росился бежать и стал ругаться. Несколько насекомых погнались за мной следом.
– Погоди, капитан, – сказал Дерсу, вынимая топор из котомки. Выбрав тонкое деревцо, он срубил его и очистил от веток. Потом набрал бересты и привязал ее к концу жерди. Когда шершни успокоились, он зажег бересту и поднес ее под самое гнездо. Оно вспыхнуло, как бумага.
Подпаливая шершней, Дерсу приговаривал:
– Что, будешь нашего капитана кусать?
Покончив с шершнями, он побежал опять в лес, нарвал какой-то травы и, растерев ее на лезвии топора, приложил мне на больные места, а сверху прикрыл кусочками мягкой бересты и обвязал тряпицами. Минут через десять боль стала утихать. Я просил его показать мне эту траву. Он опять сходил в лес и принес растение, которое оказалось маньчжурским ломоносом. Дерсу сообщил мне, что трава эта также помогает и от укусов змей, что эту-то именно траву и едят собаки. Она вызывает обильное выделение слюны; слюна, смешанная с соком травы, при зализывании укушенного места является спасительной и парализует действие яда. Покончив с перевязкой, мы пошли дальше. Разговор наш теперь вертелся около шершней и ос. Дерсу считал их самыми «вредными людьми» и говорил:
– Его постоянно сам кусай. Теперь моя всегда его берестой пали.
Дня через два мы достигли водораздела. И подъем на хребет и спуск с него были одинаково крутыми. По ту сторону перевала мы сразу попали на тропинку, которая привела нас к фанзе соболевщика-китайца. Осмотрев ее, Дерсу сказал, что хозяин ее жил здесь несколько дней подряд и ушел только вчера. Я высказывал сомнение. В фанзе мог быть и не хозяин, а работник или случайный прохожий. Вместо ответа Дерсу указал мне на старые вещи, выброшенные из фанзы и замененные новыми. Это мог сделать только сам хозяин. С этими доводами нельзя было не согласиться.
Не доходя километров десяти до перевала, тропа делится на две. Одна идет на восток, другая поворачивает к югу. Если идти по первой, то можно выйти на реку Динзахе, вторая приведет на реку Вангоу (притоки Тадушу). Мы выбрали последнюю. Тропа эта пешеходная, много кружит и часто переходит с одного берега реки на другой.
Глава двадцатаяПроклятое место
Енотовидная собака. – Охота на кабанов. – Лес в истоках реки Дананцы. – Привидения. – Перевал Забытый. – Гора Тудинза. – Птицы. – Река Вангоу. – Страшный выстрел. – Дерсу ранен. – Солонцы. – Брошенная лудева. – Встреча с Гранатманом и Мерзляковым. – Река Динзахе. – Птицы. – Искатель женьшеня.
К вечеру в этот день нам удалось дойти до реки Ното. Истоки ее находятся приблизительно там, где пересекаются 45-я параллель и 135-й меридиан (от Гринвича). Отсюда берут начало реки Ваку и все верхние левые притоки Имана.
Река Ното (по-удэхейски Нынту) длиной около 120 км. В верхней половине она состоит из двух рек одинаковой величины: Дабэйцы[119] и Дананцы[120]. Названия эти китайские и указывают направление их течений. Первая течет с севера, вторая – с юга. Место слияния их определяет границу, где кончаются леса и начинаются открытые места и земледельческие фанзы. Если идти вверх по реке Дабэйце, то можно выйти в верховья реки Ваку и далее к охотничьему поселку Сидатун на Имане.
Верховья Ното по справедливости считаются самыми глухими местами Уссурийского края. Китайские фанзы, разбросанные по тайге, нельзя назвать ни охотничьими, ни земледельческими. Сюда стекается весь беспокойный китайский элемент, падкий до легкой наживы, способный на грабежи и убийства.
Долина нижнего Ното является как бы продолжением долины Дананцы. Она принимает в себя справа реку Себучар и, согласуясь с ее направлением, поворачивает к югу. Недалеко от впадения своего в реку Улахе она снова склоняется на юго-запад. Таким образом бассейн реки Ното со своими притоками составляет систему тектонических долин, сходящихся почти под прямыми углами с денудационными долинами прорыва. Первые представляют собой прямые долины, низкие в вершинах и постепенно расширяющиеся книзу, вторые – изломанные и состоящие из целого ряда котловин, замыкаемых горами, так что вперед сказать, куда повернет река, – невозможно. Котловины между собой соединены узкими проходами. Обыкновенно в этих местах река делает поворот. Вследствие этого очень часто притоки легко принять за главную долину, ошибка разъясняется только тогда, когда подходишь к ним вплотную.
Река Ното порожистая, и плавание по ней считается опасным. В нижнем течении она около 60 м ширины, в 1 м глубины и имеет быстроту течения до 86 км в час в малую воду. В дождливый период года вода, сбегающая с гор, переполняет реку и производит внизу большие опустошения.
Тут мы нашли брошенные юрты туземцев и старые развалившиеся летники. Дерсу мне сообщил, что раньше на реке Ното жили удэхейцы (четверо мужчин и две женщины с тремя детьми), но китайцы вытеснили их на реку Ваку. В настоящее время по всей долине Ното охотничают и соболюют одни китайцы.
На другой день мы пошли вверх по реке Дананце. Она длиной около 50 км.
Здесь в лесах растет много тиса. Некоторые деревья достигают 10 м высоты и 1 м в обхвате на грудной высоте.
Не доходя километров десяти до перевала, тропа делится на две. Одна идет на восток, другая поворачивает к югу. Если идти по первой, то можно выйти на реку Динзахе, вторая приведет на реку Вангоу (притоки Тадушу). Мы выбрали последнюю. Тропа эта пешеходная, много кружит и часто переходит с одного берега на другой.
В походе Дерсу всегда внимательно смотрел себе под ноги, он ничего не искал, но делал это просто так, по привычке. Один раз он нагнулся и поднял с земли палочку. На ней были следы удэхейского ножа. Место среза давно уже почернело.
Разрушенные юрты, зарубки на деревьях, пни, на которых раньше стояли амбары, и эта строганая палочка свидетельствовали о том, что удэхейцы были здесь год тому назад.
В сумерки мы встали биваком на гальке в надежде, что около воды нас не так будут допекать комары.
Козулятина приходила к концу, надо было достать еще мяса. Мы сговорились с Дерсу и пошли на охоту. Было решено, что от рассошины[121] я пойду вверх по реке, а он по ручейку в горы.
Уссурийская тайга оживает два раза в сутки: утром перед восходом солнца и вечером во время заката.
Когда мы вышли с бивака, солнце стояло уже низко над горизонтом. Золотистые лучи его пробирались между стволами деревьев в самые затаенные уголки тайги. Лес был удивительно красив в эту минуту. Величественные кедры своей темной хвоей как будто хотели прикрыть молодняк. Огромные тополи, насчитывающие себе около трехсот лет, казалось, спорили в силе и мощности с вековыми дубами. Рядом с ними в сообществе росли гигантские липы и высокоствольные ильмы. Позади них виднелся коренастый ствол осокоря, потом черная береза, за ней ель и пихта, граб, пробковое дерево, желтый клен и т. д. Дальше за ними уже ничего не было видно. Там все скрывалось в зарослях крушины, бузины и черемушника.
Время шло. Трудовой день кончился; в лесу сделалось сумрачно. Солнечные лучи освещали теперь только вершины гор и облака на небе. Свет, отраженный от них, еще некоторое время освещал землю, но мало-помалу и он стал блекнуть.
Жизнь пернатых начала замирать, зато стала просыпаться другая жизнь – жизнь крупных четвероногих.
До слуха моего донесся шорох. Скоро я увидел и виновника шума, это была енотовидная собака – животное, занимающее среднее место между собаками, куницами и енотами. Тело ее, длиной около 80 см, поддерживается короткими ногами, голова заостренная, хвост длинный, общая окраска серая, с темными и белесоватыми просветами, шерсть мохнатая, отчего животное кажется больше, чем есть на самом деле.
Енотовидная собака обитает почти по всему Уссурийскому краю, преимущественно же в западной и южной его частях, и держится главным образом по долинам около рек. Животное это довольно трусливое, ведущее большей частью ночной образ жизни, и весьма прожорливое. Его можно назвать всеядным; оно не отказывается от растительной пищи, но любимое лакомство его составляют рыбы и мыши. Если летом корма было достаточно, то зимой енотовидная собака погружается в спячку.
Проводив ее глазами, я постоял с минуту и пошел дальше.
Через полчаса свет на небе еще более отодвинулся на запад. Из белого он стал зеленым, потом желтым, оранжевым и, наконец, темно-красным. Медленно Земля совершала свой поворот и, казалось, уходила от солнца навстречу ночи.
В это время я услышал треск сучьев и вслед за тем какое-то сопение. Я замер на месте. Из чащи, окутанной мраком, показались две темные массы. Я узнал кабанов. Они направлялись к реке. Судя по неторопливому шагу животных, я понял, что они меня не видали. Один кабан был большой, а другой поменьше. Я выбрал меньшего и стал в него целиться. Вдруг большой кабан издал резкий крик, и одновременно я спустил курок. Эхо подхватило звук выстрела и далеко разнесло его по лесу. Большой кабан шарахнулся в сторону. Я думал, что промахнулся, и хотел было уже двинуться вперед, но в это время увидел раненого зверя, подымающегося с земли. Я выстрелил второй раз, животное ткнулось мордой в траву и опять стало подыматься. Тогда я выстрелил в третий раз. Кабан упал и остался неподвижным. Я подошел к нему. Это была свинья средней величины, вероятно не более 130 кг весом.
Чтобы мясо не испортилось, я выпотрошил кабана и хотел было уже идти на бивак за людьми, но опять услышал шорох в лесу. Это оказался Дерсу. Он пришел на мои выстрелы. Я очень удивился, когда он спросил меня, кого я убил. Я мог и промахнуться.
– Нет, – засмеялся он, – моя хорошо понимай, тебе убей есть.
Я просил объяснить мне, на чем он основывает свои предположения. Гольд сказал мне, что обо всем происшедшем он узнал не по выстрелам, а по промежуткам между ними. Одним выстрелом редко удается убить зверя. Обыкновенно приходится сделать два-три выстрела. Если бы он слышал только один выстрел, то это значило бы, что я промахнулся. Три выстрела, часто следующих один за другим, говорят за то, что животное убегает и выстрелы пускаются вдогонку. Но выстрелы с неравными промежутками между ними доказывают, что зверь ранен и охотник его добивает.