Quietus[13]
Я видел множество чудес, больших
И малых. Мир в моей душе настал.
Дыхание замедлилось. И больше
Я ничего просить не вправе. Жизни
Не жаль отдать, чтобы предел раздвинуть
Известной людям жизни. Род людской
Так создан, что мы рыщем средь далеких
Земель и звезд. И, берега достигнув,
Спешим искать другой, в иной дали.
Довольно. Тишина сгустилась. Силы
Покинули меня, и солнце меркнет.
Теперь я жду, как викинг на ладье,
Хотя не пламя, а мороз и лед
Меня проводят. И вовек я буду
Плыть одиноко. Древние цари
Такого погребения не знали:
В металле темно-сером, с дорогими
Каменьями на сумрачной гробнице.
Ремни проверил; руки на груди
Скрестил. И вновь я отправляюсь
В неведомое. Счастлив я принять
Конец, покинуть смертный мир, и спать,
И видеть сны. Спать в океане звезд.
Глава IУзнавание
1
Она была.
Кем была, где, как – этого она сказать не могла… но она существовала. И отсутствие ответов на эти вопросы ее не беспокоило. Она существовала, и бытие само по себе удовлетворяло ее. Сознание было тонким, прозрачным, словно растянулось на слишком большую площадь. Она чувствовала себя нематериальной: туманом узнавания, плывущим по сумрачному морю.
И пока этого было достаточно.
Потом она почувствовала, как мембрана ее самосознания утолщается, сначала медленно, потом все быстрее. И тогда возник вопрос, из которого рождаются все остальные вопросы: почему?
Пока ее плоть собиралась и уплотнялась, мысли тоже становились крепче и последовательнее. И все же преобладала растерянность. Что происходит? Вправе ли она знать? Где она? И само «где» – реально или плод ее воображения?
Разряд: соединение нервов, укол боли – острый луч света просиял перед ней. Ибо теперь появился свет, свет из многочисленных источников: от холодных искр в темноте и от огромной сверкающей сферы, горящей неиссякаемо.
Снова и снова разряды, удары, и мысль померкла, сдавшись под градом боли.
Все это время она росла. Увеличивалась в размерах. Собиралась. Восстанавливалась в бытии. К ней вернулась память, а с памятью – воспоминание о воспоминаниях. Третьекурсник, лекция по анатомии, сидит и слушает, как чертов искусственный интеллект долбит про внутреннюю структуру поджелудочной железы. Смотрит, как сверкают рыжие волосы студентки во втором ряду перед ним…
Что это значит? Кто…
Другие воспоминания: она гонится за Истой между рядами помидорных кустов в оранжерее позади их купольного дома… проплывает с разинутым клювом вместе со своими коформами к Бездонной равнине, между разросшимися ламповыми линиями… спорит с дядей, который не советует ей вступать в ОВК, и в то же время сдает экзамены в корпорацию «Лапсанг» и входит в Гнездо Преображения, чтобы принять новую форму, а потом приносит клятву верности при свете эпсилона Индейца, играет на концертине проносятся коформы как же двойной удар четырехкратная верификация близковоние ересь спиральный выхлоп…
Если бы она/он/оно имели рот, они бы истошно закричали. Всякое представление о себе испарилось под натиском образов, запахов, вкусов, чувств. Ничего из этого не имело смысла, и все это было ими, ощущалось как она/он/оно.
Страх душил их, они бились в пустоте, потерявшись.
Среди воспоминаний один ряд был более ясным и структурированным, чем прочие, – парники, любовь, одиночество, длинные ночи, работа на чужих планетах, – и она/он/оно цеплялись за них, как за спасательный круг в бурю. Из этих воспоминаний они пытались выстроить представление о себе.
Не так-то просто.
Потом откуда-то в этой воющей сумятице возникло одно-единственное слово; она/он/оно услышали, как это слово было произнесено голосом, который принадлежал не им:
– Кира!
…Кира. Имя зазвучало, как звон колокола. Она облеклась именем, превратила имя в броню, защищающую ее сущность, в возможность придать им некое ощущение внутренней взаимосвязи.
Без такой взаимосвязи она – никто. Пригоршня противоречивых потребностей без смысла и сюжета. Вот она и вцепилась в имя мертвой хваткой, стараясь удержать подобие индивидуальности среди окружающего безумия. Кто такая Кира – на этот вопрос она пока не могла ответить, но по крайней мере имя оказалось неподвижной точкой, на которой она могла сосредоточиться, пока пыталась сообразить, как же следует определять себя.
2
Время шло странными толчками и рывками. Она не могла судить, мгновения протекают или эпохи. Ее плоть продолжала расширяться, словно вырываясь из облака пара, строя, созидая, становясь.
Конечности – она ощущала конечности. А также органы. Обжигающий жар. А в тени пронзительный, колючий холод. Ее кожа ответно затвердевала, формируя покров, достаточный для защиты самых нежных тканей.
Ее взгляд почти все время был обращен внутрь. Хор спорящих голосов все еще бушевал у нее в мозгу, каждый обрывок стремился к господству. Порой ей казалось, что настоящее ее имя Карр, а в иные моменты – Квон. Но всякий раз ее самосознание возвращалось к имени Кира. Этот голос был достаточно громким, чтобы заглушить остальные, – достаточно мягким, чтобы утишить их безумные вопли, утолить их печали.
Она становилась все больше, а потом еще больше, пока, наконец, не исчерпалась материя, которую она могла бы добавить к своей плоти. Размер был задан, но форму и расположение она могла менять по своей прихоти. Если что-то устроено неправильно или оказалось не на месте, она могла сдвинуть это или вылепить так, как считала нужным.
Разум начал успокаиваться, в происходящем проступал смысл. Она припоминала кое-что из своей жизни на Вейланде, очень давно. Вспоминала, как работала ксенобиологом и познакомилась с Аланом, милым Аланом, а потом на Адрастее нашла Семя. Но она помнила и о том, как была Карром – Джулианом Олдосом Карром, врачом на службе в ОВК, отпрыском нелюбящих родителей, увлеченным собирателем резных берилловых орехов. Также она вспомнила себя как вранауи Квона, верного слугу Узла Умов, члена ударной стаи Хфарра, большого любителя вкусного пфенника. Но воспоминания Карра и Квона по отдельности оставались смутными и неполными, их заглушали куда более яркие воспоминания об их совместном пребывании в виде голодной и яростной Утробы.
По ее плоти прошла дрожь. Утроба… С этим словом в ее разум ворвалась новая информация: боль, гнев, неистовство неосуществившихся желаний.
Каким образом она – и они – еще живы?
3
Наконец она обратила внимание на то, что ее окружало.
Она висела в пустоте, по-видимому, без движения. Вокруг никаких осколков, ни газа, ни пыли, ничего. Она одна.
Ее тело было темным, шершавым, как поверхность астероида. Волокна Семени связывали ее воедино, однако она состояла не только из волокон: у нее была и плоть тоже, мягкая, уязвимая.
Глаза, которые она успела вырастить, могли разглядеть полосы магнитного излучения по всей системе. И мерцающее гало солнечного ветра тоже стало для нее видимо. Освещало все это тусклое, бело-голубое солнце – о чем-то оно ей напоминало… она не ведала о чем, но это о чем-то знакомом и вызывающем ностальгию – не ее собственную, ностальгия исходила не от нее/Карра/Квона, а от самого Семени.
Она расширила поле зрения.
Десятки сверкающих кораблей заполоняли эту систему. Одни она узнала, другие нет, но их форма тоже была знакома: эти суда принадлежали захватчикам, или же двуформам, или же злополучной плоти Утробы… то есть ей. Она несла за них ответственность. И она увидела, как эта плоть ее плоти вновь напала на другие корабли, разнося по всей системе боль, смерть, гибель. Она не понимала, что происходит, не вполне понимала, но знала, что это скверно, и она окликнула своих заблудших детей, призвала их к себе, чтобы положить конец сваре.
Одни повиновались. Они устремились к ней, из их двигателей вырывались огромные струи пламени, и, когда они прибыли, она прижала их к себе и исцелила их раны, успокоила их умы, вернула их плоть туда, откуда она вышла. Ибо она их мать и ее долг – заботиться о них.
Другие восстали. За ними она послала в погоню части себя, поймала их, образумила, возвратила туда, где она висела в пустоте, ожидая. Никто не сбежал. Она не сердилась на своих детей за ослушание. Нет, она скорбела о них и пела им, пока утишала их страхи, их гнев, их многовидную боль. Их мучение было так велико, что она заплакала бы, если бы умела. Пока она собирала своих норовистых отпрысков, кое-кто из захватчиков и двуформ стрелял в нее – лазерами, ракетами, снарядами. Обстрел пробудил бы ярость Утробы, но ее он не разгневал, ведь она знала, что захватчики и двуформы просто не понимают происходящего. Она их не боялась. Их оружие не могло причинить ущерб тому, чем она стала.
Многие корабли приблизились, когда она втягивала в себя отделившиеся части своей плоти. Эти корабли стали заслоном перед ней – как они думали, на безопасной дистанции. Дистанция не была безопасной, но об этом Кира не стала их уведомлять.
С кораблей неслись сотни сигналов, обращенных к ней. Электромагнитные лучи – ослепительные конусы призматической энергии, сверкающей в поле ее зрения, те звуки и информация, что они несли, – словно жужжание множества комаров.
Этот фейерверк отвлекал, думать стало еще труднее. В раздражении она произнесла единственное слово, использовав средства связи, доступные обоим видам существ:
– Подождите.
После этого сигналы прекратились, наступило благословенное молчание. Удовлетворенная, Кира направила внимание внутрь. Она еще так многого не понимала, ей в стольком еще предстояло разобраться.
4
По кусочку она восстановила цельную картину недавних событий. Она вновь пережила полет к Жукхе. Вновь – бегство со станции «Орстед», и долгий путь до Кордовы, и сражение там.
«Касаба» взорвалась. В этом она была уверена. Каким-то образом Семя спасло из ядерного ада ошметки ее сознания и сознания Карра и Квона.
Она – Кира Наварес. Но и многое сверх того. Отчасти Карр, отчасти Квон и отчасти Семя.
В ее разуме отворилась дверца, и она получила доступ к огромному запасу знаний – знаний Семени. Знаний, восходящих к временам Канувших. Они, правда, называли себя иначе. Они думали о себе как о… как о Древних. Как о тех, кто был изначально.
Спасая ее, Семя окончательно слилось с ней. И опять-таки – произошло еще нечто, намного более существенное. Семя обладало различными способностями, и глубинные их слои оставались скрытыми, недоступными, пока чужь не достигала определенного размера (а вот теперь она далеко превзошла этот обязательный размер). Итак, она, бывшая прежде Кирой и ставшая теперь чем-то намного большим и намного более могущественным, висела тут в черноте космоса, и она думала, изучала, созерцала ветвившиеся перед ней возможности. Путь сделался запутанным, словно тропинки в зарослях, но она знала, что руководящий принцип Семени направит ее, ибо она разделяла этот принцип: жизнь свята. Каждый элемент их общего морального кодекса опирался на этот фундаментальный принцип. Жизнь свята, и ее долг – защищать жизнь, а там, где это разумно, – сеять новую жизнь.
Размышляя, Кира обратила также внимание на то, как распределились корабли разумных существ: вранауи с одной стороны, люди с другой, и, хотя их оружие было нацелено на Киру, они держали под прицелом и друг друга: два флота, друг напротив друга, а Кира между ними. Перемирие было ненадежным. Даже после смерти Ктейна, великого и могучего, достаточно малости, чтобы пламя войны вспыхнуло вновь. Эти две расы объединились лишь в борьбе против Утробы, и обе они по сути своей беспощадны, кровожадны, склонны к завоеваниям. Это она усвоила за свою жизнь Киры и за свою жизнь флотоводца Нмарла.
К тому же она чувствовала ответственность за войну. Ведь она была также Карром и Квоном. Она была Утробой и порождением Утробы. Она, кто ныне плывет по орбите вокруг звезды Кордовы.
И она знала, что еще многие из ее несчастных отпрысков движутся среди звезд, сея страх, боль и смерть среди людей и вранауи. И та она, кто была Кирой, почувствовала страх за своих родных. А еще она вспомнила планету, которую захватила Утроба: космический шар, полный живых существ, обращенных на потребу заблудшей плоти. Там имелись и машины, и корабли, и множество опасных изобретений.
Эта мысль огорчила ее.
Она желала… мира во всех его проявлениях. Хотела дарить дар жизни, и чтобы люди и вранауи могли быть вместе и дышать воздухом, который пахнет зеленью и добром, а не металлом и горем.
И тогда она поняла, что нужно сделать.
– Смотрите и не вмешивайтесь, – велела она дожидающимся кораблям.
Сначала самое мучительное. Она зачерпнула то знание Семени, что прежде было скрыто, и направила мощный сигнал во Вселенную. Не крик, не мольбу – приказ. Приказ-убийство, адресованный всем созданиям Утробы. Получив его, их тела начнут рассыпаться, клетки разделяться, и они превратятся в комки органической материи, из которой возникли. Что Семя создало, то оно властно уничтожить.
Такая чистка необходима, и не предвиделось более эффективного средства остановить насилие и страдание. Эта задача выпала ей, и она не могла уклониться от такой миссии, хотя и причинившей ей скорбь.
Покончив с этим, она сформировала посланцев своей плоти и отправила их к поврежденным кораблям, что плавали, заброшенные, вокруг планеты, из которой вранауи черпали нужные им материалы. Другие части себя она направила к поясу астероидов и там тоже велела добывать необходимые ей элементы.
Пока живые дроны выполняли ее поручение, она занялась основной частью своей плоти, меняя ее и структурируя в согласии со своим планом. Вокруг центра она сформировала сферу из брони, чтобы защитить все, что осталось от ее изначального тела. Оттуда развернулись черные полированные панели, улавливающие лучи местного солнца. Энергия! Ей требовалась энергия, чтобы достичь поставленной цели. У Семени имелось немало энергии, но недостаточно для того, что было у нее на уме.
На уме? Нет у нее ума… Она засмеялась сама с собой – тихая песенка в космосе.
Используя накопленные Семенем знания, она стала строить необходимые механизмы, конструировала их, начиная с атомного уровня. С помощью уловленной панелями энергии она зажгла солнце внутри самой себя – реактор достаточно мощный для крупнейшего из боевых кораблей ОВК. А с помощью энергии этой искусственной звезды она начала производить антиматерию – куда больше антиматерии, чем позволяют произвести малоэффективные технологии людей и вранауи. Древние овладели секретом производства антиматерии задолго до того, как эти две расы вообще появились. Дальше, используя в качестве топлива антиматерию, она сконструировала модифицированный вихревой двигатель, который позволял ей выворачивать ткань Вселенной и всасывать энергию напрямую из сверхсветового пространства. Вот таким образом – теперь-то она поняла – Семя и добывало энергию.
Завладевая поврежденными кораблями, ее посланцы иногда обнаруживали там раненых людей или раненых вранауи, забытых при эвакуации. Чаще всего раненые оказывали сопротивление, но Кира, не обращая внимания на их бессильные выпады, лечила их раны, а затем отправляла каждого из них к их сородичам в спасательных капсулах, которые либо находила на корабле, либо изготовляла сама.
Когда дроны вернулись, доставив корабли и обломки астероидов, Кира поглотила все добытые элементы с жадностью, не уступающей жадности Утробы, и добавила их к растущим вокруг нее структурам.
Наблюдатели обоих флотов занервничали, на нескольких судах вспыхнули яркие сигналы, призывающие к переговорам.
– Подождите, – повторила она, и они повиновались: и люди, и вранауи отступили дальше, освободив широкую полосу космоса вокруг нее.
Имея в запасе избытки энергии и материи, Кира вложила все усилия и знания в строительство. Процесс не был сугубо механическим: помимо балок, перекладин, металлических решеток, она поручила Семени создавать особые помещения, наполняемые органическим «бульоном», – разогретые биореакторы, где производились живые вспомогательные материалы, требовавшиеся для окончания задуманных работ: древесина, более прочная, чем любой металл; семена, почки, яйца и многое сверх того; лианы, которые ползли и цеплялись и проводили электричество не хуже медного кабеля; грибы-сверхпроводники и целая экосистема флоры и фауны, родившаяся из обширного опыта Семени. Кира, как и Семя, была уверена, что эта экосистема сможет функционировать как гармоничное целое.
Из ее центра выросли четыре стержня, они тянулись вперед и назад, вправо и влево, пока не достигли длины в три с половиной километра каждый, а толщина их была такова, что внутри мог бы поместиться крейсер. Затем она попросила Семя соединить концы стержней огромным кольцом, и из конца каждого стержня начали расти вверх и вниз лопасти, они загибались вниз, словно охватывая невидимый шар.
Семя к тому моменту достигло таких размеров, что Кира уже с трудом вспоминала пребывание в теле – человека или вранауи. Ее сознание охватывало эту структуру целиком, в любой момент времени она ощущала каждый ее элемент. Наверное, такова участь корабельного разума. Ее разум рос, поспевая за поступающей сенсорной информацией, и благодаря такому расширению появился и небывалый охват мысли.
Строительство еще продолжалось, но Кира не хотела больше ждать. Времени и впрямь оставалось мало. К тому же наблюдатели уже поняли, что она строит: космическую станцию, превосходящую размерами все постройки людей и вранауи. Часть станции была металлически-серого цвета, но в основном она была зеленой и красной, поскольку основу ее составляли органические материалы. Это было живое существо, столь же живое, как человек или вранауи, и Кира знала: станция будет расти и развиваться еще многие годы, а то и столетия.
Но любому саду требуется уход.
Она сосредоточила внимание на нескольких помещениях, ближайших к ее центру, запечатала их, отделяя от вакуума, наполнила воздухом, которым могли дышать и люди, и вранауи, создала подходящую им гравитацию и отделала в том стиле, какой сочла уместным, соединив элементы дизайна, привычные вранауи, Древним и той ее части, которая была Кирой, каждый раз выбирая то, что ей больше нравилось.
По ее команде два дрона доставили ей затвердевший камень, некогда бывший Ктейном, великим и могучим. Вранауи не поинтересовались судьбой его тела – они были равнодушны к трупам, – но Кира считала неправильным бросить его так. Она приняла почерневшие останки и вновь преобразила субстанцию Ктейна, превратив свинцовые колонны в семь кристаллов – сине-белых, ослепительных. Она разместила эти кристаллы в разных комнатах, как напоминание, предостережение и символ обновления.
И тогда она наконец прервала молчание:
– Адмирал Кляйн, флотоводец Лфет. Я хочу поговорить с вами. Прибудьте ко мне. Фалькони, и ты тоже. И доставь мне Трига.