Он испытывал потребность позвонить отцу, хорошо бы попросить у него совета, а проще говоря, похвастаться, показать, что он не слабак, что и он способен пуститься в безумное приключение. Однако говорить о таком по телефону было бы неосторожно. Ричард представил себе, как удивится и обрадуется старик, когда он ему все это расскажет. Отец, конечно, захочет познакомиться с Лусией; эта парочка наверняка отлично сойдется. «Все это при условии, если мы выберемся живыми из этой истории… я становлюсь параноиком, как говорит Лусия. Помоги нам, Анита, помоги нам, Биби», — попросил он вслух, как делал всегда, когда был один. Так ему казалось, что они где-то рядом. «Мне сейчас защита нужна, а не просто компания», — добавил он.
Он почувствовал присутствие Аниты так явно, что даже повернул голову, — может, она сидит рядом. Это было не впервые, когда она вот так появлялась, но она так быстро приходила и исчезала, что он начинал сомневаться в собственной нормальности. Он был не слишком склонен к полету фантазии, считал себя человеком строго рациональным и всегда строго придерживался фактов, однако Анита никогда не умещалась в эти параметры. И вот теперь, в шестьдесят лет, он ввязался в сумасшедшее предприятие, и, окоченев от холода — отопление в машине не было включено, поскольку в багажнике находился труп, а боковое окошко было полуоткрыто, чтобы стекло не запотело и не покрылось инеем, — Ричард еще раз вспомнил свое прошлое и пришел к выводу, что самые счастливые годы своей жизни он прожил с Анитой, до тех пор пока их не настигло несчастье.
Это было время, когда он жил по-настоящему. Из памяти изгладились повседневные недоразумения, связанные с языковыми и культурными различиями, постоянное вмешательство в его семью свекров и своячениц, назойливые друзья Аниты, которые без приглашения заявлялись к нему в дом в любое время суток, ритуалы Аниты, которые он считал чистейшим суеверием, и особенно ее яростный гнев, когда ему случалось выпить больше положенного. Он не помнил ее в кризисные моменты, когда ее золотистые глаза приобретали оттенок гудрона, ни когда она бесилась от ревности до помрачения рассудка, ни когда он был вынужден удерживать ее в дверях, словно тюремный надзиратель, лишь бы помешать ей уйти. Он помнил ее только в привычном состоянии — страстную, ранимую, великодушную. Анита — гордая, любящая, легко дарящая нежность. Ссоры были недолгими, а примирения длились днями и ночами напролет.
В детстве Ричард был прилежным и робким ребенком, у которого вечно болел живот. Это избавило его от необходимости участвовать в грубых спортивных играх, практикуемых в североамериканских школах, и с неизбежностью направило к академической жизни. Он изучал политические дисциплины, специализируясь на Бразилии, потому что говорил по-португальски; много раз проводил каникулы в Лиссабоне у бабушки и дедушки по материнской линии. Темой его диссертации были действия бразильских олигархов и их приспешников, которые в 1964 году привели к свержению харизматичного левого президента Жоао Гуларта[32], покончив с его политической и экономической моделью. Гуларт был свергнут в результате военного переворота, поддержанного Соединенными Штатами, в рамках доктрины национальной безопасности, направленной на уничтожение коммунизма; точно так же были свергнуты и другие правительства на континенте, и до Бразилии, и после. На смену им пришли военные диктатуры, продержавшиеся двадцать один год, с длительными периодами жестоких репрессий, тюремных заключений оппозиционеров, пыток и исчезновений людей, а также цензурой в печати и в области культуры.
Гуларт умер в 1976 году, после десяти лет изгнания в Аргентине и Уругвае. По официальной версии, с ним случился сердечный приступ, но в народе говорили, что его отравили политические враги, боясь, что он вернется из изгнания и поднимет на борьбу обездоленных. Поскольку вскрытия не было, подозрения не имели под собой оснований, но через несколько лет это послужило для Ричарда предлогом, чтобы встретиться с Марией-Терезой, вдовой Гуларта, которая вернулась в страну и согласилась дать несколько интервью. Ричард оказался в обществе дамы с такой величавой осанкой, такой уверенностью в себе, какие дает только природная красота. Вдова ответила на его вопросы, но не смогла развеять подозрения по поводу смерти мужа. Эта женщина, представлявшая политический идеал и эпоху, ушедшие в историю, вызвала у Ричарда неодолимое влечение к Бразилии и ее людям.
Ричард Боумастер приехал в страну в 1985 году, когда ему исполнилось двадцать девять лет. К этому времени диктатура несколько смягчилась, были восстановлены некоторые политические права, существовала программа амнистии для политзаключенных, и цензура не была уже такой жесткой. И что самое важное: правительство допустило победу оппозиции на парламентских выборах 1982 года.
Ричард оказался свидетелем первых свободных выборов. Люди выразили свое неприятие военной власти и ее сторонников, отдав голоса кандидату от оппозиции; однако по злой иронии судьбы он умер до того, как успел занять эту должность. Ее занял вице-президент, Жозе Сарней, землевладелец, близкий к военным кругам, которому удалось положить начало «новой республике» и консолидировать общество для перехода к демократии. Для Ричарда как человека, изучающего политику, момент был волнующий. Страна столкнулась с проблемами всех видов: внешний долг — самый большой в мире, устойчивая рецессия, экономические ресурсы сосредоточены в руках горстки людей, остальное население страдает от инфляции, безработицы, бедности и неравенства, и очень многие не могут выбраться из нищеты. Материала для исследований и статей хватало с лихвой, но, помимо интеллектуальной деятельности, ему еще постоянно хотелось использовать по максимуму свою молодость в той обстановке гедонизма[33], в которой он оказался.
Он устроился в студенческой квартирке в Рио-де-Жанейро, поменял жесткий португальский акцент на нежный бразильский, научился пить кайпиринью — национальный напиток из кашасы[34] и лайма, который был для его желудка словно сильнодействующая кислота, и с некоторой осторожностью погрузился в шумную и беспорядочную жизнь города.
Поскольку самые привлекательные девушки населяли пляжи и танцплощадки, он решил, что будет плавать в море и научится танцевать. До того момента необходимости в танцах у него не возникало. Кто-то порекомендовал ему академию Аниты Фариньи, и он туда записался, чтобы разучить самбу и другие популярные танцы, однако он не отличался гибкостью, как и многие белые мужчины, и слишком боялся выглядеть смешным. Он был худшим учеником в академии, но труды не пропали даром, ведь там он встретил свою единственную любовь.
Далекие африканские корни Аниты Фариньи проявлялись в ее пышных формах, тонкой талии, крепких бедрах и круглой попке, которая ходила ходуном при каждом шаге без какого бы то ни было кокетливого умысла с ее стороны. Музыка и грация были у нее в крови. В академии она проявляла весь свой природный блеск, однако вне этих стен Анита была девушка серьезная, сдержанная, отличалась безупречным поведением и была полностью предана своей большой и шумной семье. Она, правда без фанатизма, исповедовала собственную религию, смесь католических и анимистических[35] верований, приправленных феминистской мифологией. Иногда она вместе со своими сестрами присутствовала на обрядах кандомбле — религии африканских рабов, — которая раньше была распространена только среди негров, а последнее время завоевала адептов и среди белых людей среднего класса. У Аниты была собственная покровительница ориша[36], которая вела ее по жизни и определяла судьбу: Йемайя, богиня материнства, земной жизни и океанов. Она объяснила это Ричарду, когда он единственный раз присутствовал вместе с ней на каком-то обряде, и он принял все в шутку. Это язычество, как и другие привычки Аниты, казалось ему экзотическим и очаровательным. Она тоже посмеялась, потому что была верующей лишь наполовину; лучше верить во все, чем не верить ни во что, так меньше риска рассердить богов, если они в самом деле существуют.
Ричард с безумной настойчивостью ухаживал за ней, что было неожиданно для такого рассудительного человека, как он, и в результате они поженились, после того как его приняли все тридцать семь членов семьи Фаринья. Для этого ему пришлось нанести бессчетное количество визитов вежливости, не высказывая напрямую своих истинных намерений — так было принято, — в сопровождении своего отца, который приехал в Бразилию специально для этого; его бы не одобрили, если бы он являлся один. Джозеф Боумастер был в глубоком трауре из-за недавней смерти Хлои, жены, которую он так любил, однако в честь помолвки сына вдевал красный цветок в петлицу на лацкане пиджака. Ричард предпочел бы скромную свадьбу, однако только родственники и близкие друзья Аниты составили более двухсот приглашенных. Со стороны Ричарда были только его отец, его друг Орасио Амадо-Кастро, неожиданно приехавший из Соединенных Штатов, и Мария-Тереза Гуларт, которая испытывала к симпатичному американскому студенту что-то вроде материнских чувств.
Вдова президента, все еще молодая и красивая — она была на двадцать один год моложе своего мужа, — перетянула все внимание на себя, а Ричард очень сильно вырос в глазах всего неумолчного клана Аниты. Именно она заставила его увидеть очевидное: женившись на Аните, он женился на всей ее семье. Свадьбу устраивали не жених с невестой, а мать, сестры и золовки Аниты, женщины говорливые и общительные, которые жили, постоянно переговариваясь друг с другом, и каждая знала жизнь остальных до самых последних мелочей. Они принимали решение по всем вопросам, от меню свадебного банкета до кружевной мантильи цвета слоновой кости, которую должна была надеть Анита, поскольку она принадлежала покойной прабабушке. Мужчины семьи выполняли скорее декоративную функцию, если они обладали какой-то властью, то лишь вне дома. Все обращались с Ричардом так сердечно, что он далеко не сразу осознал: члены семьи