— Я отправляю свои баржи за зерном в Россию, — ответил он задумчиво. — Но закупаю я столько пшеницы, сколько мне понадобится для моего производства. То, что сверх, я закупаю за ваши деньги, господа, если вы их мне предоставите.
— Хорошо, договорились, — пожал плечами Быстрицкий. — Наша организация патриотов готова вложиться в эту…
— В эту авантюру? — рассмеялся дон Антонио. — А что, иначе ваши козни не назовёшь.
Гости встали из-за стола.
— Разрешите откланяться, господин де Беррио, — сказал Быстрицкий, протягивая руку.
— А куда вы так спешите? — закуривая папиросу, озадачил гостей дон Антонио. — Мы ещё на посошок не выпили.
— Ну уж нет! — наотрез отказался Быстрицкий. — Я с вами вчера выпил столько, как за последние лет десять!
— Тогда расстанемся на сухую, — вздохнул «огорчённо» дон Антонио. — Только…
— Чего только? — обернулись уже подошедшие к двери гости.
— У меня в Ленинграде есть одно дельце, — покачал головой дон Антонио. — Вот только людей, кто бы его исполнил, у меня нет в этом городе.
— И-и-и… что из этого следует? — заинтересовался Быстрицкий.
— Мне нужны человек пять ребятишек, готовых выполнить любой мой приказ, — развёл руками дон Антонио. — Вы можете мне найти таковых, господин полковник? Вашу услугу и их работу я щедро оплачу.
— Хорошо, мы подумаем над вашей просьбой, — пообещал Быстрицкий. — На какой день назначим повторную встречу, господин де Беррио?
— Позвоните мне через недельку, — улыбнулся дон Антонио. — Тогда я скажу вам, чем располагаю и… Где и когда встретимся!
Дон Антонио взглянул на часы — двадцать минут одиннадцатого. Закурив, он достал из ящика стола письмо, перечитал его и задумался.
В кабинет вошёл мужчина средних лет в светлом костюме и, кивнув де Беррио, уселся за стол.
— Чего задержался, Матвей? — убирая письмо в конверт, спросил дон Антонио. — Ты всего лишь сидел в соседней комнате, а не шагал в офис по городским улицам.
— Извини, задумался, — ответил вошедший. — Да и ты не спешил меня звать, когда гости ушли.
— Я тоже задумался, — усмехнулся дон Антонио. — Благо есть над чем…
— Эти господа что-то задумали, — беря из ведёрка бутылку шампанского, принялся её откупоривать Матвей. — Я не смог вникнуть в суть предложенной сделки, но в том, что они пытаются втянуть тебя в какую-то аферу, не сомневаюсь нисколько!
— Вот это меня и заводит! — вздохнул дон Антонио. — Скука совсем одолела. Хочу ввязаться в предложенную игру и…
— Обожди, умник, не считай себя умнее других! — «заартачился» Матвей. — У этих пройдох наверняка заготовлен план, хорошо продуманный и обговоренный! Тебя хотят разорить, однозначно. А что ещё? Сдаётся мне, что у предложенной аферы существует ещё какая-то подоплёка.
Он заполнил фужеры искрящимся вином, и они выпили.
— Баржи, зерно, перевозка, — принялся вслух рассуждать Матвей. — Что-то мне нашёптывает, что в затеваемой «драме» провоцируется какой-то скандал. А попытка нанесения существенного вреда экономике СССР — это бредовые оговорки, чтобы запудрить тебе мозги!
— Я тоже понял, что их предложения рассчитаны на дурака, — усмехнулся дон Антонио. — Неужели они меня таковым считают?
— Нет, не считают, — покачал головой Матвей. — Но они рассчитывают на твою жадность крупного бизнесмена. А ещё хотят провести тебя и устроить мировой скандал с твоим именем.
— Да-а-а, это похоже на истину, — согласился с ним дон Антонио. — У нас неделя, чтобы всё хорошенечко продумать, взвесить и…
— Всё сделаем, не беспокойся, — кивнул Матвей. — Нам важно знать, что они предложат при следующей встрече. Когда выслушаем их доводы, вот тогда и обсудим.
— Ну а ты…
— Я знаю, что мне делать, можешь не беспокоиться, дон Антонио.
Они выпили ещё по бокалу шампанского.
— А ты мне больше ничего не хочешь рассказать? — поинтересовался Матвей, глядя на босса. — Мне непонятно, почему ты так быстро согласился на их предложение. На тебя это не похоже.
— К этому меня подтолкнули особые причины, — ответил дон Антонио и протянул собеседнику письмо. — На-ка вот, почитай… Я хочу услышать на этот счёт твоё мнение?
Матвей быстро перечитал письмо, ничего не понял и перечитал ещё раз.
— Что это? — спросил он, с недоумением глядя на босса.
— Это письмо доставлено мне вчера еврейской почтой, — ответил тот.
— Понимаю, и, вижу написано оно тоже евреем? — округлил глаза Матвей. — Только не вразумлю никак, о ком в нём ведётся речь?
— Об очень хорошем человеке, — пояснил дон Антонио, беря бокал в руки. — Он попал в беду, и я должен его выручить!
— На свете много хороших людей, попавших в беду, но это не значит, что их всех кто-то должен выручать? — беря бокал, усмехнулся Матвей.
— Что и с кем происходит на земле, меня не волнует, — вдруг погрустнел дон Антонио. — Но тот, о ком написано в письме… Мы с ним не виделись уже двадцать лет, но я всегда с грустью вспоминаю о нём.
— Это ваш родственник? — отпив глоток шампанского, поинтересовался Матвей.
— Нет, мы не родственники, ни близкие, ни дальние, — вздохнул дон Антонио. — Но я всегда испытывал и испытываю к этому человеку необъяснимую душевную слабость. Он искренне честный человек… Он самородок, и именно за это я люблю его. В нём есть то, чего нет во мне и в тех людях, каковых мне приходилось встречать на своём веку, а потому…
Дон Антонио не договорил и залпом допил шампанское.
— Понятно, — кивнул Матвей. — Тот человек, о котором вы только что сказали, попал в беду. Его подмяла под себя машина сталинских репрессий. И это немудрено. Сейчас в СССР много таких людей, которые…
— Не читай мне лекций о ситуации в России! — неожиданно вспылил дон Антонио. — Лучше подумай и скажи, какие есть дельные предложения по этому поводу.
— Нет уж, увольте! — развёл руками Матвей. — Пойми, босс, вашего друга найти в России и тем более спасти его абсолютно невозможно!
— Иосиф Бигельман, который прислал мне это письмо, уже двадцать лет присматривает за ним, — заговорил дон Антонио задумчиво. — И это моя инициатива. Все эти годы, казалось бы, всё складывалось хорошо, мой друг с женой жили мирно в Ленинграде, правда, под чужой, выдуманной фамилией. А теперь его арестовали и след его простыл… Я должен поехать в Россию и выручить его!
— Позвольте, но это же невозможно! — воскликнул удручённо Матвей. — В СССР множество лагерей, сотни тысяч осужденных! Искать вашего друга там всё равно, что иголку в стоге сена!
— И это говоришь мне ты? — покосился на него дон Антонио. — Ты вспомни, каким был великолепным сыщиком в Уфе.
— Да ведь давно это было, — поник Матвей. — Сами знаете, что двадцать лет с тех пор прошло… У меня нет в СССР ни агентуры, ни связей.
— Зато у тебя осталась голова на плечах, — натянуто улыбнулся дон Антонио. — Вот её и используй.
— Хорошо, я подумаю над этим, — вздохнул Матвей. — А вы? У вас есть на этот счёт хоть какие-то соображения?
— У меня есть, — хмыкнул дон Антонио. — Вот потому я и согласился «помочь» этим ублюдкам, хлопотавшим за очередную попытку унизить Россию…
9
Когда Азат Мавлюдов в полночь вошёл в камеру-палату Малова, его взору открылась отвратительная картина. Прикованный наручниками к трубе отопления Кузьма представлял собою кровавое месиво.
— Чего, так и сопротивляется? — спросил он у санитара, стоявшего с закатанными рукавами и окровавленными руками.
— Не даётся гад, изворачивается, не можем иглу ему в вену вставить, — посетовал тот.
Мавлюдов осторожно приблизился к Малову и присел перед ним на корточки.
— Мы ему наручник едва на руку надели. Силён, чёрт, до невозможности…
— Да-а-а, ситуация, — вздохнул с пониманием Мавлюдов. — Из него можно вёдрами кровь вычерпывать, а мы справиться с ним не можем. А у меня пациент уже часа три переливания дожидается.
— А может быть, его усыпить, Азат Гумарович? — спросил санитар. — Тогда никаких проблем не будет.
— Нет, это не выход, — покачал головой Мавлюдов. — Кровь мы должны перелить чистую, без всяких примесей. — Он посмотрел на сидевшего на полу Кузьму. — А о прямом переливании, видимо, не может быть и речи?
Малов вдруг пошевелился и застонал.
— В себя приходит, — гыгыкнул санитар и посмотрел на огромного застывшего как статуя у двери напарника. — Вакула, придётся постараться и на кровать его перетащить. Ну а будет сопротивляться…
— Стойте, не калечьте его, — неожиданно воспротивился Мавлюдов. — Пусть остаётся на месте. Возьмите дебила из 18-й палаты и тащите его к ожидающему переливание пациенту…
Санитары вышли из палаты. Открыв глаза, Малов увидел Мавлюдова и встрепенулся. Он затряс головой, пытаясь собраться с мыслями.
— Ничего, я тебя не тороплю, задумайся над своим положением, — сказал Азат «миролюбиво». — Только не упусти из виду, что у тебя нет другого выхода. Не забери я тебя из НКВД, тебя давно бы уже в живых не было. А здесь ты поживёшь ещё, правда, в не комфортных условиях.
— Пока я жив, вы не возьмёте из меня и капли крови, упыри, — прошептал Кузьма разбитыми, распухшими губами.
— Нет, ты не жив, не обольщайся, — хихикнул Азхат. — Ты уже осуждён и расстрелян. Твоё дело сдано в архив. Оно закрыто в связи с приведением приговора в исполнение. Так что ты уже не человек, а донор. Ты жив лишь потому, что мне нужна твоя уникальная кровь, а не ты, со своим огромным телом и куриными мозгами!
— То, чем ты занимаешься, — это преступление, — прошептал Кузьма. — А ты кровавый убийца, «товарищ Рахимов»!
— Нет-нет-нет, ты заблуждаешься, строптивый «покойничек»! — воскликнул Мавлюдов и рассмеялся. — Всё, что я делаю, вполне законно, лаборатория существует официально и принадлежит Академии наук! Мне не страшна никакая проверка, поверь мне. И даже не мечтай, я никогда не попаду в списки «врагов народа» и не уподоблюсь тебе!
Кузьма ухмыльнулся.