1
– Кира, – окликнул ее Фалькони. – Что происходит? Мы не видим тебя на мониторах.
– Вы добрались до «Рогатки»?
– С трудом. Так что…
– Я же сказала: мне нужна «Касаба».
– Зачем? Надо убираться отсюда к черту, пока жути нас не сбили. Если прямо сейчас погоним к пределу Маркова, есть шанс уйти, прежде чем…
– Нет, – тихо возразила она. – От жутей нам не уйти, и ты это знаешь. Пришли мне «Касабу». Я, кажется, придумала, как остановить Утробу.
– Как?!
– Ты мне доверяешь?
На мгновение повисла тягостная тишина – он колебался.
– Я тебе доверяю. Но не хочу, чтоб тебя убили.
– Вариантов у нас не так чтобы много, Сальво. Дай же мне бомбу, и побыстрее.
Молчание затянулось так, что Кира уж подумала, не собирается ли капитан отказать. Наконец:
– Неактивная «Касаба» запущена. Точка назначения – в полукилометре от затененной стороны «Иерофанта». Сможешь до него добраться?
– Думаю, да.
– Хорошо. Если лечь ногами к корме, головой от «Иерофанта», «Касаба» на семи часах. Грегорович подсветил ее лазером. В инфракрасном будет хорошо видна.
Кира просканировала черноту космоса и увидела маленькую яркую точку, одинокую в пустоте. Казалось, она совсем близко, дотронуться можно, но она знала, что это не так. Без точек отсчета расстояние оценить почти невозможно.
– Вижу, – сказала она. – Отправляюсь за ней.
Она еще не договорила, а Кроткий Клинок уже подтолкнул ее к дремлющей бомбе.
– Отлично. Не могла бы ты объяснить, что именно ты задумала? Прошу, скажи, что я ошибся и это не то, чего я опасаюсь!
– Погоди.
– Погоди?! Слушай, Кира, что за…
– Мне нужно сосредоточиться. Подожди минутку.
Фалькони вздохнул и перестал ее теребить.
Себе же Кира шептала: «Быстрее, быстрей», всем разумом понукая Кроткий Клинок. Она знала: времени очень мало, сейчас жути явятся проверить, что тут творится. Главное добраться до «Касабы» первой…
В поле ее зрения с каждой секундой рос и увеличивался снаряд, толстый цилиндр с выпуклой носовой частью и красной полосой на боку. Главный его двигатель был отключен, но сопло все еще полыхало остаточным жаром.
Кира тихо охнула, когда «Касаба» толкнула ее в грудь. Она схватила снаряд, обняла его обеими руками. Трубка снаряда была слишком широкой, сомкнуть пальцы не удалось. При столкновении и она, и снаряд начали вращаться, но Семя сразу же стабилизировало их.
Уголком глаза Кира увидела, что корабль жутей, летевший к «Иерофанту», сменил курс и спешит к ней.
В ухе зазвучал голос Фалькони:
– Кира…
– Я вижу.
– Давай мы…
– Оставайтесь на месте. Не вмешивайтесь.
Окутывая снаряд «скинсьютом», впиваясь бесчисленными волокнами в его оболочку, Кира напряженно размышляла. Ее тонкие нити нащупали провода, переключатели и прочие элементы, составлявшие структуру бомбы. И она ощущала жар заключенного внутри плутония, грелась в его излучении, и это подпитывало ее.
Надо помешать жутям, пока они не помешали ей. Если вступить с ними в бой, они задержат ее, и в системе появятся новые жути. Кроме того, Кира хорошо помнила, как чуть не потеряла себя, дотронувшись до той гуманоидной жути во время бегства с Жукхи. Нельзя допустить, чтобы такое произошло снова – нельзя этого допустить, пока она не доберется до Утробы.
Резкий свет тормозных двигателей ударил в Киру: корабль жутей остановился совсем близко, всего в нескольких метрах от нее. На таком расстоянии она хорошо видела, как под ободранной «кожей» пульсируют вены: это зрелище вызывало острое до боли сочувствие.
В голове у нее мелькнула мысль, не ей принадлежащая: если зов слышен, на него могут ответить. Она припомнила, как «скинсьют» отозвался на призыв, там, на борту медузьего корабля у сигмы Дракона. Нахлынули воспоминания и перенесли ее в другие времена, другое место, в дальнюю, забытую часть галактики, где она услышала призыв своих владык и ответила, как было достойно и правильно. Как требовал ее долг.
И тогда Кира поняла, что ей следует сделать.
Она собралась с духом и с помощью Семени отправила сообщение жутям и создавшей их Утробе, она передавала этот сигнал на всей доступной ей мощности:
«Остановитесь! Вы получите то, чего хотите. Отпустите моих друзей, и я сама приду к вам. Обещаю».
2
Ответа от парившего рядом корабля не было. Ни слов, ни действий. Но он и не нападал, и когда Кира начала разгоняться, улетая прочь от «Потрепанного иерофанта», алое судно жутей не тронулось с места.
А миг спустя пришел и ответ: сообщение, состоявшее из дикого бессловесного воя, истошного вопля боли, гнева и ярого голода. Мурашки побежали по коже Киры: она узнала голос Утробы. Семя помогло ей определить источник передачи, и, перебарывая инстинкты собственного тела, Кира направилась к нему, все более ускоряясь.
– Кира! – резко окликнул ее Фалькони. – Что ты сделала?
– Сказала Утробе, что иду к ней.
– …И она тебе поверила?
– Достаточно, чтобы подпустить меня.
Вмешалась Щеттер. До той минуты Кира и не подозревала, что майор слушает их переговоры.
– Наварес, мы не можем допустить, чтобы порченые завладели Идеалис. Разворачивайтесь.
– У них уже есть Идеалис, – возразила Кира. – По крайней мере, ее часть.
Она сморгнула и почувствовала, как маска на ее лице впитывает слезы.
– Сальво, ты можешь им объяснить. Главное – помешать жутям, помешать порченым распространиться. Если я сумею остановить Утробу, у нас появится шанс победить в этой войне. У всех нас – у людей и у медуз.
– Ай! – сказал Фалькони. – Не может быть, чтоб это был единственный выход. Придумай что-нибудь получше.
Нильсен тоже вступила в разговор, и Кира была рада услышать напоследок и ее голос:
– Кира, ты не должна жертвовать собой только ради того, чтобы спасти нас.
Кира тихо рассмеялась:
– Кто бы говорил.
– Тебя не убедить, так? – спросил Фалькони, и Кира прямо-таки увидела, как он раздосадованно хмурится.
– Если у тебя есть идеи, я готова их обсудить.
– Достань джокера из рукава. Проделай какой-нибудь безумный фокус и перебей всех жутей.
– Я, конечно, мастерски играю в карты, но не настолько.
– А я-то думал…
– Ха! Как ты не понимаешь? Это и есть мой джокер. Я ломаю шаблон, я нарушаю сложившееся равновесие. Иначе кончится скверно для всех нас. Не твоя вина – ты не смог бы это остановить. Никто не смог бы. Думаю, это стало неизбежным уже в тот момент, когда я дотронулась до чужи, там, на Адре.
– Предопределение? Суровая мысль… И ты уверена?
– В вас сейчас не стреляют?
– Не стреляют.
– Значит, да: я уверена.
Фалькони вздохнул, и Кира почувствовала, как он устал. Представила себе, как он парит в рубке «Рогатки», завис перед голографическим дисплеем, все еще в том бронескафандре, забрызганном ихором и кровью. Сердце мучительно сжалось. Расставание с ним и со всем экипажем «Рогатки» оказалось горестнее даже, чем прощание с родителями и сестрой. Фалькони и все остальные были тут, рядом, а родные – где-то далеко, абстрактный образ, смутные призраки, с которыми она давно уже разлучилась.
– Кира… – пробормотал Фалькони. В голосе его уже зазвучала скорбь.
– Так должно быть. Уведи отсюда «Рогатку», пока есть такая возможность. Жути не будут в вас стрелять. Ну же, поторопись.
Затяжная пауза; Кира угадывала, что Фалькони препирается с Нильсен и Щеттер. Нехотя, напряженно капитан наконец ответил:
– Вас понял.
– И мне нужно знать, как взорвать «Касабу».
Еще более долгая пауза. Потом:
– Грегорович говорит, сбоку есть панель доступа. Внутри клавиатура. Код активации дельта-семь-эпсилон-гамма-гамма… – Кира сосредоточилась, запоминая последовательность букв и цифр, которые диктовал Грегорович. – После того как нажмешь «Ввод», у тебя останется десять секунд на то, чтобы убраться подальше.
Но она не успеет «убраться подальше» – и она, и Фалькони прекрасно это понимали. Попытаться попытается, конечно, да только Кира не питала иллюзий, будто Семя сумеет обогнать волну от ядерного взрыва.
Она тщательно сплавляла Семя со снарядом, переплетая их элементы так, что уже трудно было определить, где заканчиваются чужь и Кира и начинается «Касаба». Она так глубоко и полно внедрилась в бомбу, что ощущала каждый ее элемент, вплоть до мелких сварных швов в раструбе ракеты и микродефектов контейнера с плутонием. Эту работу она проделала очень тщательно и, завершив ее, с удовлетворением поняла, что даже Утробе нелегко будет отделить Семя от ядерного заряда.
И тогда она посмотрела в сторону Утробы. Та все еще была слишком далеко, невидима, но Кира ощущала ее присутствие, как назревающую на горизонте бурю, как отяжелевшие, готовые разразиться грозой тучи.
Расстояние между ними стремительно сокращалось – и все же недостаточно стремительно, с точки зрения Киры. Нельзя позволить, чтобы Утробе пришло на ум – или что там у нее осталось от ума – иное решение. Семя подгоняло ее вперед изо всех сил, но Кира жалела, что у нее не имеется топлива и невозможно разогнаться еще больше.
Что тут можно сделать?
Ответ – когда Кира до него додумалась – вызвал у нее угрюмую усмешку.
Она сосредоточилась на представившемся ей образе, удерживала образ и идею в уме, транслируя их Кроткому Клинку.
Чужь почти сразу уловила ее мысль и, к радости Киры, тут же отреагировала.
Из головки бомбы выросли четыре черные лопасти, тонкие, изогнутые, – они вытянулись наружу большим косым крестом. На концах они становились все тоньше, пока не сошли на нет. Кира ощущала их как растопыренные пальцы, хотя расстояние между ними составляло уже тридцать, сорок метров и продолжало расти.
В основании каждой лопасти формировалась зеркальная мембрана толщиной с пленку мыльного пузыря, гладкая, словно поверхность озера в безветрие. Мембраны тоже росли вверх и наружу, соединяя между собой лопасти, пока не достигли дальних концов косого креста. В отражении Кира многократно видела себя: черный ком, прилипший к боку «Касабы», безликий, безымянный посреди бледной безбрежности галактики.
Она подняла правую руку и помахала самой себе. Вид собственного машущего в ответ отражения позабавил ее. Ситуация была столь нелепой, что Кира расхохоталась в голос. И как тут не рассмеяться? Смех – единственная уместная реакция человека, оседлавшего ядерную бомбу и отрастившего паруса для уловления солнечного ветра.
Паруса росли. Вес их был ничтожен, но размеры огромны – на их фоне Кира превратилась в пылинку, в крошечный кокон, подвешенный меж серебристых крыл, потенциал в окружении актуального. Семя, оторвавшееся от ветки и летящее по ветру.
Она повернулась – медленно, осторожно, величественно, – паруса уловили свет звезды и ослепительно-ярко отразили его. Кира чувствовала, как фотоны давят на мембраны, подталкивая ее вперед, прочь от солнца, прочь от корабля и планет, к темному кровавому пятну – Утробе. Солнечный ветер не очень много добавлял ей скорости, но все же помогал, и Кира удовлетворялась мыслью, что сделала все возможное.
– Ого, – сказал Фалькони. – Не знал, что ты такое умеешь.
– И я не знала.
– Красиво получилось.
– Можешь сообщить расчетное время встречи с Утробой?
– Четырнадцать минут. Быстро летит. Знаешь, Кира, Утроба огромная. Больше «Иерофанта».
– Знаю.
В наступившем молчании она ощущала досаду Фалькони, ощущала, как он изо всех сил сдерживается, чтобы не сказать то, что на самом деле хотел сказать.
– Все в порядке, – заверила она его.
Он рыкнул в ответ:
– Ничего не в порядке, но что поделаешь… Постой, с тобой хочет поговорить адмирал Кляйн. Вот…
Щелчок, и в ухе Киры раздался голос адмирала – такой громкий, словно Кляйн находился рядом:
– Щеттер объяснила, что вы собираетесь сделать. И про Утробу тоже рассказала. Вы храбрая женщина, Наварес. Похоже, ни один наш корабль не сможет подобраться к Утробе, так что на данный момент вы наш лучший шанс. Если проделаете этот фокус, у нас и правда появится надежда справиться с жутями.
– Этого я и хочу.
– Молодец. Я высылаю четыре крейсера, но они не успеют добраться прежде, чем у вас произойдет контакт с Утробой. В случае успеха они подметут все, что останется после взрыва, а также окажут вам необходимую помощь.
– С вашего разрешения, адмирал Кляйн, я хочу попросить вас об ответной услуге.
– Говорите.
– Если хотя бы часть Седьмого флота вернется к Лиге, проследите, чтобы все обвинения против экипажа «Рогатки» были сняты.
– Гарантировать ничего не могу, Наварес, но я замолвлю за них слово. Отправлю сообщение с курьерским судном. Учитывая ваши подвиги тут, у Кордовы, полагаю, на несанкционированное отбытие со станции «Орстед» можно закрыть глаза.
– Спасибо.
На линии прозвучал взрыв, и Кляйн сказал:
– Мне пора. Удачи, Наварес. Конец связи.
– Вас поняла.
В наушниках воцарилась тишина, и какое-то время никто больше не заговаривал с Кирой. Она чувствовала соблазн окликнуть Фалькони или Грегоровича, но воздержалась. Да, ей очень бы хотелось поговорить с ними, поговорить с кем-нибудь, но необходимо было сосредоточиться.
3
Четырнадцать минут пронеслись с пугающей скоростью. Кира следила за тем, как вспышки отмечали продолжающийся бой между жутями и людьми в союзе с медузами. Два обороняющихся флота сгруппировались вокруг двух спутников R1, прячась за каменистыми планетоидами и без особого успеха пытаясь отразить массу кровавых кораблей.
Утроба появилась в поле ее зрения задолго до истечения четырнадцати минут: сначала тусклая красная звезда на бархатном фоне неба, потом она разбухла узловатым, словно древесным наростом, по краям ее щетинился целый лес из рук, ног, щупалец – такой густой, что издали эти конечности казались ресничками. Иные из них размерами превосходили Ктейна – целиком. Они вытянулись на десятки, а то и сотни метров, уродливые хоботы, которые по законам физики должны были бы раздавить себя собственной массой. И где-то за ними распахнутая гноящаяся рана – пасть Утробы, зазубренный шмат кожи, туго натянутый на кривой клюв. Открываясь, клюв обнажал ряды кривых зубов – белых, как кость, пугающе человеческих, а в глубине – пульсирующая, тошнотворная краснота.
Утроба выглядела не космическим судном, а островом плоти, несущимся сквозь вакуум. Неудержимо разрастающаяся гора боли, до отказа набитая яростью, сотрясаемая гневом.
Кира съежилась, глядя на мерзость, порожденную ее необдуманными действиями. С чего она взяла, что сумеет угробить Утробу? На ее фоне и «Касаба» – какая-то вздорная мелочь.
И себя Кира чувствовала очень маленькой, ничтожной, напуганной. Вот ее судьба, и этой судьбы не избежать.
– Черт! – прошептала она. Кира так дрожала, что в ногах начались судороги.
И тогда она сказала – громко, так, чтобы ее услышали на том конце:
– Пожелайте мне удачи.
С задержкой в несколько секунд – отсрочка, вызванная расстоянием, – пришел ответ Воробья:
– Давай, цыпа, надери этой гадине задницу.
– Деремся! – подхватила Хва-Йунг.
– Ты справишься, – заявила Нильсен.
– Я молюсь за вас, мисс Кира, – сказал Вишал.
– Стань самой скверной занозой у нее в боку, о назойливый Мешок с костями, – пожелал Грегорович.
– Пусть эта штука и здоровенная, из этого не следует, что ты не сможешь ее прикончить, – пустился рассуждать Фалькони. – Выбери слабое место, и она вырубится… Держим кулаки за тебя, Кира. Удачи.
– Спасибо! – поблагодарила Кира. Искренняя благодарность наполняла ее сердце.
Фалькони подсказывал верно, и таков был изначальный план Киры. Если всего лишь оторвать от Утробы какую-то часть, это не остановит монстра. Она способна регенерировать, подобно Семени, и, кажется, не знает ограничений. Нет, единственный способ остановить Утробу – уничтожить правящее ею сознание, кощунственный союз израненной плоти Карра и медузы Квона. В неуклюжей попытке исцелить чужь соединила, смешала их мозги и создала нечто цельное – и чудовищное. Если добраться до этого двуединства, до комка истерзанного серого вещества – тогда Кира сможет исправить содеянное и покончить с Утробой.
Но это будет непросто. Ох, непросто.
– Направь меня, Туле, – шепнула она, убирая солнечные паруса.
Семя образовало вокруг нее и бомбы маленький твердый панцирь.
Перед ней простирался адский ландшафт Утробы. Кира понятия не имела, где в этой груде плоти скрывается мозг, но полагала, что он где-то в центре злокачественной опухоли. Она могла, конечно, ошибиться, но более подходящего места для удара не видела. Придется поставить все на эту карту.
Несколько наиболее крупных щупалец взметнулись от тела Утробы и потянулись к Кире – казалось, будто они движутся с величественной медлительностью, но на самом деле, учитывая их размеры, они мчались к ней ужасающе проворно.
– Черт!
Усилием мысли Кира скорректировала курс так, чтобы траектория ее полета прошла между щупальцами. Под ней шевелились тысячи конечностей поменьше, взлетали и промахивались в тщетных попытках ее схватить.
Кира понимала: если б им это удалось, они бы растерзали ее, и даже Семени не удалось бы ее защитить.
Облако близковония накрыло ее, и Кира едва удержалась от тошноты, учуяв смерть и распад и жадное, жестокое желание пожрать ее плоть.
В ней заговорил гнев. Нет, она не позволит этой опухоли-переростку добиться своего, съесть ее. Или на худой конец устроит ей знатное расстройство желудка.
Впереди с поверхности Утробы поднимались, словно волоски, длинные черные щупальца, похожие на нити Семени, только толщиной в ствол дерева и с бритвенно-острыми краями.
«Влево!» – подумала Кира, и чужь, задействовав двигатели, помогла ей нырнуть вниз и в сторону, подальше от выброшенных навстречу нитей.
Она приближалась к центру Утробы. Еще несколько мгновений…
Рядом с ней из зарослей мечущихся конечностей и холмов сочащегося жидкостями мяса вынырнул гигантский черный клюв, щелкая, пытаясь укусить и – Кира это знала – молча, отчаянно воя. Из разинутой пасти полетели облака ледяной слюны.
Кира вскрикнула, и Семя в последний раз подтолкнуло ее вперед, прямо к вздымающейся, окровавленной, гнойной поверхности Утробы.
– На, подавись! – пробурчала Кира сквозь стиснутые зубы.
Но в последний момент перед столкновением вместо слов вызова на ум пришли слова молитвы. Пожалуйста! Пожалуйста, пусть этот план сработает! Пусть ей удастся искупить свой грех и остановить Утробу! Пожалуйста, пусть ее жизнь будет отдана не напрасно. И пусть ее друзья спасутся.
Пожалуйста…
4
В тот миг, когда Семя соприкоснулось с Утробой, разум Киры заполнился неистовым воплем. Громче урагана, громче ракетного двигателя – от пронзительного воя чуть не лопался череп.
Сила столкновения была больше, чем от любой перегрузки в ее жизни. В глазах полыхнуло красным, суставы закричали от боли, когда кости плотно прижались друг к другу, выдавливая синовиальную жидкость, сжимая связки. Как далеко внутрь этот толчок внес ее и «Касабу», Кира не знала, но догадывалась, что пока этого недостаточно. Ей требовалось оказаться возле скрытого средоточия Утробы и лишь тогда взорвать снаряд.
Она не стала ждать нападения, она сама нанесла удар, предоставив Семени полную, небывалую свободу действий. Утроба разозлилась, но и Кира тоже, и Кира дала волю своему гневу. Каждая капля страха, разочарования, горя переплавились в топливо, гнавшее ее в бой.
Чужь откликнулась, она резала и рубила, как взбесившаяся бензопила, пробиваясь все глубже в дебри дикого мяса. Их обеих омывали реки горячей крови, и тот вой, что Кира слышала мысленным слухом, окрасился теперь болью и паникой.
А затем плоть сгустилась и надавила изнутри – с неукротимой силой. Кира не уступала, и, если бы Утроба состояла только из плоти, Кира одержала бы победу. Но там была не только плоть: эта раковая опухоль была пронизана теми же волокнами, из каких состояло и Семя, паутиной черных, твердых, как алмаз, нитей, которые двигались и распространялись с беспощадной настойчивостью, тащили, резали, душили.
Когда обе части чужи соприкоснулись, они вступили в яростную борьбу. Поначалу ни одной не удавалось взять верх, их способности были равны, однако затем Кира с тревогой заметила, как ее вторая кожа растворяется под атакой вражеских нитей. И тревога сменилась ужасом, когда она поняла, что обе чужи стремятся к слиянию. Семя не делало различия между той своей частью, что была соединена с Кирой, и той, что прилепилась к Утробе. Это были две половины одного и того же организма, и обе они хотели вновь сделаться целым. Кира закричала в отчаянии: внешняя поверхность Семени продолжала сплавляться с Утробой, а сама она теряла контроль. Потом ее словно пронзил разряд электрического тока, Кира забилась в конвульсиях. Словно тысячи искрящихся проводов разом коснулись ее. Рот наполнился кровью – горячей, вкуса меди.
Избыток сенсорной информации затопил ее нервы, и на миг Кира перестала соображать, кто она и где.
Теперь она ощущала Утробу так же, как ощущала собственное тело. Плоть громоздилась на плоть, пульсировали в агонии обнаженные нервы, терзались конечности, мышцы, перепутанные и перекрученные внутренние органы. Элементы человеческого и медузьего тела сочетались друг с другом без всякого понимания их структуры и назначения. Ихор тек по венам, предназначенным для крови, кровь струилась в губкообразных тканях, которые должны наполняться более вязкими жидкостями; кости скребли по связкам, мышцам, другим костям; щупальца давили на взбухающие внутренности, и все дрожало в безмолвном крике.
Если б не волокна чужи, пронизывающие Утробу, поддерживающие ее, весь этот чудовищный ужас умер бы в считаные минуты, а то и мгновения.
Боли сопутствовал сокрушающий голод, первобытная потребность есть, расти и распространяться безгранично, как будто встроенные в Семя ограничители перегорели и осталось лишь это желание захватить все. А еще в эмоциях Утробы присутствовало садистское ликование, и это не удивило Киру: эгоизм, в отличие от доброты, – базовая эмоция. А вот чего она не ожидала, так это детской растерянности.
Разум, порожденный соединенными мозгами Карра и Квона, никак не мог постичь обстоятельства, в которых очутился. Он воспринимал лишь свое страдание, ненависть и страсть умножаться, покуда не покроет собой каждый сантиметр каждой планеты и каждого астероида во Вселенной, пока его отпрыски не заполонят пространство возле каждой звезды на небосводе, пока каждый луч света не будет высосан жизнью, жизнью, ЖИЗНЬЮ, которая выйдет из их исковерканных чресл.
Вот чего он так желал, этот разум. Вот в чем нуждался.
И Кира закричала в темноту, противясь Утробе, напрягая свой разум, тело, Семя. Она противопоставила собственный гнев, собственную ненависть этому чужищу, она раздирала окружавшую ее плоть с силой отчаяния – так бьется животное, зажатое в пасти хищника. Но ничего не вышло из ее отчаянных потуг: перед яростью Утробы ее гнев был что свеча по сравнению с вулканом, ее ненависть – вопль, заглушенный бешеной бурей.
Непостижимая мощь Утробы охватила ее. Пленила ее. Ослепила. Она делала тщетными все ее попытки, она превосходила и подавляла любые ее усилия. Семя таяло, рассыпалось атом за атомом, присоединялось к Утробе. И чем отчаяннее Кира боролась, тем быстрее ускользала от нее чужь.
Утроба уже почти соприкасалась с обнаженной кожей – ее кожей, не «скинсьютом», – и тогда Кира поняла, что времени больше нет. Если действовать, то прямо сейчас, иначе все, что ей удалось свершить, пропадет зря.
В панике, почти безумии, она поискала контрольную панель «Касабы» – остатками щупалец, еще уцелевшими от Семени. Вот они, под щупальцами чужи – твердые квадратные кнопки.
Она начала вводить код активации.
И тут… она лишилась щупалец. Они обмякли, потекли, словно вода, в подступающую тьму. Плоть соединилась с плотью и унесла с собой последнюю надежду Киры.
Она проиграла. Полностью и окончательно. И она сама вручила врагу человеческого рода то, что оставалось единственным шансом людей на победу.
Гнев Киры вспыхнул ярче прежнего, но то был тщетный, безнадежный гнев. А потом утекли последние молекулы чужи, и плоть Утробы обрушилась на нее – горячая, удушающая.
5
Кира закричала. Волокна утробы раздирали ее – кожу, мышцы, органы, кости. Раздирали все. Ее тело рвалось на части, превращалось в лохмотья, как старый костюм.
Но Семя все еще пронизывало ее плоть и наконец-то оказало Утробе сопротивление, включилось в борьбу, пытаясь защитить Киру, но при этом стремилось и сплавиться со своей утраченной частью. Эти два желания противоречили друг другу, да и если бы Семя всецело сосредоточилось на спасении Киры, от него оставалось уже слишком мало, чтобы отбиться от могущественной Утробы.
Полная беспомощность. Столь же полное чувство поражения. Такое мучительное, что даже всепоглощающее страдание – и ее, и Утробы – меркло по сравнению с ним. Она бы вынесла любую боль, какую только можно вообразить, ради достойной цели, но поражением терзание ее плоти усугублялось тысячекратно.
Это неправильно. Все это неправильно. Смерть Алана и ее товарищей по команде, уничтожение «Смягчающих обстоятельств», возникновение Утробы, многие тысячи разумных существ: людей, медуз, жутей, погибших за десять с половиной месяцев войны. Столько страданий, столько боли – и ради чего? Все неправильно. А самое страшное – в результате узор Семени будет так искажен и извращен, что его миссией – а значит, и ее миссией – станет смерть, уничтожение, разрушение.
Гнев обернулся скорбью. Так мало осталось от нее самой. Кира не надеялась еще долго продержаться в сознании. Несколько секунд, а то и меньше. Ее мысли обратились к Фалькони, к их единственной совместной ночи. Соленый вкус его кожи. И как их тела соприкасались, прижимались друг к другу. Его тепло внутри ее тела. Это были последние в ее жизни мгновения нормальной жизни, близости с другим человеком.
Мышцы его спины напрягались под ее ладонями, а там, позади, на столе с монитором, стояло кривое деревце бонсай – единственная живая зелень, уцелевшая на «Рогатке». Постой, но его же там не было или?..
Зеленое деревце. Напоминание о садах Вейланда, полных жизни, благоуханных, уязвимых, бесконечно драгоценных…
И тогда, в самом конце, Кира сдалась. Она приняла свое поражение и отреклась от гнева. Больше не было смысла в борьбе. К тому же она понимала боль Утробы и причины ее гнева. По сути своей они не так уж отличались от ее боли и гнева.
Если б она могла заплакать, заплакала бы. И в этой крайности, когда она подошла к пределу своего существования, теплая волна омыла Киру, успокаивая, очищая, преображая искупительной чистотой.
«Я прощаю тебя», – сказала Кира. И, уже не отвергая Утробу, обняла ее, открылась, приняла ее в себя.
Что-то сместилось…
Когда волокна Утробы коснулись ее, неумолимо разнимая ее плоть, на миг их движение замерло. Неустанная деятельность остановилась. А потом Кира почувствовала нечто неожиданное: не Семя потекло в Утробу, а Утроба хлынула в Семя, соединяясь с ним, превращаясь в него.
Кира ощутила прилив материи и приголубила ее, словно дитя у себя на коленях. Ее боль унялась, отступила и боль той плоти, которая перешла к ней под контроль. Она принимала в себя все больше, ее Я расширялось, и появилось новое измерение, только что обретенное самосознание, словно перед ней открывался непривычный вид.
Гнев Утробы удвоился и учетверился. Погибельная мерзость тоже почуяла перемену, и ее ярость разбушевалась безудержно.
Она нанесла удар со всей силой и злобой своего изувеченного тела, давя Киру, сжимая, выкручивая, пытаясь разрезать, но стоило фрактальным волокнам Утробы сомкнуться вокруг Киры, как они слабели, и сливались с Семенем, и попадали под власть Киры.
Вой истерзанного разума Утробы достиг апокалиптической мощи, из ее средоточия полыхнула, как новая звезда, чистая, безграничная ненависть. Эта тварь билась, как в конвульсиях, но ее неистовство не могло уже остановить Киру.
Ибо Кира больше не сражалась с жутью, нет: она позволила ей быть тем, что она есть, она признала ее существование и свою причастность к ее появлению и тем исцелила измученную плоть Утробы.
По мере того как Кира распространялась все дальше, она чувствовала, как сама она истончается, теряется в возрастающей массе Семени. И теперь она этому не противилась. Отказаться от своей воли – единственный способ побороть Утробу, и Кира отреклась, раз и навсегда.
Небывалая ясность вобрала сознание Киры. Сейчас она не могла бы ответить, кто она и как появилась на свет, но чувствовать она чувствовала все: давление Утробы, сияние звезд вокруг, наслоения близковоний и опоясывающие все это ленты фиолетового излучения, пульсирующие, как нечто живое.
Разум Утробы метался, сопротивлялся с возрастающим неистовством, а Семя приближалось к нему, глубоко зарываясь в складки кровавого мяса. Теперь уже основная часть этой горы плоти находилась в распоряжении Киры, и она тратила не меньше энергии на то, чтобы исцелить многочисленные кровавые раны, чем на поиск мозга. Она уже знала, что извращенное сознание Карра и Квона близко. Его постигло величайшее разочарование, и Кира понимала, что, представься ему хоть тень шанса, этот единый ум – единое безумие – вновь примется размножаться, заполоняя своими муками галактику.
Ни она, ни Семя не могут такое допустить.
Вот оно. Осколки костей, а между ними плоть помягче, не такая, как в прочих местах Утробы: плотная паутина нервов, выползающая из серого нутра. Это оно. Даже на расстоянии и Кира, и Семя поежились от обжигающей ненависти, кипевшей внутри. Кира хотела бы соединиться с этой мозговой тканью и исцелить ее – получилось же с Грегоровичем, – но разум Утробы все еще оставался слишком сильным противником. Такая попытка могла обернуться очередной утратой контроля над Семенем.
Нет. Тут одно решение – убийственный удар.
Кира приказала волокнам затвердеть в клинок, замахнулась и…
Со стороны одной из планет возле тусклой бело-голубой звезды донесся сигнал. Это были электромагнитные волны, но Кира воспринимала их так же отчетливо, как голос: пронзительная морзянка, насыщенная зашифрованной информацией.
Внутри Киры электрический ток потек и достиг проводов «Касабы». Какая-то деталь сдвинулась внутри снаряда и встала на место с громким стуком. С ужасающей отчетливостью Кира осознала: Активация.
Не оставалось времени, чтобы спастись. Времени вообще не оставалось.
Алан!
И во тьме воссиял свет.