицкий, глядя в потолок. — Небо и земля… Того можно было легко обвести вокруг пальца, а этот сам себе на уме. Казалось бы, родные братья и похожи как две капли воды, но это только внешне. Внутренне же они совершенно разные люди! Митрофан легко бы угодил в ловушку, которую я ему приготовил, а этот… Этот сам легко загнал меня в угол…»
Быстрицкий отвлёкся от мыслей о хозяине фазенды и внимательно осмотрел комнату, в которой находился, и ничего интересного не увидел.
Одно окно, обращённое на восток, было заложено, другое — большое, в северном конце комнаты, смотрело на плоскую крышу первого этажа и в огромный двор. Кирпичный камин был мал для такой комнаты, стенные шкафы чересчур узки и глубоки. Быстрицкий чувствовал себя неуютно. Комната казалась ему не яркой и приветливой, а сумрачной, суровой, начисто лишённой очарования.
Дон Диего не навещал его и не проявлял интереса к своему «гостю», но это не удивляло и не беспокоило Быстрицкого. У хозяина фазенды сложный характер, и лучше всего было его не беспокоить.
С трудом встав с кровати, Быстрицкий приблизился к окну. На огромной площади фазенды кипела жизнь, туда-сюда сновали люди. «Типичный князёк, — подумал он, оглядывая владения дона Диего. — Интересно, чем он занимается в этой глуши? Наверное, содержит плантации и производит наркотики, которые распространяет по миру?»
Он вернулся в постель и попытался сосредоточиться. На ум пришла фраза, брошенная доном Диего, когда его поселили в эту комнату.
— Считай, что в твоей жизни наступил перелом, — сказал он. — Живи и радуйся, что тебе повезло больше, чем твоему напарнику!
«Но что, чёрт возьми, хотел сказать этим дон Диего? — зашевелилась беспокойная мысль. — Что он имел в виду, говоря мне это?»
Быстрицкий тщетно искал в голове хоть какую-то мыслишку, способную дать ответ на тяготившие душу вопросы, и натыкался на пустоту. Он исчерпал всю свою самоуверенность, которая недавно переполняла его с избытком. «Я весь в его власти! — подумал он в отчаянии. — Со мной всё кончено как с личностью! Мне остаётся подчиниться воле этого наркобарона, иначе…» Уже в который раз его охватило неприятное беспокойство.
За дверью послышались приглушённые голоса и шум шагов. Распахнулась дверь, и на пороге возник дон Диего. Рядом с ним стояла невысокая полная грудастая мулатка. Волосы были собраны в пучок на затылке; мягкое широкое лицо прорезала тонкая линия рта с поджатыми губами. Маленькие глазки смотрели выжидательно.
С тревожным чувством Быстрицкий приподнял голову. Болезненно перехватило горло, словно в ожидании чего-то недоброго.
— Её зовут Мария, — представил женщину дон Диего. — Она будет заботиться о тебе до тех пор, пока ты будешь проживать под моей крышей.
Быстрицкий молча кивнул.
Было что-то угрожающее в облике Марии, но… Губы её растянулись лёгкой улыбкой.
— Я говорю не только на испанском, но ещё на английском и французском языках, — сказала она грубоватым голосом.
Быстрицкий вздохнул, сделал глотательное движение и почувствовал, что спазм прошёл, но осталась неприятная сухость в горле.
— Хорошо, я берусь научить тебя русскому языку, — сказал он хрипло. — Если ты, конечно, пожелаешь овладеть им…
24
Удивление Кузьмы было беспредельным, когда он остановился у могил родителей. Ухоженные холмики, покрашенная оградка вокруг… А берёзка, которую он посадил двадцать лет назад, выросла и превратилась в большое стройное дерево.
«Господи, это чудо! — думал Кузьма. — У нас нет родни в этом городе? Так кто же заботился о могилах моих родителей всё это время? Я искал заросшие затоптанные холмики, а тут…»
Почувствовав тяжесть в ногах, он присел отдохнуть на скамейку. Кузьма испытывал истинное наслаждение, видя, как набухают почки на берёзе и зеленеет под ногами молоденькая трава. Не было ни дуновения ветерка; казалось, сама природа отдыхает, утомлённая долгой сибирской зимой. И ему захотелось остаться здесь похороненным в тишине и покое. Кузьму утомила безрадостная жизнь, в которой он много потерял и не приобрёл ничегошеньки!
У могилы родителей сын провёл несколько часов, а когда стемнело и стало прохладно, встал и пошёл к выходу. Вспоминая юные годы, он миновал одну улицу, свернул на другую и не заметил и сам, как остановился у магазина, в котором работала… Он, как ни старался, так и не вспомнил имени бывшей подруги Маргариты.
Магазин уже был закрыт, и Кузьма пошёл дальше. Ноги сами привели его к дому, в котором давно жила Маргарита с бабушкой.
Опустив руки в карманы и ёжась от холода, он стоял и смотрел на дом, такой же одинокий, как и он сам, чужой в родном городе. И вдруг ему пришло на память всё, что пришлось пережить с тех пор, как он был последний раз здесь, такой уверенный в себе, мужественный и сильный. Сейчас он чувствовал себя усталым, старым и ко всему безразличным. Кузьма уже давно потерял уважение к самому себе! Притом, что не совершил не единого поступка, которого ему следовало бы стыдиться. Самоуважения его лишили другие, и произошло это очень легко и просто. А теперь жизнь казалась ему такой мерзкой и отвратительной, что он не видел смысла держаться за неё и дорожить ею.
На его плечо легла чья-то лёгкая рука, прервав ход мыслей. Кузьма обернулся и обомлел: перед ним стояла та самая продавщица из магазина. Женщина выглядела испуганной.
— Тебе надо спрятаться, Кузьма Прохорович, — прошептала она, озираясь. — Тебя разыскивают очень опасные люди!
— И-и-и… Насколько они опасны? — заинтересовался Кузьма.
— Очень, — вздохнула женщина. — Они собираются убить тебя.
— Ты хотела сказать, что они собираются арестовать меня? — напрягся Кузьма. — Или ты говоришь не про милицию?
— Я говорю про бандитов, — хватая его за рукав, ответила женщина. — Они уже были у меня в магазине. Они тебя ищут.
Больше не задавая вопросов, Кузьма последовал за ней.
Женщина привела его в старый деревянный дом.
— Заходи, — сказала она, распахивая дверь.
— А чья эта халупа? — спросил Кузьма, нагибаясь и входя в сени.
— Я здесь живу, — ответила женщина.
— Извини, — смутился Кузьма. — Я…
Открыв дверь, он оторопел и замер. За столом сидела женщина, опустив голову на руки. Слева от неё коптила керосиновая лампа, а справа лежал револьвер. Как только Кузьма переступил порог, она подняла голову:
— Доброй ночи, господин судебный пристав Малов. А мы уж тут вас заждались…
Сильнейший удар между лопаток сзади сбил Кузьму с ног. Оказавшись на полу, он попробовал быстро подняться, но тщетно. Удар ногой по лицу лишил его сознания.