ин мира и имею много-много денег! Сколько вы хотите просить у меня и на какое пожертвование?
— Нам хочется знать, какой именно бизнес вы ведёте с СССР? — поинтересовался Быстрицкий, чувствуя, как хмель начинает дурманить голову.
— А то вы не знаете, — с сарказмом хмыкнул дон Антонио. — Да о моём бизнесе знают все, кроме вас, наверное. Я закупаю зерно в СССР, привожу его сюда и… Кормлю хлебобулычными изделиями свою новую Родину.
— Как много закупаете вы зерна в СССР? — снова задал вопрос Быстрицкий слегка заплетающимся языком.
— Столько, сколько мне надо, — ответил де Беррио. — В России много зерна, и я могу себе позволить закупать его столько, сколько захочу.
Гости оживились.
— Как вы расплачиваетесь с советскими партнёрами по бизнесу? — задал очередной вопрос Быстрицкий, снимая галстук.
— А чтобы услышать ответ на этот вопрос, надо ещё смочить горлышки, братишки! — улыбнулся им дон Антонио. — И снова пьём до дна, такое правило, а потом говорим хоть до утра, согласны?
На этот раз гости поморщились, но отказываться воздержались. Чокнулись, провозгласили тост за хозяина и выпили.
— Со своими советскими партнёрами я рассчитываюсь по-разному, — ответил де Беррио на ранее прозвучавший вопрос. — Скажут долларами, плачу долларами, захотят бартер, везу в Россию всё, что они попросят.
— Что именно? — переспросил, икнув Бадалов.
— Всё, что пожелают, — хмыкнул дон Антонио. — Так у нас в контракте обговорено, прописано и подписано.
— Тогда у нас есть к вам предложение, господин де Беррио, — заёрзал на стуле Быстрицкий. — Мы предлагаем вам…
— Стоп, ни звука! — дон Антонио указал пальцем на бокалы. — Вопросы и ответы мы уже провели, теперь выпьем за продолжение нашей деловой беседы!
— Но позвольте! — гости округлили глаза. — Вы даже не услышали нашего предложения?
— За то, когда оно прозвучит, выпьем отдельно, — пообещал де Беррио. — Ну… Берите бокалы, чёрт вас побери, господа!
— Не понимаю, почему вы хотите нас напоить, а не выслушать? — заупрямился Быстрицкий. — Мы вам подготовили такое предложение, от которого вы…
— Цыц! — погрозил ему пальцем дон Антонио. — Не так часто ко мне заглядывают русские гости, с кем можно выпить по-настоящему, по-мужски! Здешние аборигены после двух-трёх рюмок под стол валятся… Утром на них грустно смотреть.
Гости переглянулись, пожали плечами и, чтобы не «разочаровывать» хозяина, выпили до дна.
— Так каково оно, ваше предложение, господа? — спросил де Беррио, отправляя в рот кусочек селёдки.
— Чё? — посмотрел на него осоловевшими глазами Быстрицкий. — Чего тебе надо? На колени, холоп, перед моим благородием, полковником лейб-гвардии Его Величества… — не договорив, он уткнулся лицом в поверхность стола и захрапел.
— Ехали казаки на чужбину далёкую, — промычал, в свою очередь, Бадалов строку из песни и повалился со стула на пол.
— Ну как можно иметь дела с такими неженками, — усмехнулся дон Антонио. — Я когда-то знавал таких, что они за столом оставались, а я под него со стула падал.
В ресторан вошёл молодой мужчина и нетепеливо поспешил к столику де Беррио.
— Ну чего тебе, Самуэль? — спросил дон Антонио. — Не видишь, я с гостями забавляюсь, а ты…
— Письмо из Ленинграда, от Иосифа Бигельмана, — ответил мужчина, протягивая пакет.
— Вот это приятно, — улыбнулся де Беррио. — Вот это хорошо. Я люблю читать письма из Ленинграда, особенно от проныры Иоськи!
Вскрыв пакет, он достал из него лист, исписанный красивым убористым почерком, и прямо на глазах трезвел, читая письмо.
— Пиранья? — позвал он сидевшую за соседним столиком красотку. — Этих, — и указал пальцем на мертвецки пьяных гостей. — Самуэль с ребятами перетащит их в бунгало, а ты… — он хмуро глянул на её озабоченное лицо. — Ты бери своих куколок, и чтобы эти двое стояли утром передо мной в моём офисе, трезвые как огурцы, понятно?
— Да, хозяин, — кивнула девушка. — Только я не поняла, как кто они должны стоять перед вами?
— Как сиськи твои, тупица! — рыкнул на неё де Беррио. — А теперь делайте дело, и прочь с глаз моих! — распорядился он, заполняя бокал водкой. — Я знал, что такое случится. Я знал… э-э-эх…
7
На рассвете Кузьму привели к Мавлюдову. Когда он, «упакованный» в смирительную рубашку, переступил порог кабинета, у него зуб на зуб не попадал. Азат встретил его притворно приветливо.
— Сейчас я угощу тебя чаем, — сказал он, указывая Малову на стул. — А если откажешься, предложу водки. — Ну-с, так чего пожелаешь, Кузьма Прохорович?
— Я пожелаю воздержаться от того и от другого, — хмуро глядя на него, ответил Кузьма. — Мне хочется знать, почему я здесь, а не на свободе? Следствие окончено, а результатов нет.
Выслушав его, Мавлюдов оживился.
— Благодари бога, что ты здесь, а не в тайге с топором лес валишь, — сказал он. — Или чего хуже, не покоишься в безымянной могиле, в которую вбит столбик с номером.
Ошеломлённый Кузьма слушал Азата, не понимая, чего тот от него хочет, но сердцем чувствуя, что от мягко стелющего Мавлюдова добра ждать не приходится.
— Так ты что, стало быть, мой «спаситель»? — спросил он, с недоверием глядя на Азата.
— Вроде того, — ответил тот. — Даже скажу больше, теперь ты «в штате» моей лаборатории и мы с тобой, некоторым образом, «коллеги».
— И как это понимать? — ухмыльнулся Кузьма. — Ты так плоско шутишь, сучок бесхребетный?
— Позже всё узнаешь, — пропустив мимо ушей оскорбление, уклонился от ответа Мавлюдов. — А ты на меня зла не держи за то, что случилось. Мне от тебя больше сносить приходилось, помнишь?
— А теперь ты удовлетворён, видя меня вот таким вот?
— Удовлетворён? Вполне. Но и частично сожалею, что всё так получилось.
Азат вскочил из-за стола и принялся расхаживать по кабинету.
— Я навёл о тебе справки, — сказал он, остановившись. — Ты двадцать лет проработал кузнецом на заводе. Признаться, мне не понятен твой выбор. Почему ты не уехал с Бурматовым за границу, а остался в России?
— Тебе этого не понять, «товарищ Рахимов», — усмехнулся Кузьма. — Каждому своё дано в этой жизни. Не смог я душой от России оторваться, вот и не уехал в рай капиталистический.
— Надо же, — развёл руками Азат. — Целых двадцать лет жить под угрозой разоблачения и…
— Я жил и трудился честно, хоть и под чужой фамилией, — вздохнул Кузьма. — Вот только ты один навесил на меня клеймо врага народа, вредителя и заварил всю эту кашу. Кстати, а как у тебя получилось вытащить меня из тюрьмы?
— Как? — Мавлюдов рассмеялся. — Да очень просто. Тебя вычеркнули из списка живых, понял? Тебя нет, ты призрак, Кузьма Малов! Ты умер ещё давно, во время Гражданской! И Антон Мартынов тоже умер в твоём лице. Сам же знаешь, что никогда не было такого человека?
— Ладно, со мной всё ясно, — усмехнулся Кузьма. — А что с женой моей?
— А почему ты меня об этом спрашиваешь? — нахмурился Мавлюдов. — Её тоже нет. Где она, не знаю.
— Врёшь, ты всё врёшь, мерзавец! — закричал Кузьма. — Где она? Что ты с ней сделал?
Мавлюдов вернулся за стол, присел на стул и сложил на груди руки.
— А ты сам как думаешь? — спросил он, противно ухмыляясь. — Где может быть жена врага народа?
— В тюрьме? — скрипя зубами, спросил Кузьма. — Ты и её усадил за решётку?
— Нет, я не знаю, где она, — покачал головой Мавлюдов.
— О Господи, за что мне всё это? — простонал Кузьма. — Почему я оказался в руках этого урода? За какие грехи, Господи?
— Вот именно, ты правильно мыслишь! — воскликнул Мавлюдов. — Ты в моих руках, господин судебный пристав, и я вцепился в тебя мёртвой хваткой! Ты больше никогда не покинешь стен моей лаборатории, а я… Я могу сделать с тобой всё, что захочу, но… Я пока ещё не придумал, что мне с тобой сделать и как тебя использовать с пользой для науки!
— Но ведь прошло целых двадцать лет с тех пор, как мы виделись последний раз?
— Время прошло много, это для тебя. А для меня промелькнуло как одно мгновение!
Азат сложил перед собой на столе руки и сжал кулаки.
— А знаешь как я рад, что ты в моих руках? Я просто ликую не только наяву, но и во сне! Я голову сломал, какую страшную муку применить к тебе! Много мыслей на этот счёт, но никак не могу выбрать самую изощренную!
— Ты сумасшедший… ты чудовище, — сказал Кузьма хрипло. — Ты животное, ты…
— Довольно! — взвизгнул Азат, вскакивая из-за стола. — Называй меня кем угодно, но я есть я! А ты большой, сильный просто пыль под подошвами моих ботинок! Но с твоей помощью я собираюсь лечить очень влиятельных людей! Знай и «гордись» этим!
— И ты думаешь, что я соглашусь тебе в чём-то помогать? — возмутился Кузьма.
— А твоего согласия и не потребуется, — улыбнулся улыбкой вурдалака Мавлюдов и громко крикнул: — Санитары, уведите обратно эту падаль и… Успокоительное ему вколите!
В камеру соседку внесли на носилках. Особо не церемонясь, санитары перевалили её на кровать и ушли.
Женщина рыдала, корчилась, уткнувшись лицом в подушку. Алсу встала и подошла к ней.
— Что с тобой? — спросила она, присаживаясь на край кровати.
— Со мной всё хорошо, — ответила соседка едва слышно. — Сегодня они забрали всю мою кровь и перелили дряхлой старухе, а её кровь перелили в меня. Господи, как это противно и мерзко!
Она зарыдала. Алсу стала гладить её по голове, но соседка сбросила её руку.
— Всё горит, все внутренности огнём пылают, — сказала она. — Кровь старухи сжигает меня, Господи!
— Расскажи толком, что случилось? — недоумевала встревоженная Алсу.
Соседка ответила очень странно:
— Скоро и сама всё узнаешь. Потом и сама будешь рыдать, проклиная жизнь свою неудавшуюся…
Это было сказано с глубокой обидой и болью. Недружелюбный, колючий взгляд, брошенный соседкой, поразил Алсу.
«Она что, злится на меня? — думала она, сокрушённо вздыхая. — А может, я её чем-то обидела и не заметила сама?»