В барак натаскали дров и затопили буржуйки. Длинный стол в проходе между нарами привели в порядок, на стене повесили портрет Гитлера.
Настроение у собравшихся было унылое, всюду слышались нервные выкрики и матерная брань. Кузьма безучастно слушал окружавших его людей.
— Что-то тут не так, — вздохнул кто-то за его спиной. — Сколько раз комиссии на завод приезжали и ничего, а тут… Аж в барак нас заперли, будто показать кому-то боятся.
Голос Геббельса возник внезапно и застал врасплох. Все в бараке замерли на своих местах.
Министр пропаганды Третьего рейха говорил визгливо, резкими лающими фразами. Военнопленные слушали выступление рейхсминистра внимательно. За время плена многие уже научились понимать немецкий язык и, хоть и плохо, но разговаривали на нём.
— Его послушать, так скоро уже и войне конец, — прошептал кто-то слева от Кузьмы. — Вот-вот Москву возьмут, и Ленинграду конец подходит…
Закрыв глаза, побледневший Кузьма впитывал каждое слово Геббельса. В эти минуты для него ничего не существовало, кроме душевной боли за свою гибнущую родину. А рейхсминистр не успокаивался и старался изо всех сил.
Не стыдясь присутствующих, вдруг заплакал мужчина, стоявший справа от Кузьмы. Горячий ком подкатил и к горлу Малова, стеснив дыхание.
«Наше дело правое, победа будет за нами… Кажется, так говорил Сталин в своём выступлении во время начала войны, — с тоской подумал Кузьма. — А ещё говорил, что воевать на территории врага будем. А что получается? Немцы скоро Россию в бараний рог скрутят!»
Гул уличного репродуктора внезапно прервался, и наступило тягостное безмолвие. К Кузьме протиснулся дежурный по бараку. Взволнованный, бледный, с воспалёнными глазами, он сказал:
— Выйди на улицу. Там тебя сам инженер Генрих дожидается.
Встряхнув головой и расталкивая всех на своём пути, Малов поспешил к выходу. Инженер знаком подозвал его к зданию заводской администрации.
В кабинете Кузьма присел на стул около двери, а инженер расположился в кресле. Из радиоприёмника звучали сводки с фронтов.
— Собирайся, ты уезжаешь завтра. Я пытался отстоять тебя, очень старался, но меня не послушали, — развел руками инженер.
— Кому я понадобился на этот раз? — с ноющей болью в сердце поинтересовался Кузьма. — В какой офлаг на этот раз поеду?
Прежде чем ответить, инженер несколько минут сидел за столом, подперев щёку рукой и глядя вперёд.
— За некоторыми из вас приехали сотрудники Аненэрбе, а им перечить нельзя. Им понадобилось двадцать человек, бывших лётчиков, здоровых и крепких. Отбор они уже сделали.
— Сделали? Когда успели? — хмуро поинтересовался Кузьма. — Мы весь день в бараке провели, не высовывая носа. И никто даже разочек не взглянул на нас.
— А зачем на вас смотреть, — усмехнулся инженер. — Офицеру из Аненэрбе достаточно было пересмотреть ваши дела и учётные карточки.
— Ну а я-то при чём? Я же связистом служил?
— В тебе их привлекли не высокий рост и крепкое здоровье, а твоя профессия, — вздохнул инженер. — Они долго расспрашивали о твоём мастерстве, и я был вынужден рассказать правду.
— Тогда мне ничего не остаётся, как идти в барак и собираться, — сказал Кузьма, вставая. — Кто ещё попал в список «избранных», можно полюбопытствовать, господин инженер?
— Иди и собирайся, — ответил инженер, снова включая приёмник. — Кто попал в список и поедет с тобой, с утра на построении узнаешь…
В просторном бараке от нескольких раскалённых буржуек — нестерпимая жара. В помещении шум сердитых голосов. «Избранные» пленники готовились в путь. Немецкий врач в белом халате, натянутом на шинель, проверял, как обуты и одеты люди. Им предстояло преодолеть расстояние в несколько сотен километров в кузове грузовика, и доктор снабжал каждого баночкой вазелина, на случай обморожения.
После медосмотра люди выходили на улицу, где офицер в чёрной форме СС придирчиво проверял каждого, сверяя с фотографиями в личных делах.
Когда очередь дошла до Малова, врач неожиданно заявил:
— Этот человек болен… В настоящий момент он должен лежать в госпитале и лечиться, а не ехать вместе со всеми в холодном кузове грузовика!
Эсесовец прекратил проверку и внимательно посмотрел на доктора.
— Мы не можем оставить его, — сказал он. — И ждать, когда он поправится, тоже не можем.
— Но он сляжет в дороге! — настаивал доктор. — Вместо живого здорового человека вы рискуете привезти никчёмный труп.
Из стоявшей рядом легковушки вышел человек и, поправив на переносице очки, заявил:
— Вы собираетесь чинить нам препятствие? Я правильно понял ваши намерения, коллега?
— Я… Но… — растерялся доктор.
— Отойдите в сторону и занимайтесь своим делом. Даже если этот человек заболеет и умрёт по дороге, это никоим образом не коснётся вашей репутации!
Когда все приготовления были закончены, люди разместились в крытом грузовике.
— Этого в мою машину! — распорядился человек в штатском, указав рукой на Малова.
Взревели моторы, и машины неторопливо покатили к выезду с территории завода. Доктор подошёл к главному инженеру и, не говоря ни слова, развёл руками.
— Ничего, я видел, что ты сделал всё, что мог, — вздохнул инженер, провожая уезжающие машины долгим взглядом. — Плохо одно, что такого отличного кузнеца и сварщика в одном лице мы вряд ли теперь в ближайшее время отыщем…
15
Мартин Боммер, уехавший в лагерь Дахау на встречу с доктором Рашером, отсутствовал уже неделю…
Азат Мавлюдов облюбовал столик в углу столовой и хмуро наблюдал за происходящим. Жизнь «постояльцев» замка в тот день протекала под знаком двух событий — «неожиданного» отъезда шефа и столь же неожиданного временного назначения доктора Мавлюдова на его место.
Возбуждённый Боммер прощался с каждым сотрудником. Всем своим видом он показывал, как глубоко опечален тем, что пусть на время, но вынужден расстаться с любимой работой и обожаемыми сотрудниками.
— В настоящее время я командирован в Мюнхен к воздушному командованию 7-го округа для медицинского отборочного конкурса, — вещал вдохновенно Боммер на «церемонии прощания» в столовой. — Программа, работу над которой мы осуществляли параллельно с доктором Рашером, благополучно завершена. Наши исследования получили высокую оценку от рейхсфюрера Гиммлера и от рейхсфюрера Геринга за «новаторские эксперементы»! Генерал-лейтенант Хиппке от имени германской науки и авиационной медицины тоже выразил глубочайшую признательность за эксперименты и попросил провести ещё одну серию опытов, которые бы учитывали экстремально низкие температуры, действующие на лётчика на больших высотах!
— А пока вы будете отсутствовать, мы будем отдыхать? — мило улыбаясь, поинтересовалась Инга Фотт. — Резервы человеческого материала исчерпаны, и… Те, кто остался, уже не представляют научного интереса.
«О Аллах, и думают, как мясники-людоеды, и не стесняются высказывать свои мысли вслух, — думал Азат, слушая высказывания коллег. — В начале эксперимента, несколько месяцев назад, у нас было двадцать „морских свинок“, пятнадцать из них умерли прямо в барокамерах и были расчленены хирургами на органы, и… В Дахау, наверное, жертв чудовищных экспериментов во много раз больше?»
— Мнение нашего шефа, доктора Рашера, таково, — продолжал Боммер. — Во время этого курса, при котором исследование высоких полётов играет очень большую роль, что обусловлено немного большей предельной высотой подъёма английских самолётов-истребителей, оставалось только сожалеть, что у нас ещё не проводились опыты на добровольцах, так как они могли быть опасны. Но сейчас ситуация круто изменилась в лучшую сторону.
— Следует понимать, что интерес к нашей работе повышен и нам выделят для работы более качественных «свинок»? — поинтересовался Мартин Пеннер.
— Опыты будут проводиться на местных испытательных пунктах для высотного исследования военной авиации, — словно не заметив его реплики, продолжал Боммер. — А таких всего три… В это число входят и наши лаборатории, коллеги. Для опытов, при которых, само собой разумеется, испытуемые могут умереть, к нам в замок будут доставлены «свинки» особого качества!
Азат натянул губами подобие улыбки, когда Мартин упомянул его при прощании. Все присутствующие в столовой с любопытством отметили про себя, что шеф вручил ему какой-то пакет. Азату ничего не оставалось, как поблагодарить уезжающего Боммера и проводить его до машины.
— В этом пакете найдёшь инструкции, внимательно прочитай их, — строго звучал голос Боммера. — Я верю, что ты оправдаешь мои надежды, коллега. Эксперименты не должны приостанавливаться за время моего отсутствия, и… Одним словом, ты узнаешь, что надо будет делать.
— Я постараюсь не подвести тебя, коллега, — вздохнул Азат, пожимая руку шефа. — Сделаю всё, на что способен.
— Это ты брось! — рыкнул Боммер, глядя ему в лицо. — У тебя всё получится, не сомневайся. И не забывай всё документировать. Ни на минуту не забывай делать это! Считай, что именно в этом заключена наша с тобой правда жизни!
Мартин ещё что-то говорил ему, а Азат глупо улыбался, с сарказмом думая: «Вещей взял дней на десять, не больше. А может вернуться и раньше, такое тоже вполне ожидаемо…»
Азат вспомнил разговор с Боммером накануне вечером. Мартин проходил по коридору мимо и, увидев его, остановился.
— Почему ты не у себя в комнате, а в лаборатории?
— Сверял результаты последних опытов, — ответил Азат.
— Тогда прошу ко мне, — предложил Боммер. — До ужина ещё час, и мы проведём его с тобой за полезной творческой беседой!
Азат вымотался за день, но не посмел отказать ему. В кабинете Боммера они расположились в креслах перед журнальным столиком, и шеф лениво сказал:
— Работа, которой мы скоро займёмся, потребует творческого подхода и большой ответственности. Не знаю, что было бы с тобой в блокадном Ленинграде, но ничего хорошего, это точно.