И только когда поняла, что времени больше не осталось, а Колби почти уверился, что сломил мой дух, тем утром в зале я осмелилась прибегнуть к хитрости. Находясь в замке, я никак не могла избежать насилия. Но, выйдя за ворота, поняла, что у меня появился шанс, хотя вовсе не была уверена, что сумею скрыться от него, Надежды почти, не оставалось. Но все же я должна была попытаться.
– А если бы он поймал тебя? – спросила Адэр едва слышно.
– Я утонилась бы в море, прежде чем позволила бы ему снова меня коснуться, – мрачно заверила Эллен, – Знаешь, отчасти именно по этой причине я побежала к воде. Как тот олень, что удрал от моего деда и его охотников. Вода была единственной возможностью вернуться к Дункану и нашему сыну. Скажи, Адэр… вчера я так устала и измучилась, что не спросила о сыне. Он жив?
– По крайней мере мне никто не сообщал о его смерти, – протянула Адэр. – Впрочем, если быть до конца честной, я не заговаривала о нем с Дунканом. А он и не упоминал об Уилли, потому что думал только о том, как тебя спасти. Но старая Пейги очень похожа на мою Элизабет и наверняка позаботилась о малыше.
– Да, – согласилась Эллен, слегка улыбнувшись. – Благослови ее Господь.
Остаток дождливого дня женщины провели за беседой, сидя у пылающего очага в парадном зале Клайта. Эллен ощущала огромное облегчение, вновь оказавшись в обычной обстановке, и весело играла с племянниками и племянницами, особенно с малышкой Дженет Маргарет, которую братья звали Джен. Она еще раз убедилась, какая это дружная семья. У нее теплело на сердце при виде того, как искренне любят друг друга Конал и Адэр.
На следующий день тоже шел дождь. Эллен посидела в лекарне Адэр, помогая ей составить мазь, которой натирали грудь при зимней простуде. Она делалась из гусиного хорошо процеженного жира и мятного масла, полученного из мяты, которую Адэр выращивала у себя в саду. Кроме того, они раскладывали по мешочкам сушеные листья мяты, чай с которой считался превосходным средством от расстройства желудка. Эллен надеялась, что Дункан приедет к ночи, но Адэр сказала, что лучше подождать до утра.
Следующий день выдался ясным. Эллен вместе с Адэр учила детей и латала детскую одежду. К полудню она уже не находила себе места, и Конал посоветовал ей взобраться на крышу и оттуда высматривать Дункана.
Взяв плащ, Эллен поднялась на крышу и устремила взор туда, где находился Даффдур.
Дункан увидел ее сразу, как только впереди показался дом его брата. Ее рыже-золотистые волосы подобно знамени развевались на западном ветру. Сердце забилось быстрее. Эллен! Жена!
Он безмолвно воззвал к ней, и Эллен, словно услышав, принялась беспорядочно размахивать руками. Через несколько минут она исчезла из виду. Дункан представил, как Эллен бежит по винтовой лестнице, мчится через зал и кричит Адэр, Коналу и всем, кто ей встретился, что к ним едет лэрд Даффдура.
Дункан широко улыбнулся и пришпорил скакуна. Ворота Клайта распахнулись, и Эллен вырвалась вперед, словно ее подтолкнули. Подобрав зеленые юбки, она рванулась к нему. Дункан рывком натянул поводья, спрыгнул с седла и бросился навстречу ей.
Поймал в объятия и закружил, смеяеь от счастья, нахлынувшего на него приливной волной.
– Жена! – воскликнул он, глядя в ее запрокинутое личико, стоявшее у него в глазах все эти бесконечные месяцы.
– Муж! – ответила Эллен, и из глаз ее брызнули слезы, хотя она продолжала ослепительно улыбаться.
Он стал целовать ее жадно и яростно, обнимая все крепче, словно больше не желал отпускать. Эллен, целуя его так же лихорадочно, ощущая себя защищенной в кольце его рук, отчетливо сознавала, что сможет уберечь их любовь от Роджера Колби. Потому что они и их чувство были воплощением добра. Так же как Колби был олицетворением зла.
Глава 14
Роджер Колби с веселой ухмылкой смотрел вслед Эллен, несущейся прочь от замка. Наконец он повернулся, перешел подвесной мостик и приказал Рейфу, чтобы его жеребец и собаки были готовы через час.
– Еду на охоту, – сообщил он смеясь.
– За леди? – с любопытством спросил сержант. – Почему же вы в таком случае ее отпустили?
При обычных обстоятельствах сэр Роджер не потерпел бы подобных вопросов даже от самого верного слуги, но сейчас немного смягчился, рисуя себе соблазнительные картины. При мысли о том, что он наконец бросит пленницу на землю и станет вонзаться в нее, пока та не запросит пощады, у него сильнее билось сердце.
– Леди уверяла, что я не смогу поймать ее, поэтому я решил проверить, так ли это. Но не тревожься, скоро я подомну ее под себя и не стану слушать воплей и просьб о милосердии. Джонстон уже вымылся?
– Да, милорд, и ожидает ваших приказаний.
– Пусть ждет, – отмахнулся Колби. – Отведи ему топчан в казарме, дай поесть и передай, что я потолкую с ним завтра. И пусть не показывается на глаза, пока я за ним не пошлю. Ясно тебе?
– Да, милорд, – кивнул сержант. – Пойду прикажу оседлать вашего коня и выпустить свору.
Сэр Роджер поднялся к себе. Пока что он не хотел ни видеть, ни слышать шотландца и думал только об Эллен и о том, что сделает с ней, когда поймает. И о последующих ночах. Он от самого себя скрывал, что эта женщина все больше ему нравится. Умна, горда и в отличие от его многочисленных любовниц наделена сильным духом. Да, шлюха и распутница, как все они, но может оказаться приятным развлечением. Как она извивалась под ласками его языка, когда он пробовал на вкус ее маленькую драгоценность!
Его рука легла на затвердевшую, поднявшуюся плоть и стала осторожно ее потирать. Нужно успокоиться… но сладострастные образы не давали покоя. Он то и дело представлял, что сделает, когда поймает ее. Как она испугается, как затрепещет, услышав стук копыт и собачий лай, сначала отдаленный, потом все более громкий! Первыми до нее доберутся гончие и окружат, тявкая и пытаясь наброситься! Она смертельно испугается.
Роджер снова улыбнулся.
Тут подъедет он, схватит ее, перетащит на седло и немного проедет вперед, отогнав собак. Она будет сопротивляться, но разве ей с ним сладить?!
Наконец он остановит коня, спешится, сорвет с нее тонкую сорочку и, отпустив пару увесистых пощечин, чтобы показать ей, кто хозяин, швырнет на землю. Оседлает ее, сбросит рубашку и безрукавку, высвободит из штанов свой «петушок» и набросится на нее. Станет целовать, пока не распухнут губы. Будет сосать и кусать спелые маленькие груди, пока не высосет кровь. Но она не сдастся. Это он понимал. Будет сопротивляться до конца.
И все же он войдет в нее. Медленно-медленно втиснется во влажное, горячее лоно, подняв ее руки над головой. А когда наполнит ее, станет играть с ее средоточием женственности, пока она не потеряет голову от желания. И только тогда начнет врезаться в нее, жестко и беспощадно, слушая вопли наслаждения. Но не изольет свои соки. Когда Эллен ослабнет от бесплодной борьбы, он перевернет ее на живот и вонзится в попку, потому что она призналась, что ни один мужчина не имел ее таким образом. Значит, он возьмет ее девственность, и она разрыдается, когда он исторгнется в нее.
Он вдруг вспомнил свою любовницу: прекрасное создание с ангельским личиком и золотистыми волосами, которое он приучил к этому извращению. Она была дочерью одного из его фермеров.
Он увидел ее, когда она косила траву на полях, усадил в седло и увез в замок. Ее звали Евой, и нельзя отрицать, что она была настоящей искусительницей. Ева оказалась девственной, когда Роджер впервые взял ее, и целых два года он забавлялся совершенным телом. Но в ней не было ни капли ума, и часто она напоминала ребенка. Она была готова на все, лишь бы он баловал ее и приносил яркие безделушки и цветные ленты. Тогда еще была жива его мать.
Его мать. Подлая сука, словно сбежавшая из самого ада. Чаще всего он старался держаться от нее подальше, ибо они никогда не ладили. Роджер знал, что она завела любовника, капитана его гарнизона. Но ему было все равно. Местный священник твердил Роджеру, что все женщины – шлюхи и распутницы и их единственное предназначение – производить на свет детей. Поведение матери доказывало правоту священника, поскольку в постели она была ненасытна и вечно выбирала самых сильных мужчин. Что же, ей это было проще простого: она считалась настоящей красавицей, Однажды, когда она чем-то обозлила сына, тот назвал ее потаскухой и был прав. Несмотря на благородное рождение, она мало чем отличалась от тех тварей, которые раздвигали ноги за мелкую монету.
Но мать посмеялась над ним.
– Это меня ты называешь потаскухой?! Как насчёт той шлюшки, с которой ты спишь?
– Ева – моя любовница и принадлежит мне одному! – отрезал Роджер.
– Неужели?
Мать снова рассмеялась.
– Приходи ночью в мои покои, там все увидишь, – насмешливо бросила она.
На свою беду, он так и сделал. В ту ночь светила полная луна, и серебристый свет падал на тело его любовницы, с которой забавлялись его мать и ее возлюбленный. А Ева хихикала и посасывала «петушок» капитана, пока мать лизала ее крошечную драгоценность. На глазах у окаменевшего сэра Роджера капитан овладел девушкой, исторгая из ее горла вопли восторга. Удовлетворив Еву, капитан принялся ублажать его мамашу, которая вскоре принялась извиваться и стонать под его большим телом.
В этот момент Роджер Колби перерезал капитану горло, оттащил труп от потрясенной женщины и вонзил кинжал в ее сердце.
Она даже не успела вскрикнуть. И только потом он подступил к прелестной девушке, скорчившейся на постели, с широко раскрытыми, полными ужаса глазами. Он успокоил ее нежными словами, стал целовать и ласкать и, войдя в нее, медленно задушил, но продолжал вонзаться в еще теплое тело. Священник оказался прав. Женщины, все женщины – развратницы и потаскухи, и его шотландская пленница ничем не лучше, несмотря, на уверения в собственной добродетели и чистоте. Когда он поймает ее, она будет стонать в, его объятиях так же громко, как когда-то стонала Ева. Сэр Роджер плотоядно облизал, губы, предвкушая грядущие удовольствия, и снова потер свою плоть, чтобы ее успокоить. Еще не время. Он хотел оставить все силы для нового завоевания.