Что-то склизкое подхватило его и закружило в вихре. Чонгар не сразу понял, что находится посреди потопа. Под воду уходило всё – трава, изгороди, землянки, избы. Люди от отчаяния пытались вскарабкаться на крышу. Одни просили пощады, другие проклинали богов, третьи принимали погибель со смирением. Чонгар всмотрелся в лица последних и ощутил неясную близость, словно между ним и этими людьми существовала незримая нить.
– Айнур, – имя матери вырвалось само собой.
– Айнур-р-р… Айнур-р-р, – вторила вода.
Только теперь он понял, что находился в Подзмейном воеводстве. Реки этих земель восстали против гор и пожирали их. А все из-за людей, которые нарушили обещание. Они не отдали змею то, чего он желал, и показали, что с его волей можно не считаться.
Люди не смогли сохранить земли, что им подарили боги. Вода забрала их вместе с жизнями, не оставив ни одного выжившего. Чонгар витал над затопленным воеводством тенью, и ему казалось, будто он тоже захлёбывается, выпуская крохи воздуха.
«Айнур, какую же кашу ты заварила?»
«Айнур, почему ты сбежала?»
«Айнур, мы дали бы твоему Жунго жену не хуже!»
«Айнур! Айнур! Айнур!»
Имя матери звенело в голове проклятьем. Чонгар захрипел и поморщился. Нет, мать не была виновата – это всё чешуйчатые гады. Как же ему хотелось закричать: «Она невиновна!» – но люди, ушедшие под воду, уже не слышали ничего.
А река продолжала переливаться синим и спокойно, размеренно рассказывать старые сказки.
– Апчхи! – девкин чих вырвал Чонгара из кошмарного сна. Он жадно вдохнул утренний воздух, не веря, что вокруг поле, а не мерзкие воды, что подчинялись ящерам. Какое счастье!
– Не хворай, красавица, – отозвался Баат.
Маржана жалась к Томашу. Тот тихо сопел. Чонгару аж стало завидно – волчонка не беспокоило ничего. Даже с одной рукой волколак будет жить в тереме, где тепло и всегда есть слуги. Агнешу, если бы он выжил, пришлось бы тяжелее.
Томаш стоял в туманном облаке. Сырая земля под ногами дрожала, как будто кто-то рвал её изнутри. Иногда сквозь плотную завесу прорывались голоса, два мужских и один женский. Они казались знакомыми, но вспомнить их Томаш не мог. В стороне рычал волк. Он был голоден и хотел на свободу. Почему-то зверя тоже держали здесь.
На миг туман рассеялся. С другой стороны показался ещё один волк, до жути непохожий на того, что вился рядом. Этот был крупнее и смотрел устало.
– Ещё не поздно, Томаш, – волк подал голос. Теперь Томаш его узнал.
– Добжа, – он растерянно взглянул на знакомую морду, – ты тоже тут, Добжа?
– Ты можешь надеть шкуру и стать частью стаи, – продолжал он. – Поля, леса, реки – всё станет твоим. Подумай об этом, Томаш.
Так вот зачем явился! Старый хитрец желал получить всех братьев разом, но у них хватало воли сопротивляться зову хоть в человеческом облике, хоть в зверином.
– Поля, леса и реки уже давно принадлежат моему роду, – фыркнул Томаш. – Князья Добролесские правят этими землями уже очень давно.
– Но есть иные, – не сдавался Добжа. – Человеческие князья не чета звериным. Не им охотиться в густых лесах и пить родниковую воду у источника.
– Хватит, – он отступил на пару шагов назад. – Я прошёл испытание и сохранил человеческую кожу. Сам Велес благословил меня и позволил ходить меж двух миров. Не будешь же ты оспаривать его решение?
Добжа отвернулся и медленно побрёл прочь. Туман расстилался перед ним, открывая дорогу. Жаль, Томашу по ней не пойти, иначе он проснётся простым волком. Это был не его путь.
– Ты прав, – напоследок сказал волк. – На всё воля Велеса.
И исчез, истаял, как сугроб с приходом Лели. Туман продолжал клубиться вокруг. Молочный поток то стелился змеями, то расплывался, позволяя услышать незнакомые голоса. Томаш пытался увидеть сквозь него хоть что-то. Бесполезно.
Чем дольше он оставался здесь, тем сильнее ему казалось, что его то ли нарочно держат взаперти, то ли испытывают. А может, и то, и другое сразу. От скуки он начал наворачивать круги. Неподалёку бегал волк. Зверь фыркал, рычал, рыл землю и нюхал воздух, ища нить, за которую можно было бы ухватиться.
Ничего не происходило. Жизнь кипела где-то вдали, здесь же витала пустота. Она поедала их обоих, отчего волк становился ещё злее. Томаш хотел было подозвать его, но осёкся – вдруг накинется и откусит голову?
Что-то подсказывало ему: стоило бы подружиться со зверем, тем более, что вокруг больше никого не было. Но страх по-прежнему не позволял ему сделать это. Слишком страшно протягивать руку, если знаешь, что её могут отгрызть.
XII. На воде написано
А что будет дальше – вилами на воде писано
Ливень застал их на полпути. Маржана сидела у дерева и смотрела, как корчился Томаш. Охотники уверяли: так надо, пусть потерпит, ему же будет лучше, если очнётся уже в родном тереме. Чутьё подсказывало ей, что не доедет волколак до Звенеца – волк сожрёт раньше, пытаясь вырваться на свободу.
Своими догадками она поделилась с Чонгаром, на что тот ответил:
– Не успеет.
Ей бы и самой поскорее оказаться в Звенеце, чтобы всё это закончилось. Собственный зверь тоже нехорошо скрёбся внутри, и с каждой ночью всё нестерпимее. О, зарок-зарок! Не зря она старалась не думать о нём. Отобрать у охотников незаметно не получится, да и деваться ей некуда. Не бросать же Томаша одного.
«А он бы поступил иначе, – невесело усмехнулась Маржана, – по-княжески».
Она не знала законов стаи, поэтому пыталась вслушиваться в звериный шепоток. Наверное, зря – там не было хороших слов. Одна только ругань да злоба. Волк раз за разом повторял, что Маржана – новообращённая, что она должна заботиться о других волках из стаи и что Добжа… Нет, он не выгонит её – всё будет куда хуже. Настолько, что аж представлять больно.
«Хочешь вынашивать волчат, которые рвут твоё нутро, а?» – продолжал нашёптывать волк.
Маржана шикнула. Да чтоб его! Как же хотелось, чтобы замолчал и заснул!
– Ты чего, девица-краса? – в темноте блеснула багровая бусина с чудо-резами.
– Зверь, – тяжело выдохнула она. – Он не даёт мне покоя. Воет так, что тяжело дышать.
– К завтрашней ночи будем у самой столицы, – мягко улыбнулся Баат. – Великий князь будет рад и Томашу, и тебе.
А что, если её мех отдадут великому князю?.. Тревожная мысль забилась в голове. Стало ещё страшнее. Или нет. Томаш ведь знает, как важно перекидываться время от времени. Но что, если и его запрут подальше, чтобы снова не сбежал?
Маржана взглянула на суму Баата. Она чуяла: мех там. Её звериное обличье, её шкура, которая звала. Может, всё-таки решиться и выкрасть? А потом схватить Томаша – и в лес, подальше от людей. Нет, поймают. У Маржаны не хватит сил тащить одурманенного парня, который не сможет даже толком вцепиться в шерсть.
– Мой мех, – она сглотнула колючий ком в горле. – Ты вернёшь его мне, когда мы приедем?
– Конечно, – с уверенностью отозвался Баат. – Покажешься великому князю во всей красе, а?
– Не морочь девке голову, – недобро хмыкнул Чонгар. – Она себе такого намечтает, что потом и до свадьбы слёз не отплачет.
Рыжебородый отвернулся к костру. Второй витязь протянул Маржане варёную репу. Она тяжело вздохнула: первую миску стоило бы вылить на землю, чтобы накормить богов. Но второй не дадут – репы было совсем немного, и охотники поделили её на три части.
– Какой уж там плакать, – Баат зевнул. – Маржана у нас слуга Велеса и Лунносерпой.
– Какая нечисть тебя дёрнула? – рыкнул Чонгар. – Не к добру поминать её.
– С чего бы? – он пожал плечами. – Время её почти закончилось. Ничего уже не сделает, а к следующей зиме позабудет уже.
Витязь неодобрительно покачал головой, но продолжать разговор не стал. В отблесках костра его кожа отливала золотом, и Маржана невольно сравнила его с Хорсом. Солнечный бог наверняка был таким же, в отличие от Лунносерпой.
Так некоторые люди называли Морану из-за того, что её глаза были закрыты лунным серпом – серебристым, бледным, как и сама богиня. Ходили слухи, что у неё и вовсе не было глаз – два бельма. Оттого она порой и косила всех подряд, хороня в метели и под коркой льда.
– Кого из богов ты почитаешь больше? – спросила Маржана у Чонгара, заранее зная ответ.
– Перуна, – он вгрызся в кусок репы.
Да, витязи любили громовержца и дубостроя. Они почитали и других богов, но Перуна, жившего в пушистых облаках, – особенно. Маржане он не нравился. В детстве ей хотелось быть похожей на Мокошь-матушку, что бесконечно сплетала нити судеб, создавая чудный узор на белоснежном полотне. Деревенские дети же называли её то волчонком, то отродьем Мораны. Пришлось смириться – не лезть же в драку, позоря мать и сестёр.
А ливень продолжал бушевать, заливая большак. Как они умудрились развести костёр, Маржана не спрашивала – и так было понятно. Да и Баат прикрывал правую руку куском ткани. Чары-чары. Самой бы поворожить, но тогда сработает защита, которую поставили витязи. С какой стороны ни глянь – везде заслонка.
С голого клёна, что возвышался над ними, капала вода. Отчего-то захотелось спрятаться в телегу и ничего не видеть, но там было слишком грязно. Чонгар и Баат, доев репу, зашептались меж собой на незнакомом, грубом языке, где всё звучало как «ан», «ук» и «ул». Дикость какая-то.
А костёр вопреки всему разгорался, хотя сухих веток поблизости не было. Маржана вздохнула: духи пламени тоже любили кровь, особенно чародейскую. Видимо, Баат покормил их щедро. Какая забота!
От варёной репы хотелось плеваться, но Чонгар жевал, зная, что другой еды не будет, пока они не подъедут к столице. Охотники торопились, но кони не могли нести их без отдыха, да и ливень разыгрался такой, что ехать было совсем невозможно.