Новая директива уже ждала маршала авиации Харриса, когда он 22 февраля 1942 года принял командование бомбардировочной авиацией, сменив Пирса, которого вскоре после вступления в войну Японии направили на Дальний Восток в качестве командующего союзными военно-воздушными силами. Будучи сильной личностью, Харрис сумел вдохновить экипажи и улучшить организацию бомбардировочного командования, однако ретроспективно многие его взгляды и решения представляются ошибочными.
В это напряжённое время, когда царил упадок духа, поддержку и ободрение принёс меморандум личного советника Черчилля по научным вопросам лорда Чэруэлла, составленный в конце марта. Этот меморандум был написан сразу же после сокрушительного удара, нанесённого в начале марта по заводу Рено в Бийянкуре, около Парижа, когда был сбит только один из 235 бомбардировщиков. Это был первый крупный эксперимент с использованием светящихся авиационных бомб для наведения атакующих самолётов.
В том же месяце состоялся «успешный» налёт на Любен, во время которого зажигательными бомбами был уничтожен густонаселённый центр города. В апреле было осуществлено четыре подобных налёта на Росток. Больше всего пострадали красивые дома в центре этих исторических городов, а не заводы. Впрочем, во время четвёртого налёта на Росток английская бомбардировочная авиация понесла большие потери…
Бомбовый удар английских королевских ВВС по морскому порту и верфи Ростока причинил значительный ущерб оборонной промышленности Германии.
В результате точных попаданий тысячи тонн горючей жидкости хлынули в море из вставших под разгрузку танкеров. Вспыхнул ужасный пожар. Разлившаяся жидкость образовала горящее масляное пятно диаметром около трёх километров. Почти на всех судах, оказавшихся поблизости от терминалов и верфи, начались пожары. От воздействия огня и высокой температуры стали взрываться боезапасы на боевых кораблях и подводных лодках…
На допрос к оберштурмбаннфюреру Гансу Бюхеру его повели около девяти часов утра. Гестаповец встретил его с бледным осунувшимся лицом. С первой же минуты дон Диего заметил, что движения у Бюхера были замедленные и… Особенно привлекал внимание его туманный, отсутствующий взгляд. Всё это было ожидаемо для дона Диего, и он присел на свободный стул перед столом гестаповца.
— Пожалуйста, расскажите мне всё, что вам известно о Владимире Быстрицком, — спросил оберштурмбаннфюрер.
— Что именно вас интересует? — напрягся дон Диего. — Не могли бы вы задавать мне более конкретные вопросы, чтобы я мог легко отвечать на них.
— Господин Быстрицкий сошёл с ума, — продолжил Бюхер. — Он несёт какую-то бессмысленную ахинею, что… Ни я и никто другой понять его не может. Как вы считаете, он пытается дурачить нас, притворяясь сумасшедшим, или…
— Не знаю, что и ответить, — сказал дон Диего, покачав головой. — Просто в голове не укладывается, что вам ответить. Чему угодно могу поверить, только не тому, что Быстрицкий сошёл с ума.
— Давно вы с ним знакомы? — задал вопрос гестаповец, закуривая.
— Не помню точно, — пожал плечами дон Диего. — С того самого дня, когда он пришёл ко мне в Колумбии вместе с господином Бадаловым.
— Да-да, они явились к вам с деловым предложением?
— Именно так и было… Они пытались склонить меня к заведомо провальной авантюре, но их план не заинтересовал меня…
— Но, как мне известно, ваш брат, ныне покойный, был согласен сотрудничать с организацией патриотов?
— Лично он мне об этом ничего не говорил, — усмехнулся дон Диего. — Но… Раз он был согласен, то почему его убили?
— Я расскажу почему, — послышался со стороны грубый мужской голос, и его обладатель, Илья Волкогонов, появился в кабинете.
— А что, как в театре, очень эффективное появление, господин полковник! — рассмеялся дон Диего. — Я почему-то так и думал, что вы где-то здесь, рядом, но то, как вы ворвались, произвело на меня должное впечатление!
Даже не глянув на сидевшего за столом оберштурмбаннфюрера, полковник подошёл к дону Диего и резко остановился, сжав кулаки.
— Это ты устроил диверсию в порту, отвечай! — загремел Волкогонов своим громоподобным голосом.
— О чём это вы? — округлил глаза дон Диего.
— О взрыве танкеров в терминалах, вот о чём!
— А они разве не попали под бомбёжку?
— Они пострадали не от попаданий бомб, а были заминированы и взорваны в терминале под выгрузкой! Это вы всё продумали и организовали?
— Нет, всё придумал и организовал Владимир Александрович Быстрицкий, — даже не моргнув глазом, ответил дон Диего.
— Ложь! — оглушил его своим выкриком полковник. — У Владимира Александровича не было таких полномочий, как решать что-то самостоятельно, без одобрения нашей организации патриотов!
— Может быть, и так, — пожал плечами дон Диего. — Только вот, оказавшись моим пленником, он был лишён возможности каким-то образом контактировать с вашей организацией!
— Тогда ответь мне прямо, скотина, почему ты убил Бадалова, а Быстрицкого оставил в живых? — Наседал с вопросами Волкогонов, но пока ещё рук не распускал.
— Я никакого Бадалова не убивал, — улыбнулся дон Диего. — Помню, Быстрицкий мне рассказывал, что тот, с кем он прибыл в Колумбию и искал со мной встречи, утонул в океане во время купания! Если бы я имел мысль их убить, то убил бы обоих! Да и какой смысл мне их было убивать, вы не скажете?
— Я скажу, — полковник сделал шаг в сторону, взял стул, поставил его перед доном Диего и сел. — Смотри на меня, — потребовал он, грозно вращая глазами. — Я хочу видеть твоё лицо, когда ты будешь отвечать на мои вопросы!
— Хорошо, я весь во внимании, — вздохнул дон Диего. — И ещё… Если сейчас не допрос, а просто беседа, то я бы чего-нибудь выпил… Вообще-то я не сторонник набираться спиртным, но сегодня очень хочется…
— Ты как-то прознал, скотина, что господа Бадалов и Быстрицкий приняли участие в убийстве твоего дебильного братца! — сверля глазами лицо дона Диего, прорычал Волкогонов. — Это разве не повод отомстить им за это?
— Наверное, для кого-то это мог быть серьёзный повод для мести, — согласился дон Диего. — Только вот я был не в обиде на господ Быстрицкого и его «компаньона». С братцем я никаких отношений не поддерживал и… Я даже им благодарен, что они сделали меня очень богатым человеком!
— Тогда почему утонул Бадалов? — допытывался полковник.
— Наверное, не умел плавать, — ответил с усмешкой дон Диего.
— А почему остался в живых Быстрицкий?
— Он, наверное, мог вполне сносно держаться на воде…
— Но ты похитил его, так ведь?
— Нет, я просто увёз его подальше от городской суеты на свою фазенду.
— Выходит, ты знал, что его могут убить?
— Точно не знал, но предполагал. В нашей стране очень процветает преступность и… Владимир Александрович едва не стал их добычей.
— Так на него покушались? — глаза полковника полезли на лоб.
— Да, и я спас его, — кивнул дон Диего. — Я ответил на все ваши вопросы, Илья Петрович?
— Нет, тут явно что-то не так, — помотал головой полковник, вскочил со стула и с задумчивым видом отошёл к окну. — Но я выясню всю правду прямо сегодня, прямо сейчас, прямо не выходя из этого кабинета! Я… — он замолчал, над чем-то задумавшись.
После того как Волкогонов замолчал, сидевший молча за столом оберштурмбаннфюрер Бюхер тут же оживился. Он потянулся к сейфу, достал из него бутылку, рюмки и всё это выставил на стол.
— Прошу, господа, — сказал он, кивая на разлитую по рюмкам выпивку. — Отличный французский коньяк, можете не сомневаться.
— «Наполеон» — хороший коньяк, — улыбнулся дон Диего. — Намного лучше того, чьё имя носит.
— Но почему же? — удивился Бюхер. — Император Наполеон был великим человеком! Если бы он обладал в то время такими возможностями, как мы сейчас, то неизвестно, как бы выглядел мир в настоящее время.
Не дожидаясь, когда полковник Волкогонов вернётся из своих размышлений, они выпили за фюрера и победу Великой Германии, после чего закурили, и Бюхер спросил:
— А теперь мне хотелось бы знать, везти к нам в Германию вместо нефти какой-то горючий суррогат, чья была идея?
— Вы имеете в виду моя или господина Быстрицкого? — уточнил дон Диего.
— Именно это меня интересует больше всего, — едва заметно кивнул головой Бюхер.
— Если вы хотите выслушать моё мнение, то пожалуйста, — пожал плечами дон Диего. — Я могу рассказать правду, но она будет таковой, какой её вижу я… А у господина полковника Волкогонова и Владимира Быстрицкого, может быть, своя правда. Понять, кто из нас лжёт, будет трудно, но…
— Я попробую, — усмехнулся оберштурмбаннфюрер. — Говорите…
Покосившись на всё ещё стоявшего с задумчивым видом у окна полковника, дон Диего пожал плечами и начал:
— Я не буду заострять внимание на смерти брата и причинах, почему господа «патриоты» убили его. Достаточно того, что они, как мне известно со слов Быстрицкого, уговорили моего братца закупить в России зерно! Загрузка этого зерна в баржи должна была произойти ещё в 1940 году в порту города Ленинграда. По пути в Ленинград, баржи должны были доставить в город Росток бочки с нефтью, после чего следовать дальше…
— Эта затея не увенчалась успехом, так я понял? — уловив паузу, поинтересовался Бюхер.
— Да, так и было, — вздохнул дон Диего. — Я не знаю, что за трения возникли между братом и так называемыми патриотами, но… Он погиб при взрыве!
— Тогда «патриоты» решили переключиться на вас? — осторожно полюбопытствовал Бюхер.
— Нет, сначала они не знали обо мне и о завещании, — хмыкнул дон Диего. — Они собирались путём различных махинаций заполучить состояние моего покойного брата, и…
— Заткнись, пёс! — прорычал от окна, оторвавшийся от своих размышлений Волкогонов. — Твой брат украл эти деньги в России, вывез их за рубеж и жил в своё удовольствие!
— А вы поступили бы иначе? — покосился на него дон Диего.