— Минус пятьдесят, — ответил ассистент. — Запланированный максимум на сегодня минус восемьдесят. Не много ли на первый раз, как вы считаете?
— Подумаешь, каких-то минус пятьдесят, — усмехнулся находящийся рядом Мавлюдов. — У нас в Сибири такой мороз и морозом не называют. Так себе морозец…
— А ты не остри тут! — завёлся с пол-оборота Боммер. — Ишь ты, «сибиряк незамерзаемый» выискался? Я бывал в Сибири и не чувствовал себя комфортно уже при сорокаградусном морозе!
— Это потому, что вы не «сибирских кровей», — поджав обиженно губы, пробубнил Мавлюдов. — Чтобы жить, не замечая крепких морозов, надо в Сибири родиться!
— Вот именно, — отозвался язвительно Боммер. — Если бы лётчики, которые сейчас в камере, родились где-нибудь в Якутии или на Колыме, то они сейчас не в тёплой одежде, а в трусах там сидели! А ты, если не заткнёшься, милейший профессор, следующий раз в морозильник сядешь. Для тебя я прикажу понизить температуру до минус шестидесяти! Вот тогда и полюбуемся, как значительна твоя «сибирская выносливость»!
Что-то бормоча под нос, Мавлюдов отошёл к сидевшему у операционного стола в компании ещё двух хирургов Шмелёву. Он хотел ему что-то сказать, но в это время…
— Термометр показывает, что в камере минус пятьдесят пять градусов, — сказал ассистент.
— Как ведут себя испытуемые? — спросил Боммер.
— Пытаются согреться, делая физические упражнения.
— Но ведь там тесно? — засомневался Боммер. — Там троим не развернуться.
— А они пытаются, — усмехнулся ассистент. — Вот, посмотрите сами, доктор, если мне не верите?
Боммер подошёл к камере и пару минут пристально наблюдал за лётчиками. Затем он отошёл, и к иллюминатору поспешили все присутствующие. Когда «просмотр» был окончен, столбик термометра уже показывал минус шестьдесят градусов.
— Может быть, прикажете остановить эксперимент, доктор? — обратился к Боммеру ассистент. — Испытуемые уже ведут себя беспокойно.
Мартин взглянул на часы, затем на косившихся в его сторону коллег и твёрдо заявил:
— В Арктике, где им, возможно, придётся воевать, морозы ещё ниже. А им там придётся выживать, если вдруг будут сбиты! Так что никаких поблажек! Срок эксперимента истекает через час, когда столбик достигнет восьмидесяти градусов.
Когда ассистент отключил камеру, санитары поспешили внутрь и извлекли испытуемых. Двое были без сознания, а третий бестолково хлопал глазами и пытался что-то сказать.
— На этом эксперимент не закончен, коллеги! — объявил Боммер. — Что делать дальше, вы все знаете. Так что за работу, господа. Не будем терять драгоценного времени!
9
Спустя два дня после эксперимента Мартин Боммер, запершись в своём кабинете, писал отчёт о проделанной работе доктору Рашеру: «… каждое телодвижение дотошно фиксировалось, — старательно выводил он пером на бумаге. — Все рекомендации соблюдены. Все испытуемые живы и здоровы!»
Дописав отчёт, Мартин удовлетворённо хмыкнул, отодвинул от себя лист бумаги, потянулся, и… Внезапно голову обожгла ужасная мысль!
«Вот чёрт, что же получается, — подумал он. — У доктора Рашера во время экспериментов по замораживанию погибло много людей, а у меня ни одного. А ещё те, кто не погиб у Рашера, сошли с ума. А я пишу в отчёте, что все живы и здоровы! Живы, это точно… А вот здоровы ли? Пока ещё ни один из них после экспериментов в себя не приходил…»
Он быстро нашёл документ с итогами аналогичных опытов в Дахау, проводимых самим доктором Рашером, и задумался. «Всего в экспериментах по „заморозке“ было использовано триста узников Дахау, — гласил текст. — Девяносто из них умерли в ходе опытов, большая часть сошла с ума, остальные были уничтожены…»
— Вот, значит, как, — прошептал озабоченно Мартин. — У них «свинки» умирают, а у меня нет. Ознакомившись с моим отчётом, Рашер не поверит ни единой фразе! Выходит, я перестарался? Это с одной стороны, а с другой? За смерть хотя бы одного лётчика с меня снимут голову или отправят в Дахау в качестве той самой «свинки»? Так и есть, доктор Рашер меня подставил, однозначно! Гиммлер требовал от него экспериментов по замораживанию воздушных асов, а он перевёл стрелки на меня?
Вопрос, который Мартин поставил перед собой, оказался непростым.
«Чудодейственный препарат Мавлюдова ставит всех на ноги, — думал он сосредоточенно. — Иначе всё было бы по-другому. Однако препарат оказывает положительное целебное воздействие на человеческий организм, но… Интересно, а оказывает ли он такое же воздействие на умственные способности подопытных? Не случится ли такое, что лётчики, оставшись в живых, сойдут с ума? В документе из Дахау сказано, что таких случаев хоть отбавляй! А что, если развести целебный препарат с тем другим, который, со слов Мавлюдова, недоработан в связи с отсутствием какого-то компонента и вызывает мученическую смерть? Странно, но я ещё ни разу не открывал тот коричневый чемодан и не проводил проверочных экспериментов с его содержимым?»
Мартин встал из-за стола и с задумчивым видом прошёлся по кабинету.
«На ком его испытать? — думал он, расхаживая от стола к двери и обратно. — Военнопленных не осталось… Все „скоропостижно“ скончались во имя „торжества германской науки“, не выдержав нагрузки на экспериментах. Тогда кто? Бурматов? А что, вполне пригодная кандидатура. Хотя нет… — он тут же отказался от такого выбора. — Кто знает, что ещё может произойти в этом дрянном мире? Хотя он и плетёт против меня интриги, но может ещё пригодиться. Так, кто там ещё остался у меня в „заначке“? Лётчики отпадают однозначно, солдаты охраны и сотрудники тоже… Остаются Мавлюдов, Шмелёв, кузнец и мулатка!»
Выпив стакан воды, Боммер снова задумался. «Итак, чтобы изучить эффект от недоработанного препарата, я должен испробовать на ком-то его „пагубное“ действие? Мавлюдов? Нет, хотя он надоел своим нытьём хуже собаки, но… Он пока ещё мне нужен, пусть живёт! Шмелёв? Скромный и очень талантливый юноша… Моя, можно сказать, находка. У него лёгкая рука на операции, пусть живёт… В конечном итоге остаются кузнец и мулатка! Вот кем-то из них мне придётся пожертвовать!»
Мартин подошёл к сейфу, стоявшему в углу у окна, и открыл его. В чёрном чемодане хранились бутылки с «чудотворной» настойкой Мавлюдова. Это проверенное «снадобье» лечит от любого недуга. В коричневом же лежали бутылки с недоработанной настойкой, способной вызвать мучительную смерть.
Вернувшись к столу, Мартин заполнил стакан золотистым коньяком и залпом выпил.
«Нет, кузнеца травить пока рано. У него золотые руки, и он может быть востребован в любую минуту. Да тут ещё, с помощью прослушки, вскрылись весьма неожиданные обстоятельства. Кто бы мог подумать, что он отец Шмелёва? А может быть, неслучайно все они здесь собрались? Бурматов — хозяин замка, эта чёрная девка Урсула — его управляющая! Они всячески пытались скрыть это, но всё тайное всегда становится явным. Мавлюдов со Шмелёвым тоже сдружились, не разлей вода… Кузнец — отец Шмелёва… Как-то всё странно получается… И, что самое интересное, все они из сибирского городка Верхнеудинска! Надо будет после экспериментов заняться этими ребятками, всё выяснить, а уж потом решить, как с ними со всеми поступить! Вот чёрт, а я ведь не хочу никого умерщвлять? Так что же получается, испытывать смертоносный препарат не на ком?»
Мартин налил себе ещё полстакана коньяка и выпил.
«Ничего не остаётся, кроме как испытать препарат на ком-то из солдат. Между ними и выбор делать не обязательно. Плесну настойки в один из стаканов перед обедом или ужином и посмотрю потом, кому не повезёт! А что, загадочная смерть, тут и объяснять никому ничего не надо…»
Во избежание соблазна Мартин убрал недопитую бутылку обратно в сейф и подумал: «Отошлю-ка я отчёт Рашеру таким, каков есть, а поверит он или нет, его дело. А что, разве не может быть, что я более профессионален, чем он? Может случиться такое, что я значительно выдвинусь в медицинской науке? А что, разве я не добиваюсь этого всю свою жизнь? Эх, за это надо выпить… Хочу сбросить с себя хоть на краткий период бремя забот… Может, позвать для компании Шмелёва и Мавлюдова? Они не могут отказаться со мной выпить!»
Уже больше не думая ни о чём, повеселевший Мартин направился в подвал, где, как он знал точно, могут находиться его будущие собутыльники.
— Тебя интересуют такие пустяки? — спокойно осведомился Шмелёв. — А меня интересуют совсем другие вещи.
Его слова окончательно вывели из себя Мавлюдова, у которого всё уже кипело внутри.
— Какие же «вещи» тебя могут здесь интересовать? — жёстко произнёс Азат, краешком глаза наблюдая за собеседником.
Он приблизился к краю стены замка и посмотрел вниз.
— В каких отношениях ты был с Кузьмой Маловым? — спросил Дмитрий. — Что-то мне подсказывает, что вы ненавидели друг друга.
На Азата этот вопрос подействовал, как красная тряпка на уже разъярённого быка.
— Ах, вот ты как? — сузил он глаза. — На чистую воду меня выводить собрался? Считаешь, что по моей указке Боммер засадил в подвал твоего отца? Нет, Кузьма сам набедокурил, вот и определили его туда, где ему самое место!
Дмитрий промолчал, но смерил Мавлюдова таким взглядом, что тот поёжился и отвернулся. За то время, что они провели вместе, Дмитрий успел хорошо изучить характер Мавлюдова. Ему не раз приходилось наблюдать, как Азат ни с того ни с сего выходил из себя, кричал, матерился и даже топал ногами. Поэтому приглашение Мавлюдова поговорить на стену замка означало, что он в какой-то степени считается с ним.
По-своему объяснив его молчание, Азат произнёс приказным тоном:
— Не заводи при мне больше разговоров о своём папашке! Он ублюдок и скотина! Ты не знал его, никогда не видел, и… Послушай добрый совет, откажись от него!
Мавлюдов полагал, что всегда спокойный и уравновешенный молодой человек должен поблагодарить его за «ценный» совет, но… На этот раз его высокомерие подействовало на Шмелёва как подстёжка.