26 августа дождь перестал, и небо немного очистилось. Утром солнце взошло во всей своей лучезарной красоте, но земля еще хранила на себе следы непогоды. Отовсюду сбегала вода; все мелкие ручейки превратились в бурные и пенящиеся потоки.
В этот день на Тетюхе пришли Г. И. Гранатман и А. И. Мерзляков. Их путь до фанзы Тадянза[135] лежал сначала по реке Тадушу, а затем по левому ее притоку, реке Цимухе. Последняя состоит из двух речек, разделенных между собой небольшой возвышенностью, поросшей мелким лесом и кустарниками. Одна речка течет с севера, другая – с востока.
Береговая тропа проложена китайцами очень искусно. Она все время придерживается таких долин, которые идут вдоль берега моря; перевалы избраны самые низкие, подъемы и спуски возможно пологие.
Высота перевала между обеими упомянутыми речками равняется 200 м. Все окрестные горы состоят главным образом из кварцитов.
Далее тропа идет по реке Вандагоу[136], впадающей в Тетюхе недалеко от устья. Она длиной около 12 км, в верхней части – лесистая, в нижней – заболоченная. Лес, растущий на ней, редкий и носит на себе следы частых пожарищ.
У последней земледельческой фанзы тропа разделяется. Одна идет низом, по болотам, прямо к морю, другая – к броду на реку Тетюхе, километрах в пяти от устья.
26 августа мы отдыхали, 27-е число посвятили сборам, а 28-го вновь выступили в поход. Я с Дерсу и с четырьмя казаками пошел вверх по реке Тетюхе, Г. И. Гранатман отправился на реку Иодзыхе, а А. И. Мерзлякову было поручено произвести обследование побережья моря до залива Джигит.
По длине своей река Тетюхе (по-удэхейски Ногуле) будет, пожалуй, больше всех рек южной части прибрежного района (около 80 км). Название ее – искаженное китайское слово «Чжю-чжи-хе» (т. е. «Река диких свиней»). Такое название она получила оттого, что дикие кабаны на ней как-то раз разорвали двух охотников. Русские в искажении пошли еще дальше, и слово «Тетюхе»[137] исказили в «Тетиха», что уж окончательно не имеет никакого смысла.
Если смотреть на долину со стороны моря, то кажется, будто Тетюхе течет с запада. Ошибка эта скоро разъясняется: видимая долина есть знакомая нам река Инза-Лазагоу.
Долина Тетюхе – денудационная; она слагается из целого ряда котловин, замыкаемых горами. Проходы из одной котловины в другую до того узки, что трудно усмотреть, откуда именно течет река. Очень часто какой-нибудь приток мы принимали за самое Тетюхе, долго шли по нему и только по направлению течения воды узнавали о своей ошибке.
У места слияния рек Тетюхе и Инза-Лазагоу живут китайцы и тазы. Я насчитал сорок четыре фанзы, из числа которых было шесть тазовских. Последние несколько отличаются от тех тазов, которых мы видели около залива Ольги. У них уже и физический облик был несколько иной. Вследствие притеснения китайцев и злоупотребления спиртом они находились в ужасной нищете. Позаимствовав кое-что от китайской культуры, они увеличили свои потребности, но не изменили в корне уклада жизни, вследствие чего началось быстрое падение их экономического благосостояния. У стариков еще живы воспоминания о тех временах, когда они жили одни и были многочисленным народом. Тогда не было китайцев, и только с приходом их появляются те страшные болезни, от которых они гибли во множестве. Среди тазов я не нашел ни одной семьи, в которой не было бы прибора для курения опиума. Особенно этой пагубной страсти преданы женщины.
Тут я нашел одну старуху, которая еще помнила свой родной язык. Я уговорил ее поделиться со мной своими знаниями. С трудом она могла вспомнить только одиннадцать слов. Я записал их, они оказались принадлежащими удэхейцам. Пятьдесят лет тому назад старуха (ей тогда было 20 лет) ни одного слова не знала по-китайски, а теперь она совершенно утратила все национальное, самобытное, даже язык.
В этот день мы дошли до фанзы таза Лай-Серл. Здесь река Тетюхе принимает в себя с левой стороны две маленькие речки: Сысенкурл[138] и Сибегоу[139].
Мы попали на реку Тетюхе в то время, когда кета шла из моря в реки метать икру. Представьте себе тысячи тысяч рыб от 3,3 до 5 кг весом, наводняющих реку и стремящихся вверх к порогам. Какая-то неудержимая сила заставляет их идти против воды и преодолевать препятствия.
В это время кета ничего не ест и питается только тем запасом жизненных сил, которые она приобрела в море. Сверху, с высоты речных террас, видно все, что делалось в воде. Рыбы было так много, что местами за ней совершенно не было видно дна реки. Интересно наблюдать, как кета проходит пороги. Она двигается зигзагами, перевертывается с боку на бок, кувыркается и все-таки идет вперед. Там, где ей мешает водопад, она подпрыгивает из воды и старается зацепиться за камни. Избитая, израненная, она достигает верховьев реки, оставляет потомство и погибает.
Сперва мы с жадностью набросились на рыбу, но вскоре она приелась и опротивела.
После продолжительного отдыха у моря люди и лошади шли охотно.
Дальние горы задернулись синей дымкой вечернего тумана. Приближался вечер. Скоро кругом должна была воцариться тишина. Однако я заметил, что, по мере того как становилось темнее, какими-то неясными звуками наполнялась долина. Слышались человеческие крики и лязганье по железу. Некоторые звуки были далеко, а некоторые совсем близко.
– Дерсу, что это такое? – спросил я гольда.
– Манзы чушку гоняй, – отвечал он.
Я не понял его и подумал, что китайцы загоняют своих свиней на ночь. Дерсу возражал. Он говорил, что, пока не убрана кукуруза и не собраны овощи с огородов, никто свиней из загонов не выпускает.
Мы пошли дальше. Минут через двадцать я заметил огни, но не около фанз, а в стороне от них.
– Манзы чушку гоняй, – опять сказал Дерсу, и я опять его не понял.
Наконец мы обогнули утесы и вышли на поляну. Звуки стали сразу яснее. Китаец кричал таким голосом, как будто аукался с кем-нибудь, и время от времени колотил палкой тазик. Услышав шум приближающегося отряда, он закричал еще больше и стал разжигать кучу дров, сложенных около тропинки.
– Погоди, капитан, – сказал Дерсу. – Так худо ходи. Его могу стреляй. Его думай, наша чушка есть.
Я начал понимать. Китаец принимал нас за диких свиней и действительно мог выстрелить из ружья. Дерсу что-то закричал ему. Китаец тотчас ответил и побежал нам навстречу. Видно было, что и он испугался и обрадовался нашему приходу.
Я решил здесь ночевать. Казаки принялись развьючивать лошадей и ставить палатки, а я вошел в фанзу и стал расспрашивать китайцев. Они пеняли на свою судьбу и говорили, что вот три ночи подряд кабаны травят пашни и огороды. За двое суток они уничтожили почти все огородные овощи. Осталась одна кукуруза. Около нее днем китайцы уже видели диких свиней, и не было сомнения, что ночью они явятся снова. Китаец просил меня стрелять в воздух, за что обещал платить деньги. После этого он выбежал из фанзы и опять начал кричать и бить в тазик. Далеко из-за горы ему вторил другой китаец, еще дальше – третий. Эти нестройные звуки неслись по долине и таяли в тихом ночном воздухе. После ужина мы решили заняться охотой.
Когда заря потухла на небе, китаец сбегал к кукурузе и зажег около нее огонь. Взяв ружья, мы с Дерсу отправились на охоту. Китаец тоже пошел с нами. Он не переставал кричать. Я хотел было его остановить, но Дерсу сказал, что это не мешает, и кабаны все равно придут на пашню. Через несколько минут мы были около кукурузы. Я сел на пень с одной стороны, Дерсу – с другой, и стали ждать. От костра столбом подымался кверху дым; красный свет прыгал по земле неровными пятнами и освещал кукурузу, траву, камни и все, что было поблизости.
Нам пришлось ждать недолго. За пашней, как раз против того места, где мы сидели, послышался шум. Он заметно усиливался. Кабаны взбивали ногами траву и фырканьем выражали свое неудовольствие, чуя присутствие людей. Несмотря на крики китайца, несмотря на огонь, дикие свиньи прямо шли к кукурузе. Через минуту-две мы увидели их. Передние уже начали потраву. Мы выстрелили почти одновременно. Дерсу уложил одно животное, я – другое. Кабаны бросились назад, но через четверть часа они опять появились в кукурузе. Снова два выстрела – и еще пара свиней осталась на месте; одно животное, раскрыв рот, ринулось к нам навстречу, но выстрел Дерсу уложил его. Китаец бросал в свиней головешками. Выстрелы гремели один за другим, но ничто не помогало. Кабаны шли точно на приступ. Я хотел было идти к убитым животным, но Дерсу не пустил меня, сказав, что это очень опасно, потому что среди них могли быть раненые. Подождав еще немного, мы пошли в фанзу и, напившись чаю, легли спать. Но уснуть не удалось: китаец всю ночь кричал и колотил в медный таз.
К рассвету он, по-видимому, устал. Тогда я забылся крепким сном. Часов в девять я проснулся и спросил про кабанов. Дерсу сообщил мне, что ночью мы убили пять животных. После нашего ухода кабаны все-таки пришли на пашню и потравили остальную кукурузу начисто. Китаец был очень опечален. Мы взяли с собой только одного кабана, а остальных бросили на месте.
По словам китайцев, раньше кабанов было значительно меньше. Они расплодились в последние десять лет, и, если бы их не уничтожали тигры, они заполнили бы всю тайгу.
Распростившись с китайцем, мы пошли своей дорогой.
Чем дальше, тем интереснее становилась долина. С каждым поворотом открывались всё новые и новые виды. Художники нашли бы здесь неистощимый материал для своих этюдов. Некоторые виды были так красивы, что даже казаки, почти всегда равнодушные к красотам природы, не могли оторвать от них своих глаз и смотрели как зачарованные.
Кругом высились горы с причудливыми гребнями и утесы, похожие на человеческие фигуры, которым кто-то как будто приказал охранять сопки. Другие скалы походили на животных, птиц или просто казались длинной колоннадой. Утесы, выходящие в долину, увешанные гирляндами ползучих растений, листва которых приняла уже осеннюю окраску, были похожи на портики храмов, развалины замков и т. д.