Изголодавшимся за двое суток людям скудный лагерный обед показался царским пиром. Ещё бы, каждому выдали полфунта хлеба, по литру жидкого супа с картошкой и «немецким салом» (так назывались кубики брюквы или кольраби) и мелко нарубленными кусочками мяса. Кроме того, им выдали по кусочку сыра, колбасы и по две столовых ложки повидла!
«Чего это с ними? — думал Кузьма, поглощая пищу. — Чего это немцы так расщедрились? Видимо, наше уничтожение откладывается? Но для чего им понадобились наши жизни?..»
В полдень всех вывели из барака и приказали строиться. Рядом уже тарахтели двигатели грузовиков, на которых их привезли в Дахау, и тут же дожидались построения несколько офицеров-эсэсовцев. Сзади стояли двое в гражданской одежде, которых Кузьма раньше не видел.
Людей построили в две шеренги, пересчитали, после чего устроили перекличку. «Счастливчики» выходили из строя, запрыгивали в кузов и усаживались на скамейки. Когда зачитали имя и фамилию Кузьмы — Юрий Васильев, он тоже вышел из шеренги.
Один из «штатских» вдруг повёл себя странным образом.
— Эй, Васильев! — позвал он Кузьму и пошёл к нему навстречу.
Не обращая внимания на удивлённые возгласы эсэсовцев, незнакомец подошёл к остановившемуся Кузьме и взволнованно прошептал:
— Малов? Кузьма Прохорович? Чёрт меня раздери, если не ты это.
Узнав голос, Кузьма вздрогнул. Он смешался, впервые за долгое время, услышав свое настоящее имя. А когда, присмотревшись, узнал лицо стоявшего перед ним человека, едва удержался от падения на вдруг ослабевших ногах…
Дон Диего проснулся в хорошем настроении. Ещё четверть часа он нежился в постели, перебирая в уме всё, что произошло накануне, а потом выбрался из-под тёплого одеяла.
«Ну вот, кажется, всё идёт так, как задумано! — думал он. — Если немцы не лукавят, то они заглотили наживку и теперь у меня в кармане!»
Он глубоко вздохнул. Мысль, что затеянная им опасная игра пока не даёт промахов, возбуждала его и радовала. Умывшись, побрившись и одевшись, он вышел из ванной.
Дон Диего приехал в Германию под именем влиятельного бизнесмена и гражданина Колумбии. Ему нечего было опасаться, едва ли гестапо было известно об его намерениях.
Вошёл Боммер. Он выглядел весёлым и довольным. Переступив порог и прикрыв за собой дверь, он сразу же поинтересовался:
— Как ваше самочуствие, господин де Беррио?
— О-о-о, я чувствую себя великолепно! — ответил дон Диего с улыбкой. — Никогда бы не подумал, что на территории концлагеря может быть такая комфортная гостиница!
— Тогда я вас приглашаю на завтрак в столовую, — предложил Боммер. — Позавтракаем вместе, а потом обсудим наши дальнейшие действия.
— А удобно ли обсуждать важные дела в столовой? — удивился дон Диего. — Мне кажется, что наши дела мы должны обсуждать в более укромном месте.
— Так и будет, не сомневайтесь, — заверил его Боммер. — Доктор Рашер уже ждёт нас в своём кабинете.
— Он ознакомился с текстом договора и одобрил его? — поинтересовался с надеждой дон Диего, но Боммер вместо ответа лишь ухмыльнулся.
— Ты давай не заморачивайся на этот счёт, — сказал он спустя минуту. — Твоё предложение — просто дар судьбы! Доктор собирается обсудить лишь проблему, которая его немного беспокоит.
— И что его может беспокоить? — занервничал дон Диего.
— Его беспокоят гарантии, — вздохнул Боммер. — Он хочет поинтересоваться, какие ты можешь дать нам гарантии, что не будет никаких осечек или форсмажорных ситуаций.
— Э-э-э, да это вопрос второстепенный, — хмыкнул с облегчением дон Диего. — Всю ответственность за ваш переезд в Аргентину я целиком и полностью беру на себя!
— Тогда попытайся убедить в этом доктора, — сузил глаза Боммер. — Скажу сразу, придётся очень постараться…
В столовой обедали молча, перебрасываясь короткими, ничего не значащими фразами. Выйдя из столовой, они говорили по-русски и тихо, стараясь не привлекать к себе внимания. Дон Диего возлагал на разговор с доктором Рашером большие надежды. Он должен был убедить его дать согласие любым способом, иначе не добиться успеха своему «предприятию».
Доктор поджидал их в своём кабинете, поглядывая на часы.
— Ну вот мы и пришли, — сказал Боммер, открывая дверь и пропуская дона Диего впереди себя.
«Господи, помоги, — подумал тот, переступая порог. — Не оставь меня без своей защиты и помощи, Господи!»
Встреча была сдержанной: скупые улыбки, осторожные рукопожатия. Доктор наполнил три рюмки коньяком и сказал:
— За наше взаимопонимание и успешное сотрудничество, господа, хотя… Хотя договор, который я внимательно изучил, не совсем меня устраивает!
— Вот как? И чем именно? — всполошился дон Диего.
— Я не смогу сохранить его в тайне, — вздохнул доктор. — И… Честно говоря, я не знаю, как преподнести его рейхсфюреру Гиммлеру. Как мотивировать его целесообразность, не имею представления! Как мне убедить рейхсфюрера в необходимости переезда в Аргентину немецкой науки, когда Германия ведёт успешные боевые действия как в Европе, Африке, так и на Востоке?
— Я готов помочь вам в этом, — вызвался Мартин. — У меня уже есть на этот счёт кое-какие соображения.
Рашер с подозрением покосился на него, но Боммер, улыбнувшись, добавил:
— Это будет несложно сделать, господин доктор. Сошлёмся на необходимость смены обстановки для улучшения производительности экспериментов. Достаточно?
— Может быть, — пожал плечами доктор. — Вот только реакцию рейхсфюрера предсказать нельзя. — С его лица сползла улыбка, голос сделался твёрдым, а тон повелительным. — Если я подпишу такой договор без одобрения рейхсфюрера, то можно ожидать непредсказуемых, негативных последствий!
Они выпили. Поставив рюмку, доктор обратился к дону Диего:
— А если сразу не получится убедить рейхсфюрера, что собираетесь делать?
— Да ничего, — развёл руками, внутренне содрогаясь, дон Диего. — Вы упустите возможность уехать в безопасное место и в комфорте продолжить свои изыскания. Это только кажется, что у вас в Германии всё хорошо. А я, по совести говоря, давно уже собираюсь уехать из воюющей Европы. Я просто изнемогаю от желания вырваться отсюда!
Доктор усмехнулся, а Боммер сказал:
— Отлично! Но сделать ты это сможешь не раньше, чем получишь разрешение. А пока побудешь моим гостем! Уезжаем уже сегодня, не возражаешь?
На лице дона Диего обозначилось кислое выражение.
— А разве я имею право возражать? — пожал он плечами.
— Имеешь, но бесполезно, — усмехнулся Боммер, поднимаясь со стула. — Пока погостишь в одном тихом местечке, в прекрасном средневековом замке, и… Что будет дальше, будет видно. Пока могу пообещать, что мы тебя не обидим!
Кузьма смотрел на стоявшего перед ним человека как на чудо.
— Называй меня Виталием Висковым, — тихо предупредил его мужчина. — Мы были знакомы раньше. Ты удивляешься, что меня здесь видишь?
— Трудновато не удивляться, — ответил Кузьма взволнованно. — А меня называй полковником Васильевым. Зовут меня Юрий Алексеевич, так я здесь числюсь по документам…
Дон Диего порывисто взял Кузьму за руку и, не обращая внимания на удивлённые лица эсэсовцев, отвёл его в сторону, чтобы не мешать посадке военнопленных в грузовик.
Он окинул Малова цепким взглядом: сумрачное, озабоченное лицо, хмурый взгляд, лагерная роба…
— Я тебя тоже с трудом узнал, — заговорил он тихо. — Постарел… Изменился до неузнаваемости. Значит, пришлось хлебнуть лиха?
— Не мне одному выпала доля такая, — вздохнул Кузьма. — Я и в окружении побывал, и… В бою побывал и сам не помню, как в лагере очутился. Шинель погибшего полковника была на мне, и…
— Всё, молчи, — сказал дон Диего, глянув на эсэсовцев, которые молча наблюдали за их встречей. — Судя по всему, мы в одну сторону едем. Теперь мы вместе, и это хорошо. Доверься мне, и всё будет как надо!
— «Как надо» правильно в плену себя вести? — со злостью прошептал Кузьма. — Или «как надо» немцам угождать, чтобы выглядеть, как ты, господин Бурматов? А я воевать хочу! Рвать немцев руками и зубами! Я на фронт хочу, чтобы давить фашистскую гадину! Я уже давно в плену и много вытерпел! Я…
Дон Диего, явно нервничая, выслушал его.
— Понимаю тебя, Кузьма, — сказал он торопливо. — Но потерпи, сейчас не время и не место говорить об этом. Иди, занимай своё место в кузове и выгляди бодрее. Продолжать разговор мы больше не можем. Держи себя в руках и не наделай глупостей, «товарищ полковник»!
Он подтолкнул Кузьму к грузовику, развернулся и пошёл навстречу Боммеру, который, видимо, уже потеряв терпение, не спеша шагал в его сторону…
18
Азат Мавлюдов пришёл в лабораторию за час до начала эксперимента. Усевшись на стул, он уставился долгим взглядом на барокамеру и попытался представить, как будет чувствовать себя «морская свинка».
«Выживет или нет? — думал Азат с горечью. — Погибнет, я не прощу себе…»
Вчера, поздно вечером, он разговаривал об эксперименте с доктором Штерном и сейчас раздумывал над его словами.
Никаких гарантий, что подопытный останется жив, тот не давал. Азат знал, что происходит в барокамере с человеком и что надо сделать, чтобы облегчить его страдания. Думая об убийственном эксперименте, он сам словно переместился в…
«О Всевышний, что же я собираюсь сделать? — подумал Азат со страхом. — Я собираюсь подвергнуть насилию Диму Шмелёва. И за что? За то, что он не может принимать участия в зверских экспериментах, этот кровопийца Боммер приговорил его? Сначала заставил работать в морге, а теперь… Что мне делать, как поступить, Всевышний?»
Как бы там ни было, он всё равно поступит так, как приказал Боммер. Вот только как это сказать Дмитрию? Как объяснить, что не по своей воле он поместит его в барокамеру?
Его тягостные размышления прервал сам Дмитрий, который пришёл в лабораторию без сопровождения. Кивком головы он поздоровался с Мавлюдовым, затем подошёл к барокамере и осмотрел её.